"Песня к сирене"

[grimspeck]

Совершенно роскошная зараза Блейз, которого Снейп посылал-посылал... Даже в Ленинград посылал. Интересно, хотя бы после смерти профессора съездил?

Название: Песня к сирене
Переводчик: я
Бета:  barb2210 ,  Toma-star
Оригинал: archiveofourown.org/works/532401
Размер: мини, 2391 слово в оригинале, 2005 слов в переводе
Пейринг/Персонажи: Северус Снейп/Блейз Забини
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: В первый раз он устоял... (с)
В серые зимние дни военного времени Северус подвергается искушению.


В первый раз он устоял.

Северус мог бы утверждать, что так он проявил характер. В число его многочисленных грехов никогда не входило совращение несовершеннолетних. На самом же деле (а почему бы и не позволить себе немного правды ради разнообразия) в первую очередь им руководила подозрительность.

У него были на это причины. Ускользнув от Алекто и Амикуса, зимним вечером сразу после ужина Северус направился к себе, прошел в свою спальню и обнаружил там незваного гостя.

— Добрый вечер, директор.

Юноша растянулся на его кровати в выверенно-небрежной позе, подложив под спину подушки и зажав между пальцев ментоловую сигарету. Темно-красная, подбитая горностаем мантия, в которую он был завернут, явно стоила дороже целого гардероба большинства учеников. Когда Блейз слегка согнул ногу в колене, в разрезе мантии промелькнула обнаженная кожа, и Северус заподозрил, что белья на его госте немного, а то и вовсе нет.

— И что вы здесь делаете? — Его рука уже сжимала палочку. Замок на двери не был взломан, и охранные чары не казались нарушенными.

Впрочем, Блейз Забини всегда был способным учеником.

Он склонился вперед и потушил сигарету в серебряной коробочке, стоявшей на ночном столике. Эта коробочка, как и ее владелец, была решительно не на месте здесь, в неряшливом беспорядке спальни Северуса. Поверхность ночного столика была исцарапана и покрыта пылью — там, где ее не скрывали груды книг и чашки из-под чая, и, хотя измятая постель под эффектно вытянувшимся Блейзом выглядела весьма соблазнительно, Северус помнил, что на самом деле он просто-напросто целую неделю не застилал кровать.

— А как вы думаете, что я здесь делаю, сэр? — Блейз фамильярно улыбнулся. В последние годы Северус наблюдал, как менялась эта улыбка. Сейчас она, кажется, ясно говорила: «Ну разве жизнь не утомительна? И какое удачное совпадение — мы оба достаточно умны, чтобы это понимать!»

Колено Блейза согнулось сильнее, и его мантия распахнулась, открыв ногу до бедра.

Северус с усилием сглотнул, и от осознания этого унижения выражение его лица стало еще суровее. Кто прислал мальчишку? Он не имел ни малейшего понятия. Род Забини был древний, со старыми деньгами — да, чистокровные консерваторы, но политикой они не интересовались.

— Я думаю, мистер Забини, — ответил он, — что шестью с половиной годами удовлетворительного поведения вы заслужили право на единичную снисходительность. Явились ли вы сюда что-то украсть, или выпытывать, или вымогать — можете уйти ни с чем и считать, что вам повезло.

Блейз Забини был способен на хладнокровное убийство, в этом сомневаться не приходилось. Если он пришел, чтобы убить Северуса, то, разумеется, не из-за убеждений, однако существовали и другие причины, даже более убедительные. Деньги, власть, слава… В каком-то смысле Северуса успокаивала мысль, что остались еще слизеринцы, амбициями которых он бы мог гордиться.

— Я не вор и не шпион. И не шантажист, — произнес Блейз, хотя его, кажется, оскорбили лишь два первых предположения. Он снова откинулся на подушки и выглядел так, будто этот разговор уже ему наскучил. — Я решил, что перед выпуском из школы будет интересно переспать с моим деканом.

— Тогда обратите свое внимание на профессора Слагхорна, — резко ответил Северус, раздраженный, что мальчишка рассчитывает так легко вскружить ему голову. — Уверен, с ним вам больше повезет.

Блейз сморщил нос:
— Меня привлекла не должность.

— Убирайтесь отсюда, — терпение Северуса подходило к концу.

Юноша склонил голову на бок, и лампа осветила его выразительные скулы. Изящный палец очертил вырез мантии и полностью ее распахнул.

Глаза Северуса скользнули вниз помимо его воли. Просто совершенство: гладкая кожа, худощавое тело, плечи, уже достаточно широкие, чтобы считать Блейза юношей, а не мальчиком, и бедра, приглашающе изогнутые с естественной грацией. Наполовину вставший член продолжал твердеть под взглядом Северуса.

Это ничего не значило: существовали специальные зелья, да и мальчишке было лишь восемнадцать.

— Убирайтесь, — повторил Северус.

Блейз лишь усмехнулся и дразняще провел рукой по животу.

Что-то плотно скручивалось внутри Северуса, готовое прорваться под тяжестью голода, неудовлетворенного желания и болезненного стремления во что бы то ни стало спасти тех, кто, не удовлетворяясь уже существующим риском, настойчиво накликал на себя все новые опасности.

— Вон!

Бросившись вперед, он схватил мальчишку за воротник мантии и сдернул его с кровати. Блейз извернулся, проворно выпрямившись, и освободился от хватки Северуса.

— Если вы заняты, — произнес он, поправляя одежду и беспечно пожимая плечами, — так бы и сказали.

Затем он, взмахнув полами мантии, спокойно вышел, будто не ступал босыми ногами по холодным камням пола, оставив Северуса с зарождающейся головной болью.

***

Во второй раз Северус пошел на компромисс и удовлетворился кофе.

Он винил в этом тупую боль, которая вот уже два дня как, с первого появления мальчишки, поселилась у него в висках. В те дни возможность поспать выпадала редко, и Северус существовал на холодном чае и своем личном запасе стимулирующих средств. Впервые он почувствовал облегчение, когда вошел к себе (новые охранные чары казались столь же нетронутыми, как и старые), и его встретили клубы пара и горький аромат арабики.

Дверь в ванную комнату была приоткрыта, и Северус осторожно приблизился. Пар сгустился, жар раздражал кожу, а влага оседала в носу и легких. Он толкнул дверь и недоверчиво заглянул внутрь.

Обнаженный Блейз расположился в ванне по подбородок в воде. Слишком высокий, чтобы вытянуться, он сидел, согнув одну ногу и покачивая другой на краю ванны, словно приглашая взглянуть между ними. Одна его бровь была приподнята с ленивым интересом, а пальцы руки водили по воде, создавая маленькую волну. На поверхности колыхалась разорванная пленка масел для ванны. Можжевельник и кипарис, определил Северус, вдохнув.

Кожа мальчишки блестела, как шелк, и руки Северуса судорожно дернулись.

— Что вы здесь делаете? — устало спросил он. — Я думал, что уже все ясно сказал.

— Я вернулся за сигаретами, — ответил Блейз.

Глаза Северуса притягивала длинная нога, свисающая с края ванны. Пальцы на ней лениво сжимались и разжимались.

— И решили заодно воспользоваться моей ванной.

Блейз нахмурился:
— А вы знаете, что в спальнях семикурсников есть только душ?

Он произнес это так, будто купальные удобства — а не, например, присутствие Пожирателей Смерти — являлись сейчас самым вопиющим недостатком школы.

Повернувшись к нему спиной, Северус вернулся в гостиную. Позади раздался всплеск воды, и его плечи напряглись. Северус изучил кофейник на столе, взвесил вероятность отравления и его возможные последствия и налил себе чашку.

— Он неплохой, — произнес Блейз за его спиной. — Мама прислала из Флоренции.

Взглянув через плечо, Северус увидел мальчишку в своем собственном халате, и это странным образом его встревожило. Халат хорошо сидел на Блейзе, как, впрочем, и вообще любая одежда. Руки мальчишки задержались на талии, поправив пояс.

— Флоренция, — эхом откликнулся Северус. Если парень хотя бы вполовину настолько умен, каким кажется, то он отправится туда вслед за матерью. — Поедете туда на Рождество?

Блейз подцепил чашку, наполнил ее и сел за стол.

— Нет, на это еще будет время. После Т.Р.И.Т.О.Н. я отправляюсь в большое путешествие.

Северус не ответил. Закрыв глаза, он пригубил ароматный напиток и тоже опустился за стол.

— Ничего не порекомендуете, директор?

Северус нахмурился:
— Прошу прощения?

— Для путешествия. — Поморщившись, Блейз подул на кофе. — Я подумал, вы сможете посоветовать какое-нибудь интересное направление, отходящее от обычного маршрута.

Северус изогнул бровь.

— Как бывший глава моего факультета, — добавил Блейз.

Северус не сразу ответил: сначала он пил кофе и смотрел на стол. Затем, вопреки своему первоначальному, более благоразумному, решению, он произнес:
— Ленинград. Полагаю, сейчас он называется Санкт-Петербург.

В его голове промелькнуло воспоминание о засыпающем Зимний дворец снеге: серебристом, а не скучно-сером, как в морозный декабрь в Хогсмиде. Казалось почти невообразимым, что когда-то ему тоже было восемнадцать лет, и он путешествовал за границей в компании ярких, необычных друзей, а перед ним лежал целый мир, полный обещаний и великих идей. Северус вспомнил и об Игоре, которому повезло куда больше, чем ему самому: он был мертв.

— Санкт-Петербург… — задумчиво произнес Блейз. Казалось, что он доволен, хотя и не ожидал услышать такой ответ.

Он поднялся с той же самой довольной улыбкой на красивых губах, опершись одной рукой на стол и положив другую на шею Северуса. Затем наклонился вперед и поцеловал его.

Северус закрыл глаза и на мгновение разрешил себе это. Губы мальчишки были теплыми, а его дыхание мягко касалось верхней губы Северуса — оно прерывалось то ли от удовольствия, то ли от изумления собственной дерзостью. Скорее всего, притворство, но мастерское.

Кожа Блейза была гладкой и горячей, как и представлял себе Северус — такой нежной под его пальцами, когда он медленным ласкающим движением провел от кадыка до выреза халата.

Мальчишка задрожал.

Поколебавшись, Северус сделал глубокий вдох — можжевельник, кипарис и кофе — а затем, положив ладонь на грудь Блейза, мягко отстранил его.

— Одевайтесь, — решительно произнес он, — и возвращайтесь к себе.

Блейз учтиво отступил, склонив голову набок. Его глаза по-кошачьи сощурились.

— Да, директор, — послушно ответил он, как ученик, о котором можно было только мечтать, сбросил халат, так, что тот соскользнул поношенной тряпкой на колени Северуса, а затем накинул мантию и удалился.

***

В третий раз не устоял бы и порядочный человек.

Разумеется, даже в центре всех отчаянных махинаций и интриг в этом, несомненно, проклятом году, Северус и отдаленно не походил на порядочного человека.

Со стороны мальчишки не было ни хитроумных уловок, ни объяснений в любви, ни драматических сцен. Просто в конце дня, наполненного скукой и легким ужасом, он обнаружился сидящим на диване Северуса с книгой на коленях и двумя стаканами скотча рядом на столике. Вся сцена словно сошла с заурядной картины, которую тут и там подретушировала опытная рука. Посреди тускло-серого цвета знакомой комнаты бросались в глаза темно-красная с серебристым мантия, брошенная на кресло, и отражающийся в скотче теплый янтарный отблеск огня в камине, и эффектное сочетание бархатного халата и острых скул Блейза Забини.

— Добрый вечер, директор, — произнес Блейз, оторвав взгляд от книги. Он позаимствовал принадлежащий Северусу экземпляр The Dragon Corpus.

— Уходите, мистер Забини, — ответил Северус. Ему не удалось добавить в голос эмоций. Казалось, что его рот полон пепла, а руки были холодны.

Блейз положил книгу и, словно приласкав на прощание, скользнул своими длинными пальцами по кожаному корешку.

— Хорошо, но тогда мне придется забрать с собой скотч. Это Glen Hogg двенадцатилетней выдержки.

— Вы не подумывали сделать карьеру в политике? — сухо поинтересовался Северус.

— Я собирался чем-нибудь заняться, — задумчиво ответил Блейз, будто говорил о пустяках. — Впрочем, управлять семейным имуществом — уже работа, требующая полной отдачи, а мама достаточно долго несла это бремя.

Северус опустился на диван рядом с ним, взял оба стакана, перелил немного из одного в другой, а потом — обратно. Он не особенно опасался отравления: плохой скотч многое может скрыть, но двенадцатилетний Glen Hogg прозрачен. Тем не менее, это был урок мальчишке. Менять стаканы — для любителей.

— Вам стоит пересмотреть свое решение, — сказал он. — Вы найдете это занятие скучным, и тогда… — Восхитительный скотч бархатно скользнул в горло. — …тогда вы станете опасны.

Блейз улыбнулся. Это была искренняя, почти милая улыбка, и Северус вспомнил, каково это, когда тебе восемнадцать и тебя столь редко понимают.

— Тогда развлеките меня, директор.

Мальчишка с видимым наслаждением попробовал скотч — его глаза полузакрылись, а розовый язык пробежался по полной нижней губе. Затем он поставил стакан и быстрым грациозным движением оседлал колени Северуса.

Прижатое к нему теплое тело ощущалось словно глоток хорошего спиртного в желудке. Руки мальчишки обвились вокруг шеи Северуса, от прикосновения горячей бархатной кожи по спине побежали мурашки. Северус чувствовал, как вся кровь устремилась к паху — он не испытывал такого уже месяцы, а может быть, годы.

— Почему вы продолжаете упорствовать в своем капризе? — спросил он, скользя взглядом по золотисто-карим глазам и длинным темным изогнутым ресницам.

Блейз поцеловал его мягко, будто просто уговаривая.

— Потому что меня это забавляет…

Еще один, более длительный поцелуй.

— … И потому что это аморально…

Прикосновение языка — и дразнящее отступление.

— … И потому что, — прошептал Блейз в губы Северуса, — я подстилаю себе соломку.

Северус напрягся, сжимая бедра мальчишки. Блейз не встречался с ним глазами: для этого он был слишком умен. Вместо этого он смотрел вниз, и в свете камина его лицо, казалось, принимало сотню прекрасных выражений. Оно выглядело коварным — а может быть, хитрым, или же нежным.

Блейз распахнул полы халата и, взяв руку Северуса в свои, притянул ее к себе.

— А почему вы продолжаете позволять мне это? — спросил он.

Последние ошметки самообладания Северуса исчезали один за другим, пока его пальцы скользили по обнаженному животу мальчишки. Его рука словно таяла в жаре между телом и халатом.

«И в самом деле, почему?» — подумал он, словно пьяный, чувствуя, как в его хватке твердеет член мальчишки.

На это не было ответа, кроме вкуса выдержанного скотча на влажных губах, слабого запаха дорогого одеколона и трения шелка и бархата о его тело. Он толкнул Блейза на диван, поцеловал его со всей жестокостью своего отчаянного голода и позволил ему согревать свою постель всю зиму — как последнее желание, на которое имеет право любой приговоренный к смерти.