"Целый мир и нос впридачу"

[grimspeck]

По поводу этого фика могу сказать только одно: люблю Имхотепа. Люблю Уизли. И вдвойне люблю, когда они вместе.

Название: Целый мир и нос впридачу
Автор: я
Бета:  GredAndForge
Каноны: "Гарри Поттер", "Мумия" (1999 год), "Мумия возвращается" (2001 год), древнеегипетская мифология
Размер: миди, 10390 слов
Пейринг/Персонажи: Билл Уизли, Имхотеп, мимо пробегавшие древнеегипетские боги и все Уизли скопом
Категория: джен, упоминаются гет и слэш
Жанр: приключения, юмор, драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Как-то раз Билл Уизли в Египте откопал Имхотепа. Сам виноват.
Примечание/Предупреждения: 1. Кое-кто умрет.
2. Автор очень любит собак и, наверное, это заметно.

Лето 1993 года.

Билл Уизли был почти уверен, что ни одно из заклятий, которыми маги защищали свои банковские хранилища, сейфы или клады, не станет для него непреодолимой преградой. Ну да, несколько самоуверенно, но честно. К тому же, за без малого пять лет работы в Гринготтсе он заслужил право на эту самоуверенность — гоблины попусту кого-то отмечать не станут. Хотя человеческая фантазия, кажется, совсем не имела пределов, но принципы наложения маскирующих чар и создания пугающих иллюзий по большей части не менялись. Так что, хотя работы у Билла всегда хватало, он неизменно блестяще справлялся с ней.

К мумиям он, однако, оказался совершено не готов. Прежде всего, он и подумать не мог, что в этих местах на самом деле можно наткнуться на ожившего мертвеца. Билл не смел, конечно, называть себя большим знатоком религии и культуры Древнего Египта, но из того, что он успел узнать, можно было сделать решительный вывод: для народа, жившего здесь много тысячелетий назад, земная жизнь являлась лишь краткой подготовкой к смерти и вечности за гробом. Посмертие — вот что на самом деле имело решающее значение, поэтому сама мысль, что кто-то из египтян захочет вернуться сам или вернуть кого-то на грешную землю, казалась абсурдной и противоречащей всему, что прочел по этому вопросу Билл.

Вполне возможно, что чудовище, которое они умудрились откопать в безымянной пирамиде (когда эту самую пирамиду, погребенную под толстым слоем песка, раскопали на приобретенном банком новом земельном участке, гоблинов заинтересовали потенциально захороненные в ней ценности, но никак не история), было всего лишь жуткой оптической иллюзией. А может, им всем напекло головы безжалостно жаркое солнце, что вызвало коллективные галлюцинации — кто знает. В любом случае, когда Джодок сдуру прочел какую-то надпись на валявшейся в пыли табличке и пару мгновений спустя откуда-то из пола взметнулось вверх непрочно сотканное из волокон, тряпок и даже вроде бы песка нечто, стало не до выяснения подробностей.

Тварь с хриплым ревом сцапала Джодока за шею, дернула к себе, глубоко вдохнула… и с начальника отдела безопасности египетского отделения Гринготтса мелкими клочьями полетели кожа, плоть, жилы... Увлекаемые струей воздуха, они мчались к монстру и словно бы заполняли прорехи в его теле… Гоблин успел только издать дикий вопль, который почти сразу же оборвался, а Билл метнул в нечто Ступефай, но чудовище даже не пошатнулось. В ответ Биллу под ноги швырнули обтянутый кожей скелет, оставшийся от его начальника. Все это заняло не больше минуты.

Казначей Гринготтса мистер Гейрт, второй гоблин в их группе, а также местный проводник Салман чрезвычайно быстро сориентировались и со всех ног бросились наутек. Скорее всего, Биллу тоже следовало бы это сделать, но по какой-то причине он продолжал посылать в чудовище все известные ему боевые заклинания. Ни Замораживающее заклятие, ни Заклятие Хлыста не оказали ни малейшего действия, словно этот монстр, оказавшийся высокой, но весьма трухлявой, испещренной дырами мумией, вообще не испытывал боли, а завидев огненный шар, он просто-напросто рассыпался песком, и шар только зря опалил стену, в которую врезался. Песок же, будто бы подхваченный вихрем, понесся в коридор вслед за беглецами, мимо Билла, едва не сбив его с ног. К своему стыду, он потерял около минуты на то, чтобы протереть глаза от попавшего в них сора, и не смог сразу бежать туда, где в отдалении слышались душераздирающие крики и грохот, словно рушилось что-то тяжелое. Когда же он примчался на шум, в просторной комнате, вдоль стен которой в нишах стояли мрачно-величественные статуи богов, все было уже кончено.

Мумии не было видно, но она явно не могла уйти далеко, поэтому Билл, готовый к бою, не опускал крепко зажатую в руке палочку. А драка выйдет серьезная, судя по тому, что успел натворить этот древнеегипетский инфери. Посреди комнаты ссохшейся тряпкой валялся мистер Гейрт точно в таком же виде, как и Джодок — из него, кажется, выжали все соки, оставив одну оболочку. И вырвали глаза, и — Билл невольно заглянул в распахнутый в вопле ужаса и боли рот и содрогнулся — язык тоже. Мерлин, да что же это такое? В Хогвартсе никогда не рассказывали ни о чем даже отдаленно похожем.

Салман — смешливый балагур Салман, который блестяще владел частичной трансфигурацией тела и, чтобы повеселить собеседников, частенько отращивал себе то собачью, то крокодилью, то кошачью голову, изображая весь древнеегипетский пантеон — был придавлен тяжелой каменной статуей какого-то то ли бога, то ли фараона. Он лежал ничком в луже крови, и его правая рука еще продолжала судорожно подергиваться, будто пыталась поймать ускользающую из тела душу.

Наверное, разумнее всего было бы бежать из этого ужасного места без оглядки и сломя голову, но Билл не мог уйти, не проверив, жив ли Салман, пусть на это и практически не было надежды. Он бросился к товарищу, взмахнул палочкой, лихорадочно вспоминая Диагностическое заклинание… и в ту же секунду почувствовал, как его хватает за грудки и тянет вверх крепкая, сильная, безжалостная рука. Откуда только взялась мумия, ее ведь только что нигде не было? Из песка на полу выросла, что ли?

Надо было попробовать еще чем-нибудь проклясть монстра, но, как ни стыдно потом было Биллу вспоминать об этом, когда его подняли с пола, легко удерживая одной рукой, когда с будто только что освежеванного лица на него взглянули совершенно безумные от ярости глаза… мистера Гейрта, когда перед ним распахнулся огромный, кажущийся бездонным рот, готовый, очевидно, проглотить его целиком, он не сумел сделать решительно ничего. И тело, и мысли Билла словно оцепенели от мгновенной заморозки, и несколько бесконечных мгновений он мог только смотреть в эту зияющую пасть и ощущать, как его охватывает ужас, чернее самой черной ночи.

А потом мумия сделала глубокий вдох.

Наверное, именно так произошел бы Поцелуй дементора, если бы Билл имел несчастье ему подвергнуться. Жутчайшее ощущение, что сердце стискивают твердые, как железо, и холодные, как лед, пальцы, и сжимают с такой силой, что вот-вот раздавят; чувство, что в тебе внутри что-то обрывается — душа? — и, хоть и отчаянно упираясь, но постепенно вытягивается наружу вслед за потоком воздуха… И едва ли не самое ужасное: зрелище какой-то мелкой пыли, которая осыпается с тебя, летит к мумии и плотно к ней прилипает, и понимание, что эта пыль — твое собственное тело, усыхающее на глазах…

Кажется, это продлилось секунды три, не больше, хотя Биллу показалось, что прошла вечность. Внезапно перед его глазами все закружилось и перевернулось, и он далеко не сразу осознал, что уже не висит в воздухе, а лежит на полу, куда его уронили, и, что самое главное, из него больше не высасывают жизнь. Еще ничего не понимая, он лихорадочно захлопал по телу руками — нет, кажется, все на месте, только кожа горит, будто по ней пару раз от души провели пемзой, да еще никак не удается выровнять дыхание, потому что легкие судорожно дергаются и сердце словно угрожает выпрыгнуть изо рта. Впрочем, чего еще ожидать, учитывая, какого страху он натерпелся…

Кое-как отдышавшись, Билл отчаянно завертел головой, пытаясь понять, что произошло и почему его выпустили (не то чтобы у него имелись возражения по этому поводу, само собой)… и тут он ощутил, что у него снова перехватило дыхание, да еще и глаза на лоб полезли.

Перед ним стояли двое похожих как две капли воды… существ. Бронзовые, высокие, поджарые тела молодых мужчин, практически юношей, и красующиеся у них на плечах (при этом выглядящие куда естественней, чем могло бы ожидаться) черные собачьи головы: остроухие, остромордые, хищные. Одеты эти гибриды тоже были совершенно одинаково: в нечто, напоминающее набедренную повязку из какой-то плотной белой ткани, и ожерелье из разноцветных камней, тяжело лежащее по плечам. Они оба небрежно опирались на посохи, а один из них крутил между пальцами анкх, и… проклятие, на самом деле Билл уже со всей очевидностью понял, кто его спасители на самом деле, но его сознание просто-напросто отказывалось признавать очевидное.

Мумия замерла у противоположной стены, куда она, очевидно, шарахнулась от новоприбывших, и не сводила с них взгляда, в котором страх смешивался с лютой ненавистью.

Один из собакоголовых ухватил Билла за шиворот, рывком поднял его на ноги и окинул укоризненным взглядом. Впрочем, в его темно-карих глазах мерцали насмешливые золотистые огоньки, что вызывало некоторые сомнения в искренности этого неодобрения.

— Вот придурок, — с чувством заявил он… на каком языке? Здесь Билл давно уже привык с утра накладывать заклинание автоматического перевода на английский всего услышанного, так что это вполне мог быть и древнеегипетский. — Полный придурок, и ты, и твои приятели. Вы кого опять откопали? Мало было того, что он натворил в прошлый раз? Ну что он вам всем сдался, а? Хоть бы Рамзеса Великого для разнообразия подняли!

От весьма увесистой затрещины Билла мотнуло в сторону, но, поскольку другой рукой человекопес все еще держал его за шиворот, деться он все равно никуда не мог. Впрочем, даже если бы его отпустили, вряд ли сейчас он смог бы удрать: кажется, у него до сих пор дрожали колени.

— Тут пока посиди, — бросил, наконец, Биллу его спаситель, толкая к большому обломку той статуи, которая раздавила Салмана, и развернулся к мумии. В зале на несколько мгновений повисла напряженная тишина, в которой мумия и псоглавые близнецы испепеляли друг друга крайне недобрыми взглядами.

— Ну? — наконец, требовательно произнес один из близнецов.

Очевидно, мумия прекрасно поняла, чего от нее хотят, но только выпрямилась во весь рост и вызывающе вскинула голову.

Юноши с собачьими головами в ответ удивительно слаженно, будто не раз репетировали, оскалились — приподнявшаяся верхняя губа приоткрыла белоснежные и на вид острые, как бритва, клыки — и хором зарычали, причем такой звук вполне могла бы издавать пара разъяренных ирландских волкодавов. Билл невольно съежился, стараясь казаться меньше. Да, конечно, он был гриффиндорцем, которому полагается быть смелым… вот только сейчас воспоминания о факультетской гордости помогали слабо.

У мумии заходили желваки на скулах, кулаки судорожно сжались, и вообще, судя по всему, в ней проходила некая мучительная внутренняя борьба. Глаза мистера Гейрта, типичного представителя гоблинов, при его жизни вряд ли когда-то отражали такой запутанный клубок эмоций: ужас, ненависть, непонятная горечь, отвращение — к кому, неужели к самому себе? Наконец монстр медленно, не отрывая взгляда от своих оппонентов, преклонил колени.

— Приветствую тебя, Упуаут, Владыка Асьюта, Проводник Обеих Земель… — его голос хрипел и сипел так, что не оставалось сомнений: в последний раз этому существу доводилось говорить очень давно. — Приветствую тебя, Анубис, Владыка Покоев Очищения, Тот, Кто Считает Сердца…

— Достаточно, — оборвал его один из близнецов — честно говоря, Билл так и не понял, кого из них как зовут. — По крайней мере, ты еще не забыл, как следует обращаться к богам, жрец-еретик. Впрочем, этим твои положительные качества исчерпываются. Как ты только посмел снова вылезти в мир живых?

— А я просил воскрешать меня?! — монстр взревел не хуже взбешенного быка, и его глаза завращались в глазницах с такой скоростью, что пару секунд казалось — непременно вывалятся. — Я просил?! Я ведь сам тогда бросился в Небытие, эту бездну отчаяния с воющими от ужаса тенями… я не собирался ее покидать… У меня все равно ничего больше не осталось, и я готов был там сидеть до скончания веков, слышите, готов был! Я ни о чем не просил, ничего не хотел… а меня вытащили сюда! Спросите у этих, зачем они все снова разрушили, спросите…

— Мы никого не воскрешали! Даже и не собирались! — к Биллу, кажется, вернулась способность здраво рассуждать, и он отчетливо понял, что рискует сейчас принять на себя все божественные шишки, которые способны обрушить на голову грешника два известных в Древнем Египте проводника умерших на тот свет. А у существ, гуляющих в посмертии, как у себя дома, скорее всего, совершенно особенная психика, поэтому даже подумать страшно, чем может грозить их неудовольствие. — Я ничего не делал, чтобы его воскресить, поверьте! Да и мистер Джодок тоже не виноват — он же не знал. Он просто прочел те слова, но я уверен — он и понятия не имел, что это такое. Могу Годриком поклясться…

— Оставь, — небрежно отмахнулся то ли Анубис, то ли Упуаут. — Очень нам нужны твои клятвы именем давно умершего мага, который даже не служил нам…

— Мы даже не провожали его в Дуат, потому что он ушел совсем в другое место…

— Ладно, успокойся. Мы и так поняли, что ты не воскрешал этого убийцу и богохульника — ты ведь ему не поклоняешься…

— Он-то? — один из собакоголовых смерил Билла испытующим взглядом и покачал головой. — Куда там, братец. Он современный молодой человек и даже тому распятому альтруисту не особо поклоняется…

— Ну, у альтруиста и без того паствы хватает, чего нельзя сказать о нас…

— Да, сей факт весьма прискорбен, но учти, брат, что время на нашей стороне…

— О да, время всегда на стороне бессмертных…

Билл только успевал крутить головой, переводя взгляд с одного на другого, и чувствовал, как в нем неудержимо растет отчетливое чувство дежавю. Вне всяких сомнений, он уже слышал — и неоднократно — похожий разговор… или ему была знакома сама манера общаться, с полуслова понимая друг друга и с легкостью подхватывая реплики собеседника. Вот только откуда?

— Остается только решить, что делать с тобой, Имхотеп, — стоило божествам обернуться к мумии, с них как по волшебству слетело все шутливое легкомыслие. Они даже вроде бы стали еще чуть выше, а их глаза наполнились совершенно непередаваемым брезгливым презрением. Билл про себя искренне порадовался, что к нему собакоголовые относятся явно доброжелательней.

— Мне все равно, что вы со мной сделаете, — выплюнул тот, кого назвали Имхотепом, с горечью и в то же время с вызовом. — Чем еще вы можете напугать меня после того, что я пережил? Как наказать? Можете снова отправить меня в Дуат, я не буду сопротивляться. Неужели вы считаете, что мне до сих пор дорога жизнь… когда Ее больше нет со мной… С этим не сравнятся никакие мучения, как в мире живых, так и в мире мертвых. Отправляйте меня обратно, я готов.

Кажется, это предложение не пришлось по нраву ни Анубису, ни Упуауту: у них вздыбилась шерсть на шее, а из пастей снова вырвалось слаженное угрожающее рычание.

— Отправить тебя обратно? Неужели? А что еще нам сделать для тебя, жрец-еретик?

— Может, еще по всем правилам проводить тебя в Дуат, держа за руку, чтобы ты не потерялся по дороге, и оберегая от всех чудовищ, которые подстерегают мертвых по пути…

— А потом представить тебя на суд моего отца, словно ты порядочный египтянин, имеющий право на то, чтобы произнести речь в свою защиту и даже попасть на Поля Иалу…

— Так вот знай, Имхотеп, на тот случай, если сам еще не догадался — ты давно утратил это право…

— Да о чем говорить, если его черную от грехов душу даже Амат отказалась проглатывать, помнишь, брат…

— Как не помнить! Великая Пожирательница так и сказала: «Вы что, хотите, чтобы меня наизнанку вывернуло? Я не ем такую мерзость!»

При слове «Пожирательница» Билла невольно передернуло, хотя, само собой, древнеегипетские божества просто не могли иметь в виду тех, кто сразу пришел ему на ум. Он покосился на Имхотепа — у жреца-мумии подергивалась голова, словно каждое слово било его по лицу. Честное слово, Билл бы даже посочувствовал человеку, впавшему в настолько сильную немилость у своих богов, если бы этот человек десятью минутами раньше не выпил все соки из его коллег и не попытался проделать с ним то же самое.

— Так что же нам делать с этим бедствием египетской земли? — задумчиво поинтересовался один из близнецов у другого. — Может, вырвать ему язык, кастрировать, содрать кожу и бросить умирать в пустыне?

— Слишком гуманно, Анубис, — столь же задумчиво откликнулся, очевидно, Упуаут. — Ты настолько мягкосердечен, что никто в здравом уме уже не сочтет тебя сыном Сета.

— Оставь в покое мое сложное происхождение и предложи свой вариант, если мой тебе не по душе…

В Билле росло подозрение, что на самом деле божества давно уже определились с судьбой Имхотепа, и теперь только развлекаются, оттягивая вынесение приговора. Когда собачьи пасти расплылись в одинаково зубастых и злорадных улыбках, это подозрение превратилось в уверенность.

— Вот что мы решили: твое наказание будет заключаться в изгнании.

Кажется, незадачливый жрец даже дышать перестал. Выражение его лица было трудно определить: возможно, на нем отражался глубочайший шок.

— Да-да, — с почти садистским удовольствием разъяснил ему один из богов, — убирайся вон из Египта. Можешь делать что хочешь: убивать, собирать вокруг себя очередных идиотов, завоевывать мир, если тебе до сих пор неймется. Но — не здесь. Эта земля все еще дорога нам, как память, пусть на ней уже живет совсем другой народ, который, между прочим, даже не чтит нас…

— Что весьма нагло с его стороны…

— Но, тем не менее, твои преступления и грехи уже переполнили чашу нашего терпения, поэтому приказываем тебе освободить несчастный Египет от своего мерзкого присутствия. А если ты только вздумаешь вернуться…

— Да, если вздумаешь вернуться, мы обратимся к самому Ра, чтобы он призвал, наконец, тебя к окончательному ответу. Например, выпустил на тебя Сехмет…

— Причем совершенно, абсолютно трезвую.

Имхотепа отчетливо передернуло. Из дыры на его щеке выбрался скарабей и, бестолково суча лапками, полез куда-то на ухо. Жрец машинально смахнул жука в рот и начал пережевывать.

— Пусть так, о великие боги-проводники… — он явно был совершенно раздавлен, но держался из последних сил, и в Билле невольно шевельнулось нечто, похожее на уважение. — Анк-Су-Намун мертва, и это значит, что мне все равно, где находиться. Есть мир и за пределами Египта…

— И этот мир все равно не заменит тебе дома, — отрезало божество. — Ты еще поймешь это, и тогда всей душой (какая уж у тебя осталась) пожелаешь вернуться. Но не сможешь. Уходи, жрец-еретик. Желать счастливой дороги не станем.

— Не завидую тебе, смертный, — бросил Имхотеп Биллу, поймав его взгляд. Он поднялся на ноги, вскинул руки вверх, словно умоляя о чем-то того же самого Ра, и вокруг него начал стремительно закручиваться песчаный вихрь. — Как и все боги, они обожают играть с людьми просто от скуки. Ты еще убедишься в этом.

Тело изгнанника рассыпалось в пыль, и ее тут же подхватил вихрь, который, напоследок швырнув добрую пригоршню песка в богов и Билла, вылетел из гробницы и понесся куда-то вдаль.

Повисла тишина, в которой Билл пытался перевести дух и осознать, что, кажется, монстр покинул сцену. А вот что ему дальше делать? Что, для начала, хотя бы сказать этим богам?

— Можешь сказать «спасибо», Уильям Уизли, — любезно предложил один из человекопсов.

Билл так обрадовался подсказке, что даже не стал особо задаваться вопросом, откуда им известно его имя. В конце концов, на то они и боги.

— Спасибо. Я очень благодарен за то, что вы спасли мне жизнь, — совершенно искренне заявил он. — Спасибо тебе, Анубис, — прибавил он, наугад обращаясь к тому, кто стоял чуть ближе к нему, поскольку рассудил, что, скорее всего, божества, как и люди, любят слышать, как произносят их имя.

И, конечно, не угадал.

— Я не Анубис, — собачий нос слегка сморщился, словно от досады или зависти. — Я Упуаут, его собрат, увы, далеко не столь известный даже в пределах Египта, уж не говоря о других странах. Анубис — это вот он, — Билл лихорадочно пытался разглядеть в близнецах хоть одно отличие друг от друга, но тщетно — это было сродни попыткам не перепутать Фреда с Джорджем. — Вот эта избалованная своей популярностью псина с двумя отцами и двумя матерями. Если ты еще не выучил, чем мы различаемся (впрочем, тебе, как не-египтянину, это простительно), то знай, что я просто открываю пути на тот свет и провожаю туда умерших. И голова у меня египетского волка. А вот этот черный шакал обожает работать, поэтому еще и бальзамирует усопших, хранит лекарства и яды…

— Да, я многозадачный, не в пример тебе, лентяю, — фыркнул его коллега. — Занимался бы чем-то еще — возможно, был бы хоть чуть-чуть популярнее. Выучился бы бальзамированию… хотя это и впрямь высокое и сложное искусство, которое могут освоить лишь терпеливые. Вот я, скажу без ложной скромности, бальзамирую — первый класс… Хочешь, могу на тебе продемонстрировать, смертный?

— Что? — Билл ощутил, как у него на спине стремительно выступает ледяной пот.

— Ну, пробное бальзамирование, демонстрационное. Да без умерщвления и вынимания внутренностей, не делай такие глаза. Просто покрытие тканью, пропитанной ароматным составом… честно говоря, не вижу, чем обертывание, которое делают ваши женщины для красоты, так уж сильно отличается от того, о чем говорю я… Я, увы, так давно этим не занимался — людей, которые еще верят в нас, исчезающе мало, а практиковаться на ком-то надо…

— Да хватит, брат, а то он сейчас потеряет сознание от ужаса. Сменим тему.

— Хорошо, сменим, — миролюбиво кивнул Анубис.

— Так значит, — Билл мучительно пытался собраться с мыслями, — значит, вы выгнали этого… Имхотепа из Египта? Просто выгнали вон?

— Да, вот так просто выгнали вон, — весьма самодовольно ответил Упуаут. — И этот отвратительный грешник прекрасно знает, что, стоит ему попробовать вернуться в Египет, как мы немедленно узнаем об этом, и тогда все наказания, что он уже претерпел от нас, покажутся ему милостями.

— Но он ведь будет убивать людей в других местах, там, куда отправится. Станет так же высасывать их досуха, как Гейрта и Джодока…

— Вполне возможно, — Анубис флегматично пожал плечами. — Вот только, видишь ли, другие страны никоим образом не входят в сферу наших интересов.

— Действительно, мы за них не отвечаем, так что там Имхотеп может творить, что угодно. Мы не нанимались присматривать за всем миром, сам понимаешь.

— И Египта вполне хватает, уж будь уверен. Совсем скоро тут начнется такое, что жарко будет и без сумасшедшего с манией величия…

— Кажется, брат, смертный расстроен… Уильям Уизли, ты что, так сильно переживаешь за совершенно незнакомых тебе людей?

— У тебя, несомненно, добрая душа, — то ли Анубис, то ли Упуаут (они оба сдвинулись с места, и их снова стало невозможно различать) одобрительно потрепал его по голове — точно таким же жестом сам Билл мог бы погладить собаку, если бы она у него была.

— Да, добрая, светлая и легкая…

— Легче перышка…

— Если бы жрец-еретик успел убить тебя, мы, несомненно, проверили бы это…

— Но ты, на твое счастье, все-таки выжил…

— К тому же, у нас тут есть более очевидный кандидат на психостасию…

— А иначе то обстоятельство, что ты пока еще жив, могло бы и не остановить моего дорогого собрата Анубиса, — Упуаут заявил это, улыбаясь во всю пасть, словно речь шла о чем-то необычайно приятном и лестном для Билла. Впрочем, возможно, в божественном представлении так оно и выглядело.

— Ну… возможно… Что поделать, я так люблю свою работу, что иногда рад бы сам организовать ее себе, — почти извиняющимся тоном поведал Биллу Анубис и тут же, глядя куда-то в дальний угол зала, позвал кого-то невидимого: — И чего ты ждешь? Зачем прячешься в тени? Выходи, нет нужды быть таким скромным.

— Особенно учитывая, каким веселым и задорным ты слыл при жизни, — подхватил Упуаут.

Из темноты бесшумно, не касаясь земли, выплыл жемчужно-серый, полупрозрачный призрак Салмана, покосился на свое мертвое тело, поспешно перевел взгляд на богов — на его лице отразилась смесь невероятного благоговения и полного ужаса — и робко улыбнулся Биллу.

Билл был бы рад ответить на эту улыбку, но губы почему-то отказывались растягиваться. К горлу подкатил большой комок и, кажется, напрочь перекрыл возможность не то, что издать хоть звук, но даже дышать.

— Поразительно, во что иногда могут верить люди, не правда ли? — Анубис словно не замечал его состояния и обращался именно к нему, чтобы растолковать нечто важное. — Порой по человеку и не скажешь… Вполне современный молодой человек, талантливый волшебник, интересующийся всем, чем полагается интересоваться его сверстникам, но в глубине души, внутри себя…

— Верит в древних божеств, которым давным-давно поклонялись на его земле, и которые, казалось, бы, давно забыты и ушли в историю.

— Собственно говоря, каждый получает по своей вере, и разве мы можем обмануть ожидания того, кто почитает нас в самую неудобную для этого эпоху…

— Поэтому сейчас тебя ждет небывалая доселе честь: мы оба проводим тебя на тот свет! Сам понимаешь, мало кто удостаивался сразу двоих проводников.

— Осирис? Я сейчас увижу Владыку Осириса? — едва слышно выдавил из себя Салман, совершенно ошалевший взгляд которого метался между богами. Невероятно, но он, кажется, даже побледнел. — И Тота?.. И там же Амат… но я ведь изображал тебя, Анубис, и Себека, и Баст… но я просто шутил, я не хотел никого оскорбить… — Он осекся, глотая ртом воздух, что в исполнении привидения выглядело жутко и одновременно абсурдно.

— Да брось. Неужели ты думаешь, что такие великие боги, как мы, не смогут понять и оценить юмор? — один из проводников ободряюще похлопал его по плечу, причем именно похлопал — его рука не прошла сквозь Салмана, будто тот по-прежнему обладал телом. Другой, почти как заботливая мать, собирающая сына в школу, пригладил парню волосы и поправил воротник.

— И я не помню, что надо говорить, представ перед судом…

— Не надо ничего бояться. Дорога предстоит длинная, мы тебе все-все расскажем. Ну давай, попрощайся со своим другом… А ты прекрати реветь, Уильям Уизли.

— Я не… — возмущенно вскинулся было Билл и осекся, осознав, что его щеки все мокрые — и когда только это случилось? Он свирепо отер лицо, одновременно лихорадочно соображая: ведь надо что-то сказать Салману, его же сейчас уведут навсегда… Надо хотя бы извиниться… — Прости… Я… мне так жаль… прости…

— Перестань, Билли. — Кажется, подбодренный богами Салман окончательно успокоился, и на полупрозрачном лице снова играла беззаботная и удивительно светлая улыбка. — Ты ничего не успел бы сделать, так что нечего себя винить. Расскажи родителям… как-нибудь поосторожней. Да не переживай ты — я ведь сейчас увижу Осириса! Самого Осириса, ты подумай только! Это не ваш вокзал, при всем уважении…

— Кстати, Уильям Уизли, — вмешался один из проводников. — Или некстати, но тем не менее. Мы, как и все боги, не отличаемся излишней скромностью и любим, когда нам что-то приносят в знак признательности…

— Ты ведь нам благодарен за то, что мы спасли тебя от ужасной смерти? Я так и думал.

— В общем, вон та статуя с собачьей головой — в нашу честь. Мы будем рады хорошей, качественной жертве… Нет, не надо никого убивать, нечего подскакивать! Разве ты не изучал историю? Зря.

— Хлеб, мясо, рыба, можно даже овощи…

— Но лучше мясо…

— Вино или пиво…

— Да даже ту крепкую мерзость, что пьете вы, маги…

— В общем, мы сожрем все, так и знай. Всего тебе наилучшего, смертный. Возможно, еще увидимся.

Переход на Ту Сторону, выглядел совсем не впечатляюще, во всяком случае, внешне: Анубис и Упуаут, приблизившись к Салману с двух сторон, крепко, но осторожно взяли его за руки (тот, явно волнующийся, все же нашел в себе силы, чтобы улыбнуться Биллу напоследок), и вся троица стремительно побледнела и просто-напросто растворилась в воздухе.

Осознав, что он остался один, Билл практически рухнул обратно на обломок статуи — из него будто разом выкачали все силы. Только сейчас он почувствовал, что до сих пор даже дышал неполной грудью, словно боги, несмотря на свои шуточки и общий легкомысленный настрой, подавляли его самим своим присутствием.

Теперь надо вызывать авроров и пытаться соврать им что-нибудь убедительное. А еще и внутреннее расследование в Гринготтсе… Три трупа. Целых три…

— Да чтоб тебя дементор взасос расцеловал, трухлявая гадина.

***

— А мумии тут есть? — было едва ли не первым, что спросил Рон, жадно оглядываясь вокруг. Фред и Джордж немедленно задразнили его до малиновых ушей, но видно было, что их это тоже крайне занимает.

Билла невольно передернуло, но он постарался, чтобы никто этого не заметил. У него выдались те еще две недели: начиная с попытки объяснить родителям Салмана, как погиб их младший сын и почему, когда авроры прибыли в пирамиду, его тело оказалось аккуратно, по всем правилам забальзамировано и завернуто в пропитанную благовониями ткань (он с уверенностью мог сказать, что ничего хуже в своей жизни еще не переживал), продолжая бесконечными допросами аврората и внутренней службы безопасности Гринготтса и заканчивая лихорадочными попытками вычитать в магических и маггловских газетах, не находили ли в какой-нибудь стране таинственным образом высушенных людей. Нет, не находили, но спокойствия ему это не прибавляло.

О богах ни аврорам, ни гоблинам Билл ничего не сказал: влезать на смутную, взрывоопасную религиозно-культурную территорию у него не было ни малейшей охоты. Ограничился рассказом о воскресшей мумии, который вогнал местных служителей магического правопорядка в суеверный ужас и полностью лишил их желания хоть как-то расследовать тройное убийство в пирамиде. Что ж, почему-то его это совсем не удивляло.

Помимо всего прочего, будто ему было мало неприятностей в дневное время, Билла еще и мучили кошмары по ночам. Порой снилось, как его хватает Имхотеп, и на сей раз у него получается выпить из его тела все соки, и он дико орал, подскакивая на кровати и заново ощупывая себя с головы до пят. Порой — будто он лежит на специальном столе для бальзамирования и над ним склоняется, возбужденно блестя глазами и что-то объясняя (очевидно, свои действия) Анубис, счастливый до умопомрачения возможностью применить свои таланты. При этом бог с головой шакала увлеченно уродовал Билла: то отточенным движением вспарывал ему живот и доставал оттуда, кажется, селезенку, всю в крови и какой-то пленке, то решительно просовывал ему в нос длинную спицу с крючком на конце, чтобы извлечь мозг. Поскольку дело происходило во сне, больно не было, но Билл неизменно просыпался в холодном поту, весь дрожа.

Вряд ли развеселые проводники в загробный мир специально насылали на него кошмары. Тем более, что он успел отнести к статуе бога с собачьей головой столько хлеба, мяса, рыбы, пива, вина и Огденского огневиски, что этим с легкостью можно было бы накормить весь факультет Гриффиндор за ужином. Скорее всего, это просто его психика так реагировала на пережитый ужас, но легче от таких мыслей не становилось. Он уже подумывал о покупке первой в своей жизни бутылочки с Зельем Сна Без Сновидений, но тут неожиданно его отец выиграл какой-то денежный приз, и, едва успев предупредить самого Билла, в гости к нему нагрянула вся семья. Само собой, это уже сулило немало возможностей отвлечься от всего случившегося. К примеру, когда мама узнает, что здесь произошло две недели назад (а она обязательно узнает, нет ни малейших шансов это скрыть), она, несомненно, перепугается до полусмерти, и ему придется успокаивать ее, так что будет не до собственных переживаний.

Пока же слегка ошалевший от наплыва гостей Билл довольно бестолково метался то в дом, то из дома: надо было со всеми поздороваться, обменяться хотя бы парой фраз (само собой, потом у него будет еще время наговориться с каждым вдоволь) и помочь разобрать вещи — хотя в этой суматохе он больше мешал родителям, которые, разумеется, лучше знали, где что упаковано. Родственники сменялись перед глазами рыжим калейдоскопом. Папа, успевший горделиво продемонстрировать ему какую-то очередную маггловскую хренотень. Мама, из рук которой он вывернулся ужом, поскольку она сразу же начала примериваться к его волосам с коварным намерением подстричь их. Чарли, чуть не задушивший его в медвежьих объятиях и немедленно вручивший ему крутую куртку из драконьей кожи — да, надо будет потом поподробнее расспросить братишку, как он обустроился в заповеднике. Тощий, чопорный, совсем заморивший себя учебой Перси — да у него аж под глазами черные круги, может, хоть тут отоспится… Фред и Джордж, с полными карманами своих поделок, уже рвущиеся изучить Египет и непременно поставить его на уши — и тут Билл ошарашенно замотал головой, осознав, почему манера богов общаться друг с другом показалась ему знакомой. Рон, жаждущий посмотреть на мумий, куда-нибудь пристроить свою старую полудохлую крысу и пожрать — можно в любом порядке. И Джинни, бледная, как полотно, с заострившимся и будто постаревшим лицом, притихшая и словно придавленная могильной плитой — Мерлин, да что с ней случилось? Родители ни слова не писали ему ни о каких проблемах, так что же…

— Ну вот, как всегда, — Билл уже начал было забывать, каким занудным голосом порой может вещать Перси. — Спасай нашу еду, мама: Чарли опять нашел голодных бродячих собак. И как только они с ходу понимают, что у него непременно можно что-нибудь выклянчить?

Билл машинально оглянулся на Чарли, около которого и в самом деле всегда и везде словно из воздуха материализовалась самая разнообразная живность, которую обязательно нужно было покормить, приласкать и порой даже приютить у себя. И замер.

Нет, он ошибается. Это не может быть то, о чем он думает.

У ног его брата вились, обтираясь о его кожаные штаны и усиленно виляя хвостами, два черных, как уголь, поджарых пса средних размеров, с острыми вытянутыми мордами. Они подставляли Чарли свои головы под руки, тыкались в него носами, а он, явно растаяв, охотно гладил их, почесывал стоящие торчком уши, одновременно уже вытаскивая из корзинки с едой какой-то сверток.

Нет, медленно покачал головой Билл, неверяще глядя на поблескивающие разноцветными камнями ошейники на собачьих шеях. Нет, такого быть просто не может. Они же все-таки боги, пусть и изрядные зубоскалы. Могущественные боги, крутые на расправу, владеющие древней опасной магией, частично живущие в царстве мертвых. У них ведь есть достоинство, какое-то… ну, потустороннее величие, что ли. Они точно не станут выпрашивать еду у какого-то смертного, тем более вот так: виляя хвостом, становясь на задние лапы и упершись ему передними в грудь… такое впечатление, что если его брату вздумается почесать им брюхо, они радостно рухнут на спину прямо тут, в пыль. Это просто какие-то собаки, мало ли их здесь бегает, а Чарли всегда как магнитом притягивал страждущих зверюшек, в нем еще в школе Хагрид души не чаял из-за этого…

Один из псов аккуратно вытащил у его брата из пальцев (заодно тщательно облизав их) весьма большой кусок грудинки, проглотил его и бросил на Билла совершенно осмысленный, человеческий, насмешливый взгляд темно-карих глаз, в которых мерцали золотистые искорки. Второй в это время с пробирающей до печенок нежностью, не отрываясь, смотрел то ли на самого Чарли, то ли на ломтик ветчины в его второй руке.

«Вот мы и встретились снова, Уильям Уизли». — Ехидный голос звучал у него в голове и мог бы показаться галлюцинацией, но проклятая псина еще и хвостом вильнула в знак приветствия, так что сомнений не оставалось.

«У вас тут столько невероятно вкусной еды…»

«А твой младший брат ни за что не позволит бедным бродячим собачкам голодать».

«Хороший молодой человек, правда, Анубис?»

«О да. Светлая, добрая, чистая душа».

«Ты бы ее с удовольствием взвесил, не так ли? От того, кого мы привели две недели назад, Осирис пришел просто в восторг, помнишь? Говорил, что уже целую вечность не встречал никого, столь же сильно заслуживающего Полей Иалу».

«Как хорошо было бы снова порадовать моего отца…»

«Так, может, проводим к нему этот замечательный экземпляр смертных…»

«Подожди, у меня есть еще одна идея. Можно было бы показать его Сету — тот тоже обрадуется. Он обожает рыжеволосых, сам знаешь».

«Пытаешься угождать обоим своим отцам, Анубис?»

«Не люблю раздоров, Упуаут. Сам знаешь, я всегда предпочитал порядок, тишину и покой. Прямо как в саркофаге…»

«Так, а ну-ка оба пошли вон от моего брата, — Билл предположил, что если они (уж неизвестно, из каких соображений — может, это их очередная милая шутка?) позволили ему слышать их беседу, то, наверное, этот канал работает в обе стороны. — Убью обоих, так и знайте, и плевать, что вы боги — у меня получится. И хватит уже жрать нашу еду…»

Чарли разделил между божествами (которые, не переставая, махали хвостами с такой скоростью, что те угрожали отвалиться) еще один внушительный кусок грудинки и, опустившись перед ними на корточки, от души почесал их обоих за ушами. Один из псов чрезвычайно нежно прикусил его ухо, другой — размашисто лизнул от подбородка до лба. Чарли, совершенно не подозревающий, что над ним нависла перспектива быть или препровожденным на тот свет раньше времени, или подаренным, лучше даже не думать для чего, одному из самых жутких богов Древнего Египта, счастливо рассмеялся. Идиот. Мерлин, что за идиот.

«И хватит, вашу мать, облизывать Чарли! Он же не знает, кто вы такие! Это, в конце концов, нечестно и… и… неприлично».

«Ты слышал это, Упуаут? Смертный говорит нам о приличиях…»

«Учитывая, что у этого смертного брат каждую ночь спит в одной кровати со взрослым мужчиной, это особенно смешно…»

— Нет, ну сколько можно?! Мама, хоть ты скажи, наконец, Чарли, что мы тоже хотим есть! И, вполне возможно, не меньше, чем эти блохастые шавки.

Отлично, Перси. Как нельзя лучше. А что, если гордые и надменные божества обидятся на то, как ты их обозвал, придурок несчастный?

А с Чарли определенно нужно будет поговорить наедине. Кажется, он при всей своей застенчивости все же ухитрился кого-то найти в этой самой Румынии — хотя, если посмотреть на него сейчас, то можно подумать, что целуется он исключительно с четвероногими. Само собой, ему просто необходим совет старшего и более опытного брата. Да и вообще, надо убедиться, что Чарли в безопасности. Каждую ночь спит со взрослым мужчиной, с ума сойти!

Один из псов недобро покосился на возмущенно фыркающего Перси, черной стрелой скользнул к еще не разобранным вещам, задрал заднюю ногу и прицельно пустил струю на чемодан самого занудного Уизли за последние сто лет. И задорно подмигнул Биллу.

***
Лето 1996 года.

«И я уверен, мама: когда ты познакомишься с Флер и узнаешь ее по-настоящему, ты меня поддержишь… ты за меня порадуешься…»

Билл снова запнулся, и не только в мысленном монологе: он остановился, не доходя до Норы нескольких ярдов, и теперь лихорадочно соображал, какой из вариантов прозвучит лучше. Совершенно новый опыт, что ни говори: сообщать родителям, что хочет жениться. Он прекрасно знал, что мама, мягко говоря, не обрадуется этому известию, и, хотя не собирался менять свое решение, все же предпочел бы обойтись без ее слез и упреков — только кто бы еще подсказал, как это устроить?

Аргументы против свадьбы Билл мог примерно предсказать. Он еще не знакомил Флер с родными, но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что маме она решительно не придется по душе. Во-первых, потому что француженка, во-вторых, потому что внучка вейлы (нет, не стоит переоценивать мамину толерантность), в-третьих, надо признать, у них обеих весьма непростые характеры, которые не могут не столкнуться. Ну и, наконец… это же мама. Для нее даже святая по определению будет недостойна любого из ее сыновей. Так что ему наверняка выскажут, что его невеста слишком юна и легкомысленна, чтобы стать хорошей женой, да и он сам еще такой молодой, и зачем ему настолько спешить…

Ну и, наконец, война на носу. Теперь, когда даже слепое, как крот, Министерство буквально уткнулось носом в Того-Кого-Нельзя-Называть и вынуждено было признать его возвращение, надвигающаяся вторая магическая война встала во весь рост и во всей своей неотвратимости. Мама наверняка скажет, мол, кто же женится в такое время. И еще заплачет, как пить дать, заплачет. Проклятие.

Надо проявить терпение. На все доводы мамы следует отвечать спокойно, решительно и разумно. Что они с Флер уже довольно давно встречаются, он вполне успел понять, что ему нужна только она, и уверен, что с ее стороны дело обстоит также. Что время, увы, было неспокойным и раньше, а дальше, вероятно, все будет только хуже, но это не повод, чтобы не любить, ведь, в конце концов, что еще может поддержать человека перед лицом надвигающегося ужаса? (Здесь мама наверняка зарыдает, и придется обнимать и успокаивать ее). Еще можно сказать, что ему уже исполнилось двадцать шесть лет, и это очень даже подходящий возраст для вступления в брак. Ну должен же кто-то из них, наконец, порадовать маму внуками — она сама как-то обмолвилась, что стала бы замечательной бабушкой. Так кто, спрашивается, обзаведется женой и детьми первым, если не он, Билл? У близнецов ветер в голове, и они остепенятся разве что через сорок лет, и то не факт. Перси… нет, о нем лучше сейчас вообще не упоминать. Чарли если и женится, то точно не в Британии, потому что… Так, Чарли тоже лучше не затрагивать в разговоре — непорядочно прикрываться братом, который из всей семьи только Билла счел достойным доверия… и, наверное, он был прав, родители уж точно не обрадуются…

Билл все еще стоял неподалеку от Норы, пытаясь собраться с духом. Вот же Мерлиновы подштанники: как ни крути, а нервы ему изрядно потреплют, будто и без того поводов мало. Досаднее всего то, что его ждет весьма напряженная пора, пока Флер и мама будут свыкаться с наличием друг друга в его, Билла, жизни, а сейчас особенно хочется, чтобы вся семья сплотилась… и чтобы кое-кто перестал откалывать номера, от которых поседеть впору.

Иногда ему хотелось навалять от всей души своим братцам: пусть это и непедагогично, зато доходчиво. В конце концов, он из них самый старший, так кому еще их, остолопов, воспитывать? Не папе же: тот всегда был слишком мягок и полагал, что обо всем при желании можно договориться. Иногда же Билл ужасно желал проснуться и убедиться, что ему все приснилось, а его родные на самом деле — вполне вменяемые и законопослушные ребята. Жаль только, самообманом не получалось заниматься длительное время. И вдвойне жаль, что, наверное, он слишком много работал и слишком мало навещал родной дом. Вот и получилось то, что получилось…

Фред и Джордж бросили Хогвартс — ладно, это вполне понятно, учитывая все обстоятельства, но они же наотрез отказались туда возвращаться, даже когда розовую жабу вышвырнули вон. Вместо этого продают свои сомнительные фокусы и примочки — дождутся когда-нибудь, что кто-то из их клиентов лишится какой-нибудь части тела или рехнется от действия «Патентованных чар»!

Чарли… нет, Билл до сих пор не мог решить, кто потряс его больше всего: Чарли или Перси. И ведь ничего не предвещало: Всемирный драконоведческий заповедник всегда слыл солидной организацией, имеющей достойную репутацию в магическом мире… Ну да, чрезвычайно достойную. Кристально честный и порядочный Чарли, занимающийся контрабандой вместе с остальными драконологами? Имеющий какие-то непонятные дела с вампирами? Что там с ним сотворили, в этой Румынии? Надо надеяться, что его парень, о котором Чарли упорно отказывается рассказывать, хотя бы человек. Иначе… о нет, только кровососов в их семье и не хватало! Что за тяга у его брата ко всякой нежити: то в Египте за ним, как приклеенные, всюду шлялись те наглые боги-псы, то теперь это…

Ну и, наконец, Перси… Билл заскрежетал зубами, чувствуя, как бешенство, медленно закипая, начинает ворочаться внутри ядовитым комком. Ну надо же… Он всегда слегка подтрунивал над заучкой и занудой Перси, над его упертым карьеризмом, почти полным отсутствием воображения и чувства юмора, скучной до зубовного скрежета правильностью — да все они над этим посмеивались, и, возможно, порой это было обидно… Как-то раньше Биллу не приходило в голову задуматься, что их шутки могли серьезно задевать Перси: его вроде бы всегда волновали только уроки и правила приличия, по крайней мере, внешне. Но даже если они ненамеренно причиняли ему боль, это все равно не повод! Мог бы откровенно высказать все, что думает о них, или дать кому-нибудь в нос (хотя драка, конечно, совсем не в его стиле) — только не наносить удар в спину всей семье. А то, что этот предатель отказывается общаться даже с мамой, которая всегда обожала его, гордилась его успехами, разве что пылинки с него не сдувала, уже полное и окончательное скотство. Интересно, как ему теперь спится? Неужели даже внутри ничего не екнет?

Да, наверное, продолжал мрачно размышлять Билл, подходя к калитке, ему стоило бы наконец стать суровым старшим братом, призывающим юную поросль к порядку. Надрать уши близнецам и заставить их хотя бы тестировать свои адские изобретения должным образом. Съездить Чарли по шее — слегка, не всерьез, они всегда и без того идеально понимали друг друга — и убедить завязать со своей контрабандой и своими упырями, пока его не сцапали авроры или не обратили в носферату. А Перси… Билл бы с превеликим удовольствием избил гаденыша до полусмерти (просто кулаками, по-маггловски), приволок бы его к маме и заставил просить прощения на коленях. Вот только сама мама наверняка придет в ужас от такого обращения с ее бедным маленьким Персиком — она почему-то до сих пор верит и надеется, что он сам одумается. Иногда материнская любовь ослепляет…

В доме позвякивали столовые приборы на кухне, и одуряюще пахло выпечкой, и мама воодушевленно рассказывала кому-то что-то, неразличимое из-за плотно прикрытой двери… Билл невольно улыбнулся: гостей в Норе всегда принимали с распростертыми объятиями.

— Мам, привет… — позвал он, толкая дверь, и…

— Ох, Билли! Сынок, как здорово, что ты зашел! Что же не предупредил, я бы рыбный пирог испекла, твой любимый…

… И почувствовал, как его словно огрели по голове кувалдой. Сердце, кажется, сорвалось с привычного места и ухнуло куда-то вниз, в стремительно нараставшую ледяную волну — шока, потрясение было так велико, что он пока не ощущал ни страха, ни злости.

Мама, от всей души обнявшая его, обхватив руками, мешала выхватить палочку — ну не отталкивать же ее. Наверное, надо было аппарировать их обоих куда подальше, но кто еще сейчас в Норе? Как быть с ними?

Имхотеп не сидел, а скорее восседал за кухонным столом: величественно, будто фараон на троне, и вместе с тем непринужденно и естественно, словно всю жизнь каждый день проводил на этом потертом стуле, в старой домашней мантии Билла — что-о-о-о?! — перед тарелкой с куском пастушьего пирога устрашающих размеров и кружкой сливочного пива. Он выглядел совсем иначе, чем три года назад в Египте, и теперь этого высокого статного красавца с золотистой кожей, пышущего здоровьем и силой, невозможно было принять за мумию. И все же — по какой-то непостижимой причине Билл в этом не сомневался — это был тот же восставший из мертвых жрец, который три года назад едва не выпил из него жизнь, а теперь явился к нему домой как ни в чем не бывало… да как его вообще сюда впустили?!

— Билли, познакомься. Это кузен того нашего кузена из магглов, значит, он…

— Твой четвероюродный кузен, — подхватил Имхотеп, широко улыбаясь одновременно и Биллу, и его маме. — И при этом маг. Волшебство иногда причудливо распределяется между разными ветвями рода, правда? Меня зовут Рик О’Коннелл.

— А это Билл, мой первенец. Каков красавец, а?

Билл пожал протянутую руку Имхотепа словно во сне. Из-за грохота крови, прилившей к голове, он едва разбирал слова — наверное, какие-нибудь пустые любезности, которые надо непременно произнести при первой встрече. Кажется, он тоже что-то говорил, но сам себя не слышал. В голове металась одна мысль: хватать маму, аппарировать… ну, хотя бы в Министерство к отцу, все рассказать, дать знать Ордену… Только что делать с жрецом? Как убить того, от кого заклятия едва ли не отскакивают, как от стенки горох? И зачем он сюда заявился? Собирается мстить — еще понять бы, за что именно его семье, это же не она изгнала его… Завершить то, что не удалось в Египте?

Мама едва не силой усадила Билла за стол, немедленно поставив перед ним тарелку с грудой еды, и он даже машинально положил что-то в рот и принялся пережевывать, совершенно не ощущая вкуса. Внутри по-прежнему все словно сковало льдом. Кажется, он бы меньше удивился, даже застав на кухне мирно плещущихся в ванне с кровью Чарли и графа Дракулу, при этом кровь бы стекала с подвешенных к потолку и располосованных ножом юных девственниц. Или — увидев на этом самом столе голого Перси, на члене которого скакала бы его школьная подружка — как ее там, Пенни, что ли? Даже тогда Билл бы скорее пришел в себя… ведь тот бред, который сейчас лезет ему в голову про братьев, лишний раз доказывает, что ему капитально отшибло мозги, и они еще определенно не встали на место.

Оживленная болтовня мамы вроде бы про кого-то из их многочисленных родственников неожиданно прервалась, и ее голова мирно опустилась на грудь, а Имхотеп, только что сделавший в ее сторону непонятный жест кистью правой руки, теперь так же махнул на Билла, и тот ощутил, какой свинцовой тяжестью наливается все его тело. Пошевелить хотя бы пальцем было свыше всех его сил.

— С твоей матерью все хорошо, Уильям — я бы не тронул эту в высшей степени добрую и достойную женщину. Она просто задремала, чтобы дать нам возможность спокойно поговорить. Послушай меня: я клянусь именем великого бога Ра, что пришел не за тем, чтобы причинить зло тебе или твоей семье. Теперь ты веришь мне?

— Не так, чтобы очень, — говорить было трудно, потому что язык будто опух и едва ворочался во рту. — Откуда мне знать, чтишь ли ты вообще своего Ра. Анубис и Упуаут вон тогда называли тебя жрецом-еретиком. Может, ты поклоняешься только себе самому, и твои клятвы — полное фуфло?

— А, великие боги-проводники, — оскалился в ответ Имхотеп, который явно предпочел бы не вспоминать о них. — Они всегда относились ко мне с особой нежностью, что ни говори. Правда, как мне доносили скарабеи, мои верные слуги, один из твоих братьев приглянулся им еще больше. Они, случайно, не пытались по своей доброте душевной проводить его на тот свет? Я бы этому не удивился: чувство юмора у Анубиса и Упуаута черней их шкур.

Билл, совершенно не способный сейчас к активным действиям, лишь пристально уставился на жреца, пытаясь взглядом передать, с каким удовольствием он бы сейчас расквасил тому нос. Как минимум.

— Ладно, давай все-таки поговорим, как разумные люди. — Очередной почти неуловимый жест — и сонная одурь, будто затянувшая Билла в вязкую трясину, плавно схлынула. — Заодно и поедим, потому что позволить таким великолепным пирогам остыть было бы просто неуважительно по отношению к твоей матери. Я расскажу тебе, как и зачем оказался здесь, и ты убедишься, что я пришел с миром. Что я просто не могу причинить вред твоим близким.

— «Рик О’Коннелл»? Это кто такой? Еще один бедолага, которому не посчастливилось с тобой встретиться?

Разумеется, имя, которым предпочел представиться зловредный жрец, на фоне всего прочего смотрелось сущей мелочью, но Билл решил, что надо же с чего-то начать.

— Это уж скорее мне не посчастливилось, притом дважды, — как-то ностальгически хмыкнул Имхотеп. — Он был одним из моих злейших врагов, и уж поверь мне на слово, Билл — я много в этом понимаю — что хороший враг, достойный противник не менее ценен для человека, чем добрый друг. Один раз я восстал — и он с женщиной, которая потом стала его женой, упокоил меня. Я восстал во второй раз — они оба снова дали мне бой и почти победили. Почти — это потому, что я сам решил сойти во тьму, когда меня предала любимая. Три года назад меня снова выдернули в мир живых, и я сразу же бросился в бой, потому что был уверен, что опять дерусь с этой парочкой — настолько я привык, что сталкиваюсь с ними каждую свою земную жизнь…

Билл молча тыкал вилкой в пастуший пирог, размышляя, что вряд ли это утешило бы семьи погибших. Впрочем, он не мог не признать: пока что жрец говорил вполне убедительно.

— Затем боги вышвырнули меня вон из Египта, и я перенесся, сам не зная куда, и оказался в Англии. Там я восстановил свое тело до конца — ну что ты морщишься? Или мне надо было ходить по улицам дырявой мумией?.. Потом я нашел дом, где жили О’Коннеллы, и не спрашивай, как. Меня будто вело что-то: возможно, как раз незримая связь со своими врагами. Я шел туда и сам не знал, что собираюсь сделать. То мне хотелось высосать из этого наглеца О’Коннелла жизнь, то — похитить его жену и сына и посмотреть, как он будет бегать за мной, чтобы спасти их, а иногда, не поверишь, приходила на ум мысль просто выпить с ними. Да, не смотри так, всего лишь сесть за стол и выпить за мой очередной приход в этот мир — явление, которому я сам был не рад…

— Я так понимаю, что ты их не застал? — осторожно поинтересовался Билл.

Имхотеп скривился, будто разжевал что-то горькое, и опрокинул в себя кружку сливочного пива.

— Не застал… Я безнадежно потерялся во времени и совсем не понимал, какой год на дворе… Потом осознал это, конечно, когда смотрел на их общее надгробие… ты не поверишь, но они ушли всего шесть лет назад, и в один год — О’Коннелл опередил жену лишь на пару месяцев. Я стоял там, на кладбище, жутко на них злился и сам не знал, почему. Скорее всего, мне было завидно, что они сейчас вдвоем наверняка ставят вверх тормашками свое посмертие — о, это были не люди, Билл, а сущее божеское наказание! — а я здесь один, и не могу до них добраться. Я не мог с ними сражаться, как обычно, и мне этого на удивление не хватало, будто, в самом деле, я успел к ним привязаться… Я очень остро понимал, что опустошен, вырван со своей родины и заброшен в неизвестную мне страну и незнакомое мне время. Сейчас, подожди, налью еще пива…

Билл машинально подвинул к жрецу свою опустевшую кружку, и тот наполнил ее до краев.