Вытянула наугад. Против результата ничего не имею.

WTF Lucius Malfoy 2015

---

Помогите пристроить кошек

У кота и кошки умерла хозяйка, взять к себе не можем никак, потому что уже кошек дофига. Может, у кого-то есть знакомые, которые могли бы подарить им новый дом? Зверям по 6 лет, он кастрирован, она стерилизована, к лотку приучены. Отдадим с кормом. Если не приживутся, заберем обратно.

Патрик



Анька

---

"Все относительно"

А вот и фик с Коза Ностры. Там я на самом деле даже и не пыталась изменить стиль - я не настолько опытный автор. Просто написала про персонажей, за которых бы в других условиях не взялась. Некстов терпеть не могу: для меня они абсолютно безлики, сплошное варево в котле из характеров их родителей, а ты наливай их как хочешь, потому что комбинировать ингредиенты можно во всех возможных вариантах. Но все равно хорошо, что этот эксперимент был проведен.

Название: Все относительно
Автор: я
Бета:  R.A.Ven
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: Альбус Северус Поттер, Роксана Уизли, Джеймс Поттер, Регулус Блэк
Категория: джен, преслэш
Жанр: драма
Рейтинг: R (за ругательства)
Предупреждения: местами крепкие выражения, возможно, AU в отношении возраста. Альбусу Северусу 15 лет, Роксане – 14.
Краткое содержание: Альбус Северус Поттер думал, что его жизнь оставляет желать лучшего. Это он еще не сталкивался с настоящими проблемами


Люмосов от двух палочек было явно недостаточно, чтобы рассеять кромешный мрак, и Альбус Северус невольно поежился. Он раньше никогда не боялся темноты, но сейчас ему было крайне неуютно, и он лихорадочно соображал, нельзя ли тут что-нибудь поджечь — пусть уж заодно и светит, и греет. А то в этой пещере не только темно, хоть глаз выколи, но и сыро, зябко и вообще противно, аж озноб бьет, несмотря на Согревающие чары. Мда, зашибись, в какое дивное местечко их занесло.

Роксана, сидевшая рядом с ним на большом гладком камне, уже закончила рыдать и лишь периодически икала, вздрагивая всем телом. Альбус попытался вспомнить хоть какое-то заклинание от икоты, но тщетно. Ладно, в конце концов, в их ситуации это не самое страшное.

Вот и погуляли, называется. Уж отметили сдачу С.О. В., так отметили. А ведь подумать сейчас, с какой хрени все началось, так сам себе не поверишь.

— Мне жаль, — голос Роксаны совсем охрип от плача. — Правда жаль. Это все я…

— Забей, — решительно покачал головой Альбус, хотя буквально секунду назад был готов прийти к той же мысли. Но сейчас он, как нормальный парень, должен поддержать девчонку в растрепанных чувствах, тем более что и сам зажег этим вечером так, что хоть все фамильные портреты выноси, как непременно сказал бы Скорпиус. — Не ты это… или не только ты. Я тоже хорош оказался.

— Но это я аппарировала нас…

— Не ты, так я бы это сделал. Сам уже был готов.

Даже в полутьме было видно, каким подозрительным сделался взгляд Роксаны.

— И как бы ты это сделал, интересно? У тебя же ни разу не получалось…

— Вот потому и хорошо, что не я аппарировал! — заключил Альбус с насквозь фальшивым воодушевлением. По крайней мере, кузина перестала реветь, а дальше они непременно придумают вместе, как отсюда выбраться. — Со злости у меня, может, и получилось бы, только частично. Вот и сидел бы сейчас без ног или рук, как полный дебил…

Тут его тоже заколотила дрожь, поперек горла встал плотный комок, и он был вынужден замолчать. Великолепно. Два придурочных психа сидят в одной из самых жутких пещер магического мира и трясутся, не в силах успокоить собственные нервы. «Соберись, Ал, — укоризненно протянул бы Скорпиус, — куда это годится? Ты вроде не в родстве с французскими Малфоями, а сцены устраиваешь совсем в их стиле».

Эх, лучше бы он сразу после экзаменов уехал со Скорпиусом и его семьей в Ниццу — его же приглашали. Сейчас бы уже сидел на берегу моря с интересной книгой, может, потягивал бы легкое белое вино либо обсуждал какое-нибудь новое заклинание или зелье с однокурсниками… В любом случае, это было бы куда более приятное времяпрепровождение, чем дрожать тут на мокрых камнях от холода, страха и злости. Так нет же, согласился-таки сначала отпраздновать сдачу С.О. В. со всеми своими кузинами и кузенами, а также их друзьями, парнями и девчонками не только, собственно, с пятого курса, но и двумя курсами старше-младше (да, честно говоря, на вечеринку ломанулась добрая половина Хогвартса, как только разнесся слух, что ее организует Джеймс Великолепный).

А он-то, Альбус, спрашивается, чего туда поперся, единственный «змееныш» среди представителей благонадежных факультетов, будто на сердце кошки не скребли всеми когтями? Мог бы и предвидеть, чем все закончится. Да и вообще, учитывая, что они с Джеймсом каждый день минимум по разу собачились, а иногда и морду друг другу били, совсем непонятно, зачем им лишний раз тусоваться вместе. Какое-то садо-мазо гребаное. Уж если разосраться, то капитально… хотя не исключено, кстати, что именно это они только что и сделали.

Видимо, есть все-таки некая истина в этом маггловском поверье о том, что имя определяет судьбу. Джеймс Сириус был вылитые Джеймс Поттер и Сириус Блэк, слитые воедино, как в один голос уверяли все, кто знал великих и ужасных Мародеров. Вечное шило в заднице, ветер в башке, всегда наготове забава или розыгрыш, от которых больше плачут, чем смеются… Блестящий ловец, настоящая звезда гриффиндорской команды по квиддичу (когда он закладывал финт Вронского, Альбус всегда зеленел под цвет своего галстука и в очередной раз клялся, что в следующий раз уж точно не придет смотреть на эту жуть), задира, сердцеед, громкий, шумный, всеобщий любимец… В общем, Джеймс олицетворял собой классного парня, которым никогда не станет Альбус — не то, чтобы он особо стремился, если честно. Незачем рядиться в чужие одежды — будешь выглядеть как кретин.

С самого детства всегда было ясно, что они с братом полные противоположности. Альбус Северус всегда был куда более застенчив, раним, обидчив, и к тому же порой, когда его доводили, отпускал такие язвительные комментарии, что родители невольно шутили о возможном переселении душ. Для развлечения Джеймсу было необходимо стоять на голове, причем иногда в прямом смысле слова — Альбус предпочитал почитать интересную книгу или сварить зелье позаковыристей (зельеварением он увлекался с семи лет, вызывая грустную нежность у отца, вспоминавшего бабушку Лили, и очередные подколки о реинкарнации некоего профессора от всех остальных). Джеймс легко сходился с людьми и еще до школы обзавелся кучей друзей — Альбус всегда предпочитал сначала приглядеться к человеку и неизменно смущался, а до Хогвартса его круг друзей состоял лишь из Лили, Роксаны и Фреда, как наиболее близких ему из многочисленных сестер и братьев. Джеймс в разговоре трещал, не закрывая рта — Альбус больше помалкивал, а говорил, только когда ему действительно было что сказать. В результате, что было совершенно естественно, к классному парню и прирожденному лидеру Джеймсу тянулись сверстники, а Альбус проходил по разряду «замороченный он какой-то, много о себе думает» и особой популярностью никогда не пользовался.

Само собой разумеется, что еще до поступления в Хогвартс братья Поттеры успели изрядно помотать друг другу нервы, и каждый имел все основания быть недовольным другим. Для Альбуса довольно часто Джеймса оказывалось слишком много, и он откровенно уставал от его далеко не изящных шуток, неиссякаемой, бьющей через край, энергии, а больше всего — от бараньей упертости и истинно гриффиндорской категоричности. Что же касается Джеймса, то для него младший брат являлся сплошным разочарованием, поскольку не разделял практически ни одного его увлечения. Даже от любви Альбуса к зельеварению, с точки зрения Джеймса, не было ни малейшего прока: вместо того, чтобы варить какие-нибудь прикольные взрывающиеся штуки вроде шутих из магазина дяди Джорджа, тот сутками возился с вонючими мутными жижами, козел этакий.

Поначалу Альбус делал отчаянные попытки найти хоть какие-то точки пересечения с братом — например, принимать участие в командных играх в квиддич или плюй-камни, но получалось это из рук вон плохо, потому что немедленно проявляли себя и разница характеров и темпераментов, и нетерпимость Джеймса к мнению, хоть сколько-то отличному от его собственного. Потом он сдался и просто старался ужиться с ним под одной крышей, не доводя дело до совсем безобразных ссор, чтобы не расстраивать родителей и милую добрую Лили, искренне обожавшую обоих своих братьев. В конце концов, полагал он, когда-нибудь Джеймс повзрослеет и поймет, что все не обязаны думать и поступать, как он, чтобы быть достойными жить на этом свете. Надо лишь чуть подождать…

А затем, на церемонии распределения, ночной кошмар Альбуса на протяжении нескольких месяцев сбылся, когда Шляпа, едва коснувшись его волос, заорала: «Слизерин!». Видимо, отец, успокаивавший его на вокзале, не предполагал, что все может произойти слишком быстро, чтобы успеть о чем-то попросить. Зал дружно ахнул, директор Макгонагалл нахмурилась, а он поплелся к слизеринскому столу, стараясь не обращать внимание на прожигающие спину взгляды и напряженные лица своих сокурсников, которые глядели на него так, будто он с неба свалился. На брата он не смотрел принципиально, и без него тошно было.

Вопреки россказням Джеймса, его не принесли в жертву в первую же ночь (как, впрочем, и во все последующие) и даже не попытались проклясть или побить, ограничившись пристальным настороженным наблюдением. Зато на следующее утро брат налетел на него в коридоре с какими-то идиотскими претензиями и оскорблениями в адрес его самого и его факультета, а он, растерянный, еще не свыкшийся ни со своим распределением, ни вообще с Хогвартсом, мог только ошарашенно хлопать глазами, не понимая, в чем он на сей раз виноват. Впрочем, буквально через полминуты рядом с ними возник худой бледный светловолосый мальчик (на платформе дядя Рон говорил, что это Скорпиус Малфой, но переволновавшийся Альбус тогда совершенно не обратил на это внимания), взмахнул палочкой, произнес какое-то непонятное заклинание… и Джеймс, резко замолчав, в ужасе схватился за свой рот с намертво склеенными губами.

Потом было много суеты, крику, визга, Больничное крыло для пострадавшего, возмущенная до глубины души директор Макгонагалл, которая все пыталась узнать, откуда мистер Малфой знает такие недетские заклятия, заступничество старосты, декана Буллстроуд, снятие со Слизерина тридцати баллов… Скорпиус держался до того спокойно и гордо, что это выглядело почти заносчивостью, а потом повернулся к Альбусу и, глядя на него по-взрослому серьезными, даже колючими, серыми глазами, произнес: «Ты теперь слизеринец, Поттер. Не знаю, почему тебя распределили сюда, но раз уж распределили, никогда никому не позволяй оскорблять свой факультет. Иначе ты просто трус и ничтожество».

— Не буду позволять, — ответил Альбус и вдруг почувствовал, что говорит истинную правду.

— Вот и хорошо. Я Скорпиус Малфой. Будем знакомы. Обращайся, если что.

Очень скоро Альбус с удивлением понял, что у него появился первый друг, который не носил фамилию Поттер или Уизли (впрочем, к Скорпиусу почти сразу добавились еще Арман Забини и Теодор Нотт-третий, знакомые со Скорпиусом чуть не с пеленок). Меньше всего он мог ожидать, что он окажется из семьи Малфоев, но, учитывая, что с самого начала знакомства они почувствовали себя полностью на одной волне, иного выхода, как подружиться, у них просто-напросто не было. Такой же чувствительный и застенчивый в душе, как и Альбус, Скорпиус куда лучше скрывал это за маской холодного высокомерия на лице и сдержанной, застегнутой на все пуговицы манерой держаться — было чему поучиться.

Атмосфера на факультете пришлась Альбусу весьма по душе, когда он привык и осмотрелся: неизменное уважение личного пространства было как раз тем, чего зачастую остро не хватало ему дома, а чувство сплоченности и поддержки своих оказалось для него, уверенного в том, что тут каждый сам за себя, совершенно неожиданным сюрпризом. Что касается учебы, то он со своими усидчивостью и старательностью очень скоро выбился в ряды первых учеников школы, за что и был ценим учителями и сокурсниками. В общем, на рождественские каникулы Альбус возвращался уже не просто слизеринцем, а слизеринцем, преданным своему факультету и гордым возможностью носить зелено-серебристый галстук. Родители, приготовившиеся морально поддерживать и ободрять его, были удивлены, но вздохнули с облегчением. Бабушка и дедушка, хоть и предпочли бы другое распределение, были искренне рады, что их дорогой внук, кажется, все-таки не подвергается пыткам в темных казематах. Братья и сестры в шутку изображали шипение то ли кобры, то ли гадюки, но в целом в воздухе были разлиты всеобщие любовь и нежность друг к другу.

Правда, Джеймс за все время каникул едва ли сказал ему больше двух слов. Кажется, он вполне искренне полагал, что младший брат нарочно попросился в Слизерин, ему назло. Но это была уже печаль не Альбуса — отвечать за чужие бредни он решительно не собирался.

Известие о том, с кем подружился единственный в семье «змееныш», старшие тоже перенесли лучше, чем он предполагал. Да, поначалу едва заметно морщилась мама, и да, дядя Рон пытался как-то пошутить (наверняка глупо, как обычно) и получал яростные взгляды от тети Гермионы, но уже летом после первого курса Альбуса отпустили погостить в Малфой-мэноре, для начала на две недели, и отец при передаче его из рук в руки чрезвычайно вежливо разговаривал с Драко и Асторией Малфоями, словно убеждал сам себя в том, что прошлое забыто.

С тех пор летние каникулы делились для Альбуса на две части. Сначала он проводил время в Норе среди толпы родственников всех поколений, которые набивались туда отдавать долг семейным узам, объедался стряпней бабушки Молли, играл в саду или в поле с кузенами и кузинами, и иногда, когда голова совсем начинала идти кругом от шума и гама, прятался на чердаке, читая вслух учебники или книги обожавшему его за это старенькому упырю. Это было совсем неплохо, если только по возможности не оставаться с Джеймсом наедине (так меньше шансов разругаться вдрызг) не обращать внимания на его порой откровенно агрессивные выпады и вообще по возможности игнорировать братца, раз уж найти общий язык им не светит.

Затем Альбус примерно на месяц перебирался в Малфой-мэнор, в компанию Скорпиуса, Тео и Армана. Там ему нравилось практически все: напоминающий замысловатый лабиринт парк с тенистыми, прохладными даже в жаркий полдень аллеями, экзотическими растениями и грациозными белоснежными павлинами, элегантный особняк, глядя на который, невозможно было представить его штаб-квартирой Пожирателей Смерти, спокойная атмосфера, при которой никто никому не мешал заниматься своими делами и никто не задавал лишних вопросов. Малфой-мэнор был укрыт магическими щитами, которые не позволяли засечь источник колдовства на его территории, что было чрезвычайно удобно при отработке уже имеющихся заклинаний и изобретению новых, особенно тех, которые Аврорат мог бы счесть сомнительными.

Нравились ему и родственники Скорпиуса, причем старшее их поколение ему было более симпатично, чем среднее. Впрочем, тут все было взаимно. Драко и Астория, какие-то почти по-родственному похожие, выцветшие и белесые, очевидно, лишь мужественно притворялись, что рады его видеть, не переставая ужасаться про себя, как это их сына угораздило завести такую дружбу. А вот изящная и хрупкая, как юная девушка, Нарцисса, всегда безупречно элегантная от носков туфелек до слегка завитых и уложенных в тяжелую корону белокурых волос, и Люциус — высокий, статный, с неизменно прямой спиной, точеным лицом без единой морщинки и проницательным, порой насмешливым взглядом серых глаз, кажется, действительно прониклись к нему симпатией. Симпатией на слизеринский лад, разумеется. Люциус, лоббирующий интересы старых магических семейств в Визенгамоте, причем так, что мало кто был в курсе этого, явно был воодушевлен идеей получить в будущем расположенного к их семейству Поттера. Он осторожно и ненавязчиво выяснил склонности друга своего внука и, очевидно, уже обдумывал, как в дальнейшем поспособствовать его карьере, к примеру, в Отделе Тайн.

Летом после третьего курса в знак особого доверия, предварительно взяв с него магическую клятву хранить этот тайну, как зеницу ока, Альбуса познакомили с особым другом Люциуса и Нарциссы, уже много лет мертвым для всего волшебного мира, проживающим инкогнито в Праге и останавливающимся в Малфой-мэноре при ежегодных наездах в Англию. Высокий худой брюнет с крючковатым носом, бледным, как смерть, лицом, шею которого полностью закрывал наглухо застегнутый воротник, уставился на него, как на оживший ночной кошмар. Альбус тоже хлопал глазами, не в силах произнести ни слова, и только таращился на совершенно живого и очень злобного, прямо как в рассказах взрослых, Северуса Снейпа. Люциус едва сдерживал насмешливую улыбку человека, который невероятно наслаждается ситуацией, а Нарцисса вообще в буквальном смысле хихикала, как девчонка. Немая сцена длилась, кажется, минуту, а потом Снейп прорычал что-то невнятное и вылетел из комнаты, хлопнув дверью.

— Ничего страшного, молодой человек, — ободряюще заметил Люциус, — на самом деле он даже рад вас видеть, уж я-то его знаю! Мой внук уже третье лето подряд во всех красках расписывает ему ваши алхимические опыты, а Северус упрямо отвечает, что не верит в существование Поттера, разбирающегося в зельеварении, потому что для него это непреодолимый когнитивный диссонанс. Скоро он успокоится, познакомится с вами получше и непременно займется вашим образованием вплотную.

— Поттер, вы такой же наглый, несносный и бестолковый мальчишка, как и ваш отец! — уже через день воодушевленно шипел как будто даже помолодевший Снейп, растолковывая Альбусу особенности нарезки очередного ингредиента для зубодробительно сложного Зелья Лохматости. Он со всем застоявшимся педагогическим рвением бросился в бой, решив повысить «возмутительно дилетантский уровень познаний в алхимии» своего подопечного. Само собой, он не только не звал Альбуса Северуса по имени, но и остальных настоятельно попросил не делать этого в его присутствии, указав на свою расшатанную нервную систему и пригрозив непредсказуемыми последствиями.

В общем и целом, его дела шли куда лучше, чем он сам мог предположить после своего распределения, и если бы только не Джеймс… Ненавидящий тебя брат способен кардинально испортить жизнь, это уж точно, а курсу к четвертому Альбус окончательно убедился, что Джеймс его ненавидит. Иного объяснения тому, что тот не только не успокаивался, но даже становился все более нетерпимым и невыносимым, просто не находилось. Казалось бы, у такого классного парня с не менее классного факультета есть столько друзей и кандидатов в оные, а еще, для полного счастья, очередь из девчонок на любой вкус, жаждущих стать его подружкой хоть на пару недель, ну так чего еще ему надо? Можно, наконец, с чистой совестью забить на младшего брата, раз уж в семье не обошлось без паршивой овцы, и пусть он варится в своем змеином соку. Нафига все время к нему цепляться? Значит, для Джеймса отвращение к Слизерину оказалось важнее родственных уз.

Как Альбус ни пытался принять этот неумолимый факт, ему все равно было больно и обидно, причем настолько, что порой ему казалось, что и он ненавидит брата. Они уже не могли провести вместе ни одного дня, чтобы не разругаться по какому-то идиотскому поводу в пух и прах, иногда, когда слова заканчивались, пуская в ход кулаки. Вполне возможно, что на них обоих влиял тот самый ужасный переходный возраст, только легче от этого не становилось. Разумеется, окружающие видели, что между братьями возник какой-то разлад, но, кажется, не до конца понимали ни его причину, ни глубину, не говоря уже о способе его прекратить. Бедная милая Лили разрывалась между ними и зачастую просто ревела от невозможности их помирить, бабушка Молли тоже расстраивалась до слез, их обоих отчитывали и называли глупыми детьми мама и решительная до суровости кузина Роуз. Отец честно пытался разобраться, что же они не поделили, но так в этом и не преуспел, хотя его сложно было в этом винить, ведь оба брата на все предложения честно и откровенно высказать свои претензии замыкались в себе и ничего не могли внятно объяснить, а на то, чтобы долго и терпеливо вызывать их на откровенность, у него не было ни сил, ни времени. Впрочем, оно и неудивительно, учитывая напряженный график Главного аврора, особенно теперь, когда впридачу к обязанностям хранить правопорядок в магической Британии он руками и ногами отбивался от Кингсли Шеклболта: вконец одуревший от двадцати трех лет у власти Министр Магии все настойчивей выпихивал его в свои преемники, позабыв спросить согласия. Понятно, что в таких условиях Гарри Поттер меньше всего на свете хотел долго и нудно разбираться со сложным душевным устройством своих сыновей, вот и предпочитал надеяться, что со временем эти проблемы сами как-то разрешатся.

Где-то в начале своего четвертого курса Альбус еще и влюбился, будто ему без того было мало проблем. Счастья и покоя ему это нисколько не прибавило, особенно если учесть предмет его страсти. Оказывается, довольно невесело влюбиться в лучшего друга и при этом не иметь ни малейшей надежды на взаимность, ни даже возможности убраться от него куда подальше и попробовать пережить свое чувство по принципу «с глаз долой — из сердца вон». «Полный отстой», — как непременно сказал бы Джеймс, который, хвала Мерлину, не знал о том, что его братец ко всем своим недостаткам еще и педик. «Нескончаемая изощренная пытка», — так предпочел бы выразиться любитель изящной словесности Арман Забини, который, к счастью, тоже ничего не подозревал.

При одной мысли о том, что можно было бы, наконец, признаться Скорпиусу и по крайней мере получить определенный отказ, Альбуса бросало в холодный пот, так что шло время, а ситуация не менялась ни в какую сторону. О его дурацкой любви знали лишь Роксана, Фред и Лили — в их молчании он был уверен, но они могли разве что поддержать его морально. Из всего многочисленного семейства Поттеров-Уизли какой-то дельный совет относительно принятия самого себя мог бы дать разве что дядя Чарли, который во время своих наездов из Румынии неизменно мужественно отбивался от упреков бабушки в том, что он до сих пор не женат, прибаутками о том, что его жена — работа, и он вполне счастлив в обществе драконов. Кажется, все остальные прекрасно знали, что дело не только в этом, но молчали: Молли Уизли вряд ли обрадовал бы пол спутника жизни ее сына, и уж точно ей бы не понравилась татуировка на его левом предплечье. Да, дядя Чарли наверняка был бы рад помочь, если поговорить с ним с глазу на глаз, но его очередной приезд ожидался только в конце осени.

Как отреагировали бы на его признание родители, Альбус понятия не имел: вроде они ничего плохого не говорили о геях и прекрасно относились к тому же Чарли, но кто знает, вдруг сын — это для них совсем другое дело? Проверять это на практике сейчас он уж точно был не готов. Оставалось молчать и ждать, пока ситуация изменится сама собой, хоть и непонятно, с чего и как.

В общем и целом, настроение у Альбуса, когда он не шел, а скорее тащился на вечеринку по поводу того, что пятикурсники наконец отмучились с С.О. В., было паршивей некуда, и поднять его не могли даже без малого сплошные «П» в табеле. После сдачи экзаменов он всегда несколько дней чувствовал себя выжатым досуха лимоном и был не в силах порадоваться тому, что в очередной раз стал одним из лучших учеников Хогвартса. В данный момент ему больше всего хотелось выспаться, а не тусоваться всю ночь напролет — он и подземную вечеринку своего собственного факультета с трудом выдержал.

Да еще и Скорпиус со всей своей семьей уже отправился в Ниццу, прихватив с собой Тео и Армана. По договоренности Альбус должен был присоединиться к ним через месяц, после чего они бы проехались по французской Ривьере. Впрочем, до этого еще надо было дожить, а жутко скучал Альбус уже сейчас. Определенно, с тех пор как он понял, что Скорпиус для него не просто друг, разлука переносилась куда тяжелее.

Собственно, на вечеринку он отправился лишь потому, что Лили очень настаивала, и он не решился расстраивать сестренку. К тому же, народу там обещало быть много, и, вполне возможно, им с Джеймсом вообще не придется общаться — так Альбус успокаивал себя, чтобы заглушить предчувствие грандиозного скандала из-за какой-нибудь очередной хренотени, которую потом и припомнить-то будет сложно.

«Кабанья голова», когда он перешагнул ее порог, была просто забита парнями и девчонками, знакомыми и не очень: кажется, туда набились все «львята», «барсуки» и «орлята» от третьего до седьмого курса. Гремела музыка, кто-то уже успел набраться, кто-то целовался, кто-то танцевал (пока на полу, а не на столах, но всему свое время), кто-то ссорился, кто-то играл в плюй-камни, что было не очень разумно в такой толпе — в общем, нормальная школьная вечеринка… на которую принципиально не звали слизеринцев, кроме него, ведь он все-таки Поттер, над которым просто в свое время жестоко пошутила Шляпа. Джеймс, окруженный своими друзьями и подругами, не слишком приветливо зыркнул на него, но, видимо, пока что решил, что сливочное пиво больше заслуживает внимания. Лили, просияв, повисла у него на шее, но к ней тут же прицепилась Роуз и начала вещать о чем-то важном, но явно очень занудном, и разговор грозил затянуться надолго. Фреда вообще не было видно, а вот Роксана сидела за одним из столов в одиночестве, мрачная, как туча, в коротком платье цвета кофе с молоком, которое сливалось с ее кожей и потому совсем ей не шло, и кого-то высматривала в толпе злыми и несчастными глазами. К ней Альбус и направился, не колеблясь ни секунды.

Роксана и Фред-младший всегда были ему очень дороги, и он ужасно их любил, хотя к этой любви все время примешивалось острое сочувствие. Искренние, порывистые, преданные своим друзьям, сильные, талантливые и изобретательные маги, они оба отличались неустойчивыми нервами и крайней вспыльчивостью, из-за чего едва ли не с первого дня в Хогвартсе попадали почти во все возможные неприятности. Впрочем, винить тут можно было разве что их дурных родителей, уже без малого двадцать лет мучающихся в несчастливом браке и до сих пор не решившихся развестись, уж непонятно, почему.

— Рокси, привет! — Альбус постарался улыбнуться как можно радостнее, чтобы подбодрить кузину. — Как дела? Чего киснешь?

— Да херово все, — мрачно буркнула Роксана, не отводя глаз от толпы. — Фред взыскание схлопотал за драку с одним козлом, прийти не смог. А у меня живот болит… Слушай, кстати, дай зелье от него, у тебя ведь есть.

В самом деле, как главный зельевар клана Поттеров-Уизли, Альбус почти всегда носил с собой набор маленьких пузырьков с зельями первой необходимости и охотно снабжал ими всех страждущих. После того, как кузина опрокинула в рот Обезболивающее зелье, ее лицо несколько разгладилось, и она даже попробовала улыбнуться.

— Вот спасибо. Так оно лучше, может, еще и переживу этот гребаный вечер, чтоб его. Зачем я только приперлась?

Альбусу хотелось спросить, зачем, в самом деле, она приперлась, но во избежание неприятностей он удержался. Нечего еще больше злить Рокси, она и так, судя по резким, дерганым движениям, находилась на взводе, и это навевало некоторые мысли о природе ее боли. Разумеется, уточнять это было бы крайне неприлично, и он не стал ничего спрашивать. -Проблема заключалась в том, что это Обезболивающее зелье снимало только боль, но не могло успокоить нервы или что-то поделать с разыгравшимися гормонами. А неуравновешенная сильная волшебница — это, гм, может быть чревато неприятностями…

— Стивена высматриваешь? — блеснул он догадливостью. — Хочешь, я найду его и приведу к тебе?

Пятикурсник с Рейвенкло Стивен Смит был вроде как парнем Рокси. «Вроде как» — это потому что они успели всего пару раз сходить в Хогсмит, и непонятно было, что у них получится дальше. Роксана, впрочем, была если не влюблена в него по уши, то, по крайней мере, всерьез увлечена им, относительно же его чувств к ней Альбус ничего не мог сказать с уверенностью: парень был какой-то мутный, хоть и красивый, надо признать.

— Спасибо, уже высмотрела, — Роксану аж перекосило. — Увидел эту Доминик, дуру французскую, и теперь перед ней стелется. А я не собираюсь тут скандал устраивать и себя на посмешище выставлять, хрен им. Потом пошлю его к дементорам, и все, пусть дальше слюни на вейл пускает.

— А что Доминик-то тут делает? — очень умно вопросил Альбус. — Она ж во Франции была…

С детьми дяди Билла и тети Флер отношения ни у кого из них особо не заладились. Мари-Виктуар была вроде бы ничего, но пять лет разницы делали свое дело: общих тем для разговора у них находилось мало, да и виделись они теперь крайне редко. Что касается Доминик и Луи, то хвала Мерлину, что их решили отправить в Шармбатон, потому что они успевали изрядно достать всех своими капризами и снобизмом даже за время летних каникул, и страшно подумать, что их бы пришлось терпеть еще и на протяжении учебного года.

— Понятия не имею, где она там была, а теперь она здесь и клеится к моему парню! — к счастью, музыка вроде бы стала еще громче и заглушила этот выкрик, а то на них бы все обернулись. Бутылка сливочного пива, стоявшая перед Роксаной, подпрыгнула, и по ее боку поползла извивающаяся трещина. — Джим, наверное, ее позвал, ему же пофиг, лишь бы народу побольше и повеселее. А Стив ее раньше не видел… А куда мне до нее…

Альбус с ужасом увидел, что глаза кузины наполняются слезами, и понял, что надо что-то делать. Если Рокси расплачется, он, как хороший брат, просто обязан будет пойти и набить Стивену морду или вызвать его на дуэль. Не то, чтобы он что-то принципиально имел против, просто любой нормальный слизеринец обязан сначала попробовать обойтись малой кровью — во всех смыслах.

— Слушай, а может, нам пойти отсюда куда подальше? Возьмем по бутылке пива, посидим где-нибудь — что, не найдем в школе кабинета поудобней? Или можно на озеро сходить… Тебе тут невесело, мне, если честно, тоже. Правда, давай уйдем.

— Ладно, — подумав, кивнула Роксана. Кажется, плакать она раздумала, хотя бы временно. — Только у меня бутылка пошла трещинами, видишь? Совсем нервы ни к пикси… Другую найдешь?

— Еще бы! Я мигом!

Альбус, обрадованный тем, что Рокси удалось так быстро уговорить, шустро двинулся вдоль столов, высматривая неоткрытое пиво. Осталось еще попробовать избавить Лили от зануды Роуз и увести ее с собой (хотя, вполне возможно, сестренка предпочтет остаться и потанцевать). Тогда можно попробовать перехватить Фредди, если к этому времени его отпустят с отработки…

— Что, по своему Малфою скучаешь? Бледный, под глазами круги, спишь на ходу… А чего приперся тогда?

Альбус пару секунд прикидывал, возможно ли, что Джеймс, заступивший ему дорогу, так своеобразно проявляет о нем заботу. Решил, что все-таки это маловероятно.

— Я вообще-то еще к С.О.В. всю неделю готовился, знаешь, это такие экзамены для пятикурсников. Сюда меня пригласила Лили, и мне безумно приятно, что ты так рад меня видеть.

Он попытался обойти брата, но тот, слегка качнувшись, снова преградил ему путь, при этом дыхнув ему в лицо чем-то сшибающим с ног. Отлично, так они тут припасли Огден или что-то типа того, и Джеймс, конечно же, решил, что сливочное пиво — для слабаков. Его дело, конечно, только, судя по всему, огневиски не улучшило его настроения. Нет, решительно надо сваливать. Вот как предчувствовал, что без ругани не обойдется…

— Во Францию не терпится, к твоим ненаглядным Малфоям? И в самом деле, что там эта Нора, отстой, блин. То ли дело книжки читать с этим белобрысым педиком…

— Заткнись, Джеймс. По-хорошему прошу, заткнись, пожалуйста, — Альбус сам себя ненавидел за просительные нотки в голосе, и, возможно, из-за них брат считал его слюнтяем и только сильнее заводился. Возможно. Когда касалось Джеймса, он никогда не мог угадать, как лучше себя вести, и в результате все становилось только хуже. Сейчас вдобавок ко всему у него еще и заломило в затылке. Нет, все-таки он дебил, что пришел. — Я жутко устал и не хочу ссориться.

— А чего ты хочешь? Может, другую семью?

— Какую еще другую семью? Давай ты протрезвеешь сначала, а потом сам поймешь, что мелешь…

— Ну, что ж ты тупишь? Малфоев с их мэнором и павлинами, ясно дело. Мы ж для тебя не катим, куда там…

— … мелешь какую-то бредовую хуйню… Что? Вы не катите? Что ты несешь?

Отлично, вот и его любимая ошибка, в которую он раз за разом вляпывается по уши: вместо того, чтобы развернуться и уйти, пытаться еще что-то выяснить, когда Джеймс совсем потерял берега от злости или, как сейчас, хватив лишнего. Все равно тот сейчас не поймет ни одного его слова, будет гнуть свою линию, закончится все тем, что он сам тоже потеряет над собой контроль, они выльют друг на друга по ушату словесного дерьма, кто-то кому-то даст по морде, потом их разведут по углам до следующего раза. Как белки в колесе, честное слово. Сколько можно? И никакого решения не светит…

Джеймс взглянул ему прямо в лицо, и от откровенной ненависти в его глазах Альбус чуть не отшатнулся.

— Ну, тебе же скучно в Норе, плохо с нами, ходишь целыми днями, будто тебя за яйца подвесили, дни считаешь, когда же твои ненаглядные Малфои тебя заберут в свой гребаный мэнор. Это там теперь твой дом родной! Куда там бабушке против Нарциссы…

— Не трогай бабушку, я очень ее люблю. И не трогай Нарциссу Малфой, она тебе ничего плохого не сделала.

«Мерлин, да зачем я с ним вообще разговариваю?»

— Ничего плохого? А муж ее — тоже ничего? Ты вообще знаешь, что он в войну делал? Вообще соображаешь, кем он был? А ты с ним здороваешься за руку, сидишь за одним столом…

— Папа тоже всегда здоровается с ним за руку, когда встречается. И с Драко Малфоем, и со Скор…

Он осекся, потому что по опыту знал, что имя Скорпиуса на его брата действует, как неучтивость — на гиппогрифа, только было уже поздно — Джеймса всего перекосило.

— Охренеть! А знаешь, почему он это делает? Ради тебя. Потому что ты сначала попал в змеюшник…

— Я об этом не просил…

— … а потом завел там себе друзей…

— А мне надо было в изгоях ходить? Чтобы на меня все плевали и башкой в сортир макали, так? Тогда бы ты был счастлив, да?!

— …спелся с Малфенышем, и забил на нас всех. Что, думаешь, я не вижу, как ты по нему сохнешь? Все, типа, разом ослепли?

Альбус почувствовал, что в него будто врезался бладжер, причем попал аккурат под дых.

— Что?… Что?… Я не… Не…

Больше он ничего не мог выговорить, но, может, оно было и к лучшему. И без того дела обстояли паршиво, так зачем врать, что он не сохнет? Джеймс все правильно понял, теперь он все знает, а может, даже не только он, но еще и какие-то «все», ничего хорошего его уж точно не ждет… Но все равно нельзя отрекаться от своей любви, это подло и трусливо.

— Я еще раз предлагаю тебе заткнуться и не лезть в то, что ты не понимаешь.

— Да где уж, блядь, мне понять, что ты нас предал!

У Альбуса потемнело в глазах, и внутри словно что-то скрутилось — какая-то пружина, которая вот-вот выпрямится, и тогда уж никому не поздоровится.

— Что ты сказал?!

— Да слышал ты, что я сказал! Ты предал нас, предал, тебе Малфои стали дороже родителей, дороже Лили, дороже… У тебя в голове один Малфеныш, ты спишь и видишь, как бы смотаться к нему, всех нас готов послать к лукотрусам ради этой мрази…

— Не смей!

Словно что-то невидимое стрелой пронеслось в воздухе, ударило Джеймса в лицо и отбросило его спиной на стену. Резко замолчав, будто ему, как четыре с лишним лет назад, снова заклеили рот, он широко распахнутыми глазами уставился на брата, как если бы видел его впервые. Потом медленно поднял руку и прикоснулся к правой щеке, на которой на глазах разъезжалась рассеченная кожа, открывая длинный глубокий порез, тут же набухающий кровью.

— Дже… Джеймс… — голос Альбуса упал до какого-то жалкого писка. Похолодев, он смотрел на свою правую руку с зажатой в ней палочкой так, будто она только что метнула заклятие сама по себе, без какого-то участия его мозга, и чувствовал, что вся ярость улетает из него с такой скоростью, будто он был надутым до предела воздушным шариком, и тут его прокололи.

— Ал… — выдохнул его брат, отдернув руку от лица и переводя взгляд на свои окровавленные пальцы.

Альбус не мог выдавить из себя ни слова, у него словно язык прилип к гортани, а по телу по мере осознания произошедшего начала разливаться ледяная волна ужаса. Почему это все не кошмарный сон?

Если называть вещи своими именами, то он только что настолько озверел от бешенства, что в голове его помутилось, и он проклял родного брата. Невербальной Сектумсемпрой. Получилось у него — спасибо, Салазар, что еще не оставил свой факультет! — с боевой точки зрения весьма паршиво, возможно, потому, что он вообще раньше не пробовал использовать это заклятие, даже по старинке, голосом, так что Джеймс отделался всего-то порезом на щеке, хотя и глубоким, и его жизни и здоровью, очевидно, ничего не угрожает.

Только разве в этом все дело? Он. Проклял. Брата. Никогда раньше такого не случалось: да, они ругались на чем свет стоит, дрались иногда, но только кулаками, пустить в ход палочки почему-то ни одному не приходило в голову, даже для каких-нибудь дурацких Титилландо или Риктусемпры, будто на использовании заклинаний лежало негласное табу…

О да, зато теперь он, Альбус, классно вышел на новый уровень и сразу применил к брату темное, смертельно опасное заклятие. Чего уж там, мог бы сразу Круциатус попробовать или Аваду…

Как это могло случиться? Как он до этого дошел? Как они оба до этого дошли?

Мерлин, почему все хроновороты уничтожены много лет назад?

Джеймс качнул головой и медленно попятился, не отрывая при этом глаз от брата, и растерянное изумление в его глазах причиняло в сто раз большую боль, чем если бы там была ненависть. Потом он развернулся и исчез в толпе, из которой, как ни поразительно, никто не обратил внимание на ссору. Может, потому что они выясняли отношения в полутемном углу у стола с припасами для вечеринки, а может, никто не понял, что именно произошло. В конце концов, заклинание было невербальным, Джеймс мог отлететь к стене от толчка, да и вообще, эти братья Поттеры вечно как кошка с собакой, было бы на что тут смотреть.

Кажется, прошла минута или даже две, но Альбус все еще стоял, как вкопанный, и тупо разглядывал стену, будто сроду ее не видел. В голове кружился какой-то черный водоворот, набитый, как мусором, обрывками мыслей, которые ничем не помогали ему, не подсказывали, что сейчас делать и куда бежать, как потом смотреть в глаза отцу, не будет ли из-за этого неприятностей у Скорпиуса…

Да что же он стоит тут, как пень, когда его брат ранен, и ранен не кем-то, а им самим?! Что же не бежит искать его? Разрез, конечно, не опасный для жизни, но надо все равно Вулнера Санетур, а потом бадьяном… Джеймсу всегда было насрать на свое здоровье, он, может, вообще ничего не станет делать… Что ж, Альбус Северус, сам нагадил, теперь исправляй… Помнится, его старшему тезке тоже не очень повезло с Сектумсемпрой, и тоже против Джеймса, но они хотя бы братьями не были…

Пока эти мысли лихорадочно метались в его голове , он сам метался среди смеющихся, треплющихся о чем-то, местами уже не очень трезвых сокурсников, никто из которых понятия не имел, куда делся Джеймс, и его все сильнее захлестывали волны паники: где брат, что с ним, может, дела гораздо хуже, чем казались сначала? Проклятье, да пусть хоть проклянет его в ответ, пусть никогда больше не станет с ним разговаривать, только бы найти его и убедиться, что все в порядке…

— Ах ты сука! Паршивая белобрысая сука!

В отличие от их прошедшей незамеченной ссоры с Джеймсом, от истошного вопля Роксаны все шарахнулись в разные стороны. Альбус и сам чуть не подскочил, но тут же бросился к месту происшествия в отчаянной надежде, что брат тоже принимает какое-то участие в новом скандале, хотя на «белобрысую суку» тот явно не тянул. Джеймса там не наблюдалось, но и без него было весело: Стивен Смит держался за разбитую губу (Роксана, видно, решила не размениваться на пощечины и врезала ему закрытым кулаком, как парень), Доминик Уизли, тоненькая, невозможно хорошенькая блондинка в васильковом платье, хлопала огромными голубыми глазами с видом оскорбленной невинности и одновременно полного непонимания, какие к ней могут быть претензии, а Рокси… у нее в руке была плотно стиснута палочка, от бешенства разве что пар из ушей не валил, и она явно была на грани того, чтобы вцепиться французской кузине в лицо.

— Я не понимаю, что такого…

— Ты без всякого понимания к моему парню присосалась, шлюха, тварь, лягушатница! — заорала Роксана с совершенно искаженным, почти уродливым от ярости лицом, ее рука молниеносно взметнулась…

— Нет! Нет, Рокси, не надо! — Альбус как со стороны услышал свой полный ужаса вопль и увидел, как он кидается одним прыжком на кузину, хватает ее за руку и дергает вверх, так, что заклятие уходит в потолок… куда, собственно, и ударяет поток какой-то густой черной жидкости… ударяет, чтобы через секунду политься на всех, стоящих внизу, липким противным дождем… Впрочем, это последнее, что он смог заметить перед тем, как его подхватил, рванул с места и куда-то свирепо потащил вихрь аппарации.

— Блядь! — заорал он спустя несколько мгновений, когда последовательно оказался в кромешной тьме, рухнул с головой в холодную воду, со всего размаху ударился коленом о камень на дне, оттолкнулся и вынырнул. — Мерлиновы подштанники! Рокси! Рокси!

— Я тут! — отозвалась кузина совсем рядом с ним. — Ай! Ал, где ты, не видно ни хера…

Палочку, к счастью, он не выронил, несмотря на такое жесткое приземление, а вот очки с него слетели. Впрочем, все равно вокруг было хоть глаз выколи. Пока Альбус твердо вставал на ноги и на ощупь находил Роксану, чтобы притянуть ее к себе, он мысленно матерился на себя: ну что он за кретин, надо было не хватать за руки, а бить Экспеллиармусом, и ее палочка бы вообще улетела куда подальше, зато ни черного дождя с потолка, ни аппарации… И что он за маг, раз до этого не додумался? Не иначе как шок от собственного последнего заклятия еще действовал…

— Рокси, ты как? Не ушиблась? Давай, тогда тоже Люмос зажги… Где мы?

— Ч-ч-ч-ч-т-т-то? — она пошатнулась и практически повисла на Альбусе.

— Ну, где мы? Это же ты нас аппарировала. Так куда?

В свете огонька на конце палочки было видно, что Роксана в полной растерянности завертела головой, стараясь хоть что-то разглядеть в темноте.

— Я… я не знаю. Я не понимаю, я не хотела куда-то конкретно… просто у меня была мысль: вот бы куда подальше, куда угодно, но подальше… Мне этого так хотелось, сил нет… Я не знаю, где мы!

— Ух ты, — только и смог произнести Альбус.

И правда, ух ты. Он иногда слышал про такие чудеса при аппарации во взвинченном состоянии, «куда глаза глядят», но сам пока, к счастью, не сталкивался. К тому же, Роксана только начала осваивать аппарирование, и до сих пор у нее получалось переместиться максимум на пару ярдов. А теперь-то их куда занесло?

— Ну ладно, давай хоть из воды вылезем, — Альбус подавил в себе желание заорать на кузину во всю мочь. Это не поможет им выбраться, да и вообще… ее довели. Может, если бы он увидел, как Скорпиус с кем-нибудь целуется…

Впрочем, Скорпиус не его парень. И никогда им не будет.

К счастью, берег в виде груды больших мокрых камней оказался совсем рядом, и довольно скоро, поскальзываясь и оступаясь, они выбрались на него. Снова к счастью, очки Альбуса не разбились и не застряли в какой-нибудь трещине, так что он успешно призвал их из воды, а затем, не откладывая в долгий ящик, наложил высушивающие и согревающие заклинания на себя и Роксану.

Дальше все пошло куда печальнее. Оказалось, что после такого огромного выброса волшебных сил Рокси немедленно настигло магическое истощение, прямо как по учебникам: крупная дрожь, сильная слабость и неспособность даже на простейшее заклинание. Все это было, разумеется, временно, но, увы, сколько времени потребуется на восстановление, сказать было невозможно. Так что второй Люмос зажигал тоже Альбус, и огонек получился весьма неярким и мигающим — палочка Роксаны, упрямая, как хозяйка, повиновалась ему неохотно. Ну, уже кое-что. Кроме этих двух Люмосов, вокруг стоял сплошной мрак, а надо было выяснить, куда они попали и как отсюда выбираться.

Ну, а потом дела стали совсем паршивы, когда Альбус, осторожно хромая по камням (колено болело просто жутко, а Обезболивающее зелье он уже отдал Роксане) и подсвечивая себе дорогу, сделал несколько шагов вперед и встал, будто налетев с размаху на стенку, глядя на большую каменную чашу на постаменте, на дне которой все еще поблескивала какая-то жидкость.

— Нет, — хрипло прошептал он даже с каким-то благоговением. — Нет, не может быть. Салазар, это ты так шутишь, да?

— Ал, ты что? — Роксана пыталась подняться с камня, куда ее усадил кузен, но ноги ее не слушались. — Что там такое?

— Там чаша из-под медальона Слизерина, — он повернулся к ней, хлопая глазами, с таким видом, будто его гиппогриф от души лягнул в голову. — Мы в той самой пещере. Северус — и Сектумсемпра, Альбус — и тайник для медальона. И все в один день. Охренеть что делается, а?

И Альбус Северус Поттер, закинув голову, от всей души расхохотался.

Впрочем, ему не пришлось долго смеяться: когда Рокси в ответ на это известие посерела, а потом залилась слезами, ему пришлось немедленно брать себя в руки, заканчивать свою истерику и успокаивать сестру. Но совпадение и в самом деле было… знаменательное.

Вот так, спустя час после своего прибытие в это, без преувеличения, легендарное место волшебного мира, они и сидели, как на скамье, на большом плоском камне, и пытались оценить обстановку. Итог был не особо утешителен.

Пещера выглядела именно так, как рассказывал отец — единственный раз, после долгих уговоров, потому что он решительно не любил вспоминать о войне. Подземное озеро, островок посередине, чаша с отравой, темнота. Для полного комплекта не хватало инфери («Да нет же, Рокси, успокойся, я уверен, что инфери тут уже нет. Ну как почему — Волдеморт давно мертв, они, наверное, сдохли вместе с ним. Нет, я не полностью уверен, но ты же видишь, что сейчас их здесь нет, но, если хочешь, могу попробовать понырять в озеро, вдруг найду специально для тебя, маленького, на поводке водить… Рокси, не надо меня пинать по этой ноге, я ее сильно ушиб!»), но от их отсутствия никто из них не страдал. Ну и как, спрашивается, выбираться отсюда?

Если память Альбусу не изменяла, отец сказал, что он давным-давно просил Кингсли заложить вход в пещеру камнями и поставить охранные чары, чтобы туда не началось паломничество всяких полоумных. Неизвестно, было ли это сделано, и ничего не удавалось рассмотреть на более-менее далеком расстоянии, но если вход и в самом деле закрыт, то… то они замурованы в скале. От Роксаны сейчас как от волшебницы толку нет на неопределенное время, а сам он пока не может аппарировать. Попробовал несколько раз, ничего не получилось, и он решил более плотно заняться этим на шестом курсе. Эх, если бы он знал… Сделать портал, например, из камня, он тоже не сумеет — у него всегда было неважно с пространственной магией, не то, что у Скорпиуса. Можно попробовать послать патронуса, но сейчас Альбус чувствовал себя хуже некуда: полностью опустошенным, вывернутым наизнанку, переполненным горечью, обидой и виной, да и, что греха таить, откровенно испуганным. Нет, его просто не хватило бы ни на одно счастливое воспоминание, сколько в себе ни копайся.

Так что же остается? Можно попробовать все-таки поискать выход. Поскольку с острова вокруг не видно ни зги, придется войти в озеро и поплавать вокруг — вдруг что найдется. Или можно не заходить в эту непроглядную жидкую холодную темноту, а трансфигурировать в лодку свою куртку, например, и тогда с водой не понадобится соприкасаться телом, это уже хорошо. Главное — это выбраться наружу, а под открытым небом сразу все пойдет на лад, это точно.

Если выход все-таки закрыт, то не стоит отчаиваться — у них все равно остаются варианты:

1. Применить к завалу Бомбарду Максима.

2. Дождаться, пока у Рокси пройдет магическое истощение, и пусть она попробует аппарировать отсюда. Может, не далеко, а хотя бы просто наружу, чтобы было меньше риска, и одной, чтобы не тащить с собой лишний груз. Пусть хотя бы она выберется, а уж он подождет помощи. Плохо то, что совершенно непонятно, когда Роксана может восстановиться.

3. Дождаться, когда он восстановит душевное равновесие настолько, чтобы вспомнить хоть о чем-то хорошем, что теоретически способно помочь с Патронусом. Проблема — та же, что и в пункте 2.

Ладно, пора уже начинать хоть что-то делать. Кажется, чем дольше они сидят, тем тяжелее подняться с этого камня, будто он притягивает их к себе магнитом, а окружающая темнота постепенно заползает в души, и там оседает тоскливый, парализующий волю ужас. Да и холодно, сколько ни накладывай Согревающие чары.

— Слушай, а чем ты Доминик окатила? — он сам не знал, зачем вдруг решил спросить об этом. Может, чтобы немного отвлечься от предстоящего самому и отвлечь Роксану.

— Жидким садовым удобрением на основе навоза, — угрюмо пробурчала она. — Это такое новое прикольное заклинание от отца. Неизменное качество магазина Уизли, типа.

— А, понятно, — Альбус никогда не был большим любителем приколов «от Уизли», потому что для него они были слишком уж прямолинейны, но нельзя было отрицать, что действовали они наповал, иногда в прямом смысле слова.

— И поделом ей! — снова взвилась Роксана, сама не заметив, что довольно чувствительно вцепилась в руку кузена ногтями. — Вернемся — я извинюсь перед всеми, на кого попало, вопросов нет, но не перед ней! Ни за что! Прекрасно видит, что Стив со мной, если я с кем-то хожу в Хогсмид, то это значит, что он мне нравится! Я— не она, чтобы просто так… Понятно, она красотка, а я… сам понимаешь… и не надо меня убеждать, что я красивая, хорошо? Мне лучше знать! Мерлиновы штаны, все сегодня вверх тормашками, просто одно к одному! Нам с Фредди мама днем письмо прислала, так представляешь, она… — Роксана запнулась, судорожно сглотнула и словно выплюнула: — Она от папы ушла. Ну наконец-то, долго же она дожидалась.

— Я об этом не знал, — помолчав, аккуратно произнес Альбус. — Фредди из-за этого в драку полез?

— Ну да, взбеленился и пошел искать, где это можно выместить, мелкий придурок. А зачем, спрашивается? Радоваться надо, а не злиться, и молиться, чтобы мать не передумала, с нее станется. Давно надо было им расстаться, чтобы не мотать нервы ни себе, ни тем более нам. Сколько можно друг друга Фредом называть, когда забудутся?

— Что? — невольно вырвалось у Альбуса, но он тут же зажал сам себе рот. Пожалуй, вдаваться в это он решительно не хотел.

— И из брата скоро совсем психа сделают, он же такой чувствительный, а отец все время видит в нем того Фреда, погибшего, а Фредди переживает, что недостаточно похож, и что отец пьет, он же его обожает… Ну теперь-то, если они и вправду разведутся, может, перестанет так из-за этого загоняться, как ты думаешь? Я ему помогу, если что, мне-то они так сильно по мозгам не ездили.

«Оно и видно, насколько ты спокойней Фредди», — подумал Альбус, но вслух этого, конечно, не произнес. В следующую секунду он завертел головой, одновременно посылая Люмосы во все стороны.

— Ты чего?

— Да так, ничего. Плеск послышался. Ну, наверное, это просто вода в озере. Ничего не видно, не бойся. Сейчас разотру посильнее колено, а то оно, кажется, опухать начало, трансфигурируем лодку и поплывем… Могу даже петь на всю пещеру «All the fools sailed away», это как раз будет в тему.

— А что у тебя опять случилось с Джеймсом?

— Видишь ли… Видишь ли, мне стыдно…

Несмотря на стыд, он все рассказал Роксане, и под конец в его глазах стояли слезы, потому что теперь, когда он проговаривал все это вслух, горечь раскаяния стала практически невыносимой.

— Да, выступил ты, Альбус, — глубокомысленно кивнула кузина. — Знаешь, я не виню тебя — сама представляю, каким невыносимым может быть Джим. Да и твой Малфой не заслужил, чтобы его называли мразью. Нормальный вполне парень… для слизеринца, конечно. Про тебя я вообще не говорю — ты вне всякой конкуренции и всех долбаных факультетов. Это из-за Слизерина и твоих слизеринских друзей Джим бесится, понятное дело. Ну, ревнует он тебя, ничего не поделаешь.

— Во-первых, что за бред насчет ревности? У него друзей хоть завались, которые его обожают аж до соплей, я ему зачем? Во-вторых, я мог бы разбить ему нос, как сто раз до этого, а не проклинать. Сам не понимаю, Рокси, откуда во мне это вспыхнуло, как затмение. Это будто не совсем я сделал. Неужели?...

Он осекся и не договорил. Могли ли повлиять на его характер те заклинания, с которыми они со Скорпи экспериментировали прошлым летом? Нигде в трактатах об этом определенно не говорилось, да и к тому же, почти год прошел…

— Ал, ты слышишь? — вдруг подскочила Роксана, схватив его за плечо. — Вода опять всплеснула, вон там! Слышишь?

— Да, но это могут быть просто волны, не бойся… Не бойся…, — машинально повторил Альбус, глядя на постепенно поднимающуюся из воды белую фигуру… и еще одну, и еще… и это только те, кто выступил из темноты. — Я ошибся насчет инфери, — добавил он деревянным голосом. — Они тут есть.

— Без тебя вижу…, — откликнулась Роксана, которую снова начала бить дрожь, вполне, впрочем, понятная в данных обстоятельствах.

Инфери они раньше видели только на картинках учебников, но медленно и неотвратимо бредущие из озера к острову бледные люди с застывшими пустыми глазами не могли быть никем другим. По мере приближения оказалось, что их много, очень много, и они идут плотной цепью, исключающей возможность проскочить.

— Блядь, не могу! — практически зарычала Роксана, с досадой бросая палочку, ухватила довольно увесистый камень и запустила его в девочку в длинном белом платье, со свисающими на лицо черными спутанными волосами — ну прямо как в том маггловском фильме, после которого дядя Джордж начал разрабатывать заклинание, «выводящее» изображение с колдовизоров в виде голограммы.

— Смотри с другой стороны, они могут зайти сзади! — откликнулся Альбус и метнул Ступефай в высокого лысого инфери.

Когда тот с громким всплеском шлепнулся в воду, но тут же поднялся и снова побрел вперед, Альбус похолодел. Кажется, отец упоминал об Адском пламени? Проклятье, почему он до сих пор не пробовал его осваивать! Опасно? А сейчас им обоим не опасно?

— Они и с другой стороны лезут, Ал! Бей их! — заорала Роксана, с полными руками камней разного размера, которые она не переставая кидала в мертвецов.

— А чем я сейчас занимаюсь?! — огрызнулся Альбус, лупя по инфери всеми известными ему боевыми заклинаниями, от ослепляющих до обжигающих, от той же Сектумсемпры до Опуньо, добавив еще несколько придуманных им, особо противных. Помогало с пятого на десятое. В основном мертвецы шарахались от заклятий, которые сопровождала сильная вспышка, и падали от сильных Ступефаев, но неизменно вставали, в полном молчании возвращались на места и опять наступали, плотно сомкнув кольцо вокруг острова, который вдруг оказался слишком маленьким. Камни, судя по всему, тоже большого вреда им не причиняли.

Альбус изо всех сил поддерживал в себе боевую злость, потому что знал — если она исчезнет, ее место займет такой леденящий ужас, что он просто рухнет на землю, свернется клубком, закрыв голову руками и зажмурившись, и заскулит. Но что же делать с этими тварями, что? Мерлин, почему он такой придурок? Отличные отметки, столько опытов с заклинаниями, а самого нужного и не знает!

«Что дальше? Потянут под воду? Я не хочу так умирать! Не хочу смотреть, как они будут топить Рокси! Великий Салазар, да тут же даже наших тел не найдут, никто никогда не узнает… Я же ничего не успел, совсем ничего…»

На секунду переведя дух, он вдруг заметил, что инфери остановились у самой кромки воды и не выходят на сушу, но и не отступают. Нет, просто стоят и глядят на них своими жуткими стеклянными глазами. Какого хрена, что они затеяли?!

«И Скорпиус так и не узнал… А Джеймс… последнее, что он обо мне запомнит — это как я распорол ему щеку… Если бы я знал, если бы хоть догадывался, что мы говорим в последний раз! Если бы…»

— Рокси, они встали. Чего это они, интересно? — тяжело дыша после боя, он повернулся к кузине в тот самый момент, когда она, не издав ни звука, рухнула на землю, как подкошенная. Без участия в этом инфери, без ранения — она просто словно выключилась в одну секунду.

— Нет! Рокси! Рокси, что с тобой?!

— Да все нормально, я просто усыпил ее. Зачем нам лишние уши? Прекрати орать, Поттер — ты ведь Поттер? — мои слуги не переносят резких звуков.

Совершенно ошеломленный Альбус молча смотрел, как инфери расступаются, пропуская худого юношу лет семнадцати-восемнадцати на вид, и тот совершенно непринужденно, точно на светском приеме, подходит к берегу (при этом мимоходом потрепав по голове девчонку в белом, как хозяин — собаку), небрежно поправляет длинные черные волосы, отряхивает мокрую насквозь мантию и ступает на камни. Палочка предательски прыгала в его дрожащей руке, но он упорно продолжал нацеливать ее на новоприбывшего. Что еще, спрашивается, ему остается?

Он знал, кто это. Разумеется, знал. Это аристократическое, бледное, вечно настороженное лицо он видел на гобелене каждый раз, когда приходил в дом на Гриммаулд-Плейс: подозрительный взгляд серых глаз неотступно следил за гостями, тонкие губы временами кривились в горькой улыбке. Дряхлый, совершенно седой Кричер, каждый год собирающийся умирать (но до сих пор тщетно), до сих пор частенько проливал слезы о своем самом любимом хозяине.

Регулус Блэк, брат папиного крестного, которому положено было быть мертвым с 1979 года, стоял перед Альбусом сейчас, на вид вроде бы живой, но… Нет, совсем нет. Никоим образом не инфери, хотя бы потому, что он разговаривает и явно что-то соображает, но все равно не из мира живых. Ни на день ни повзрослел со дня своего исчезновения, лицо не просто бледное, а снежно-белое, без единой кровинки, глаза, в отличие от инфери, разумные, но в них полыхает какой-то жуткий, нечеловеческий, тоскливый голод. И они не серые, как на гобелене, а совершенно черные, как два провала в кромешный мрак.

Альбус понял, что чуть ранее, когда он пришел в ужас при появлении инфери, он слегка недооценивал ситуацию и не понимал, чего на самом деле надо бояться. Все на свете относительно.

@темы: фики

---

Медаль мне

Решила утянуть себе заслуженную плашку. Есличо, я там оказалась крестным отцом (или все-таки крестной матерью?). Никто не угадал меня, а ведь я свой стиль и не пыталась изменить.

---

Планы на фики

Планы эти неспешные, по настроению, но записать, наверное, надо, чтобы не забыть и не отложить совсем в долгий ящик. Значит, когда-нибудь надо позакрывать гештальты и написать что-то про:

1. Геллерта - феникса-анимага, который живет с Дамблдором в Хогвартсе. И зовут его Фоукс. Дамблдор, само собой, в курсе и счастлив - уж лучше такая тайная личная жизнь, чем любовь ко всему миру вообще.

2. Какие-нибудь драбблы - продолжения к "Поселению...". Кусочки о том, как события развивались дальше. Только даже не знаю, варианты там не самые радостные, мягко говоря. Про войну не хочется писать, а мир маловероятен, учитывая тамошнюю флору и фауну.

3. Развить сюжет нашей старой ИСП по Древней Греции. Как несчастному утонченному интеллигенту Эврисфею приходится из-за злобной дуры Геры давать задания Гераклу, а потом в его дворец приносят всякую окровавленную гадость типа шкуры льва, останков гидры... Последняя капля - огромный живой трехголовый пес: требует темноты, капает ядом, а выгуливать, а кормить... В общем, тут мимо проплывал Одиссей, который заблудился дважды, и замотавшийся царь Арголида решил уйти в дауншифтинг. На трон - двойника с правом использования царской печати, царского венца и царских постельных рабов и рабынь, а самому эту жуткую псину на поводок (будет защищать, если что) и - на плот царя Итаки. Одиссей делает вид, что хочет попасть домой, Эврисфей его сопровождает, по пути можно спасти пару городов от монстров, раскрыть убийство, найти свою любовь... Все веселее, чем править.

4. Что-нибудь про Анубиса в современном мире. В Египте, увы, почти никто не помнит и не чтит его, остается бродить по миру, возможно, вместе с Инпут и Упуаутом, чтобы одиноко не было. Жить у добрых людей в образе черного шакала, прикидываясь псом, смотреть современное кино и хвататься за голову от представлений о своей родине и себе самом как злодее, кого-нибудь бальзамировать, кто понравился, и кому хочется сделать приятное - ну, и чтобы навыки не утратить...

5. Продолжать монстра по ДиВ, продолжать. Главное - не останавливаться надолго, и когда-нибудь он закончится.

@темы: фики

---

С наступающим!

Всех с неотвратимо надвигающимся! Видимо, в этом году как раз надо желать побольше козлов, так?

---

"Хоббит" - развернуто

Как и собиралась, после второго просмотра с оригинальным звуком.
Ну, собственно, и без ката могу сказать, что визуально это было пиршество для всех моих четырех глаз, яркое, объемное и местами даже кровожадное (поэтому лично мне не вполне понятно, почему рейтинг сделали 6+). ПиДжей эпичные батальные пафосные сцены снимать умеет и любит, за то и люблю его. И он умеет делать красиво.

1. Вот, например, с первых же кадров он красиво спалил Эсгарот (если, конечно, отвлечься от вопящих, спасающихся и гибнущих людей). И был там прекраснейший Смауг с дивным баритоном Камбербэтча, который от души пожег напоследок. И, хотя мне было понятно, что так написана история, и вообще, что еще делать с огромной агрессивной рептилией, но... сердце все равно екает, когда уже смертельно раненный дракон в последнем усилии пытается взмыть в небо. А потом он рухнул в озеро и задавил британское достояние Стивена Фрая. Безобразие.

2. А еще ПиДжей умеет снимать истории про крепкую мужскую... э... дружбу. Вот он и снял так фильм, что тильбо стало каноном, и даже рецензенты в официальных газетах что-то такое уловили. Но, кроме шуток, Бильбо и Торин (а равно Мартин и Ричард) были великолепны и сыграли прекрасную, но печальную историю про то, как оба хотели как лучше, а получилось как получилось. Один хотел вернуть себе и своему народу утерянный дом и поехал крышей, когда вернул, почти потеряв честь, достоинство и разум - по сути, себя самого почти потеряв. Другой хотел спасти его, себя, своих друзей, и вообще чтобы не было войны, в результате в отчаянии совершил весьма неоднозначный поступок и дал повод считать себя предателем. При этом они оба были друг другу безумно дороги, и это сквозит во всем фильме от начала до конца.
Когда в сцене с желудем уже решительно задраконевший Торин начинает искренне улыбаться Бильбо - он пробрался, пробрался-таки ему под чешую, хоть и на короткое время...
И когда Торин дарит Бильбо кольчугу, говорит, мол, это в знак дружбы, а на заднем плане кто-то из гномов понимающе ржет, и в зале тоже ржут...
И когда Торин начинает опасно параноить и подозревать гномов в утайке Аркенстона - гномов, свой род! - но не Бильбо, о нем он и помыслить такого не может, и именно поэтому, когда Торин узнает правду, то, пусть он и неправ кругом, но все равно его жаль из-за такого сокрушительного, жестокого удара...
И когда Бильбо пытается сказать уже умершему Торину, мол, орлы прилетели, но сбивается и уже только воет над его телом, и это невозможно горько...
И когда Бильбо отвечает Балину, что Торин не легенда для него. "Он был для меня... он был..."
В общем, еще с первого фильма я как-то не сомневалась, что именно поэтому Бильбо Бэггинс так и не женился. И жутко подумать, на самом деле, как он все эти годы жил в Шире-то. Когда он возвращается в свою нору (которую, между прочим, собратья-хоббиты обнесли так, как гномам и не снилось) и смотрит на все это, то понятно, что он уже другой хоббит. Как его Гендальф и предупреждал, на самом деле. В нем что-то необратимо изменилось, и не только из-за колечка. А родные места вроде родными и остались, но все же что-то уже не то, все по-другому. А ты изволь жить в этом, как знаешь. Так что мне лично теперь нисколько не удивительно, что Бильбо в "Братстве кольца" на своем ДР, перед тем, как исчезнуть, прикладывает родных и близких. Достали они его, ну, кроме Фродо. И доставать начали уже в тот день, когда он вернулся из своего большого похода.

3. Бард не просто великолепен, а невозможно великолепен. Вот настоящий герой, который, между прочим, был бы очень рад не быть героем, а просто жить спокойно со своими детьми, но, раз случилась такая беда, то он не сбежит, а убьет дракона, а потом возглавит своих земляков и сделает все возможное, чтобы они не умерли с голоду и от мороза. Просто потому, что, как оказалось, больше некому, вот он и исполняет свой долг. Опять же, не как Герой, а как честный и мужественный человек, у которого нет иного выхода.

4. Второй невозможно великолепный - это, конечно, Трандуил. Дива из второго фильма внезапно превратилась в воина, который рубит орков в капусту с двух рук, так, что только башки во все стороны летят. Но при этом... он все равно дива и наверняка клянет врагов за то, что они забрызгивают своей грязной кровью его самый модный в этом сезоне доспех, самый изящный (ажурный!!!) меч и самый роскошный плащ (пауки плели, наверное), и вообще, на этой войне у него вся укладка растрепалась, макияж по щекам размазался, о Эру, какие муки я претерпеваю ради бусиков?! Да, куда же без ожерелья из самоцветов, ради него можно и всю армию положить. Но положить красиво - эльфы абы как не умирают.

5. Второй пейринг в этом фильме - Трандуил/Бард, и пейринг этот убедителен и как-то нереально очарователен. Вот так и вырисовывается история о том, как они познакомились еще до всех событий, когда Бард бочки возил в Лихолесье и обратно - а иначе почему Бард сразу же Трандуила называет по имени - и неизвестно, как складывались их отношения тогда. Но вот бургомистр мертв, Бард возглавляет людей, а Трандуил думает: "Какой перспективный король получится! Надо брать! Я ведь достоин самого лучшего." Иначе объяснить то, что Трандуил пришел к горе не только с армией эльфов, но и с подводой гуманитарной помощи для погорельцев, нельзя. Он ведь гномам угрожать приехал, так чем рыбаки-беженцы ему помогут? Нет, это он добрую волю и свое расположение патриоту Барду демонстрировал. (В гуманитарке, правда, в основном были какой-то салат и прочая зелень и вино, но не надо строго судить эльфов - они привезли, видимо, то, чем сами питаются. А от хлеба, консервов и круп растолстеть можно, так что нефиг придираться)
А потом Трандуил еще подарил Барду красивую белую лошадь, и кольчугу, и новый кафтан, в общем, все сделал, чтобы было не стыдно показываться с ним на люди. И, когда они едут бок о бок диктовать условия Торину, так и кажется, что они сейчас ему заявят: "Мы приехали сообщить тебе... о нашей помолвке. Но на прием не позовем - ты очень плохо себя ведешь, вот и сиди у себя в горе, как международный изгой."
А апофеоз всего настал в походной палатке Трандуила, когда приехал Гендальф и узрел полное согласие, единение и взаимопонимание эльфов и людей, и, наверное, сам не понял, чего это они (и когда) так спелись. И многозначительные переглядки, и Трандуил, наливающий Барду вина, словно сто раз уже так делал, и откровенная досада на волшебника: ну что ты приперся, Митрандир? Мы тут как раз хотели обсудить будущее политическое взаимодействие Дейла и Лихолесья, и так обсудить, и этак, чтоб часовые у входа стояли и краснели, а ты свалился к нам, как дракон на бургомистра, и что-то втираешь про опасность, орков... Да иди ты к Радагасту, раз своей личной жизни нет!
В общем, ПиДжей не решился показать, как в конце Бард дарит Трандуилу бусики, потому что пересмотрел отснятый материал и сам за голову схватился. Но пожениться им все равно придется. Ну ладно, договор о вечной дружбе заключить, кто надо, и так поймет.

6. А если кто хочет еще пейрингов, то поклонники Торин/Двалин могли порадоваться разговору в тронном зале, когда Двалин взывал к совести Торина, и, видимо, небезуспешно, потому что после этого Торин каким-то чудом скинул с себя драконий недуг, стал самим собой и пошел в бой навстречу гибели. А еще милый добрый Бофур снова заботился о Бильбо, потому что это именно он на стене прошептал ему, мол, беги скорей отсюда под шумок. Эх, хочу теплое Бофур/Бильбо с тильбо в анамнезе.

7. Лось Алеша! Боевой кабан Даина! Ну почто, изверги, почто?! Животных-то зачем?! Хорошо еще, ездовые козлы, кажется, благополучно ускакали. И куда-то делась Маргаритка - но, во всяком случае, мертвой ее не показывали.

8. Но сам рыжий Даин с убийственной колотушкой умопомрачителен. Хорошо, но мало. Викинг такой викинг. И его слова о "трусливой лесной фее" войдут в фандом, пусть это частично и гнусная клевета.

9. А из "Дюны" и "Дрожи земли" гигантские черви приползали, проездом, тентаклями ПиДжею помахать. Что с ними орки делают? Ну, наверное, метрополитен с их помощью прокладывают.

10. Орки просто обязаны сложить какую-нибудь балладу о том героическом тролле, который пробил своей башкой городскую стену, открыв проход войску, да и откинулся - то ли в обморок, то ли насовсем. И Орден Моргота ему дать. Это был эпический подвиг.

11. Азог чудовищно прекрасен, он взвешенный стратег и полководец, и, разумеется, очень опасный враг, который бьется до конца - или своего, или чужого. Как и его сын, краса и гордость орков. Насчет Азога тяжелее, конечно, но Больга ИМХО уползти при желании легко. Учитывая, что у него в голову и тело уже вживлено немало железа, так ли смертелен ему кинжал в башке? А если приживется? И Больг все-таки составляет отличный дуэт с Леголасом, как ни крути.

12. Слаженная перестройка эльфов Трандиула и боевое построение железнорожденных железностопных гномов были очень эффектны, как балет.

13. Внезапно самыми бескорыстными участниками БПВ (после орлов, которые под самый конец прилетели) оказались орки. Гномы во главе с Торином жаждут сохранить свое золото. Люди во главе с Бардом требуют часть золота - но как их судить, во-первых, им обещали, во-вторых, они без него перемерзнут все зимой, да и дело с концом. Эльфы во главе с Трандуилом хотят, раз уж выпал такой шанс, отжать свои бусики (и Барда, но, впрочем, против Барда и не возражает никто). И только орки во главе с Азогом не хотят золота, а хотят занять Одинокую гору как стратегическую высоту для владыки Саурона, а уж потом кааак развернуться по всему Средиземью...

14. Здесь Леголас понравился мне больше, чем во втором фильме, потому что он не бычил на гномов, а в основном дрался и летал по воздуху, презрев законы физики. Ну и пусть бредово, зато выглядит-то как... А в конце папа послал его к Арагорну. То есть найти Арагорна, подружиться с ним и узнать его имя. Наверное, в переводе на простой язык это значило: пусть мальчишка по свету погуляет, авось дурь из головы повыветрится.

15. Что не понравилось: Тауриэль эту хочу забыть, как страшный сон. Ее слишком много. Ее пейринги с Кили и Леголасом совсем неубедительны. И какого черта эта рыжая коза своими воплями отвлекала Кили?! Когда рубишься с несколькими орками, конечно, самое оно прислушиваться, кто там тебя зовет. И ее, блин, даже не убили. Куда она пойдет - по миру, обратно в Лихолесье, в Валинор - мне лично абсолютно наплевать. Утомила.

16. Босоногая Галадриэль, спасающая Гендальфа и несущая его на руках, потом резко темнеющая и орущая на Саурона так, что тот со словами: "Да ну нафиг" улетел на восток, вызвала крайнее недоумение. Зато Элронда и Сарумана, примчавшихся к ней на помощь, было приятно видеть хоть на несколько минут. А потом Элронд тащил на руках обессилевшую тещу и наверняка думал: "И как мне с Келеборном объясняться?", а Саруман сказал, что разберется с Сауроном, и все знают, кто там с кем в итоге разобрался, так что хорошо закольцевали с ВК. И проапгрейженные назгулы в навороченных доспехах порадовали. Назгулов я люблю... в смысле, герои они колоритные и очень трагичные.

17. Я жутко разочарована всей оборванной линией братьев и их гибелью. Уж не знаю, что там не устроили киношников в том, что они погибли в бою, прикрывая дядю до последнего - или это недостойная смерть? В итоге одного никто даже не оплакал, другой погиб, спасая дурную эльфийку, и был оплакан только ею. А над Торином, который, как ни крути, наломал целый лесоповал дров, все гномы стояли на коленях. Ужасно справедливо. О похоронах я уж и не говорю - не было похорон, ждите режиссерки. Нет, Фили и Кили были достойны большего.

18. А вообще, печально, что все это закончилось, а до "Сильмариллиона" ПиДжею не добраться. Надо еще сходить.

@темы: кино

---

Хочу новый мозг

Написала-таки кое-что для кое-чего. Теперь надо отдохнуть, а потом браться за другое кое-что для другого кое-чего. Но сначала написать-таки про "Хоббита" поразвернутей. Нет, точно нужен новый мозг.

---

Елка

А я опять елку "посадила", представляете. zhelayu.com/ny/grimspeck/ Кто захочет поздравить - милости прошу, я буду очень рада. Бесплатными, само собой.

---

Коротко о "Хоббите"

Коротко, потому что потом, когда соберу мысли в кучку, напишу что-нибудь побольше.
Торин прекрасен! Бильбо прекрасен! Торин/Бильбо нынче канон. Бард нереально прекрасен от первого до последнего кадра! Трандуил блистателен, великолепен и изящен, и пусть ничто не омрачит его постканонного счастья с Бардом. Смауг, Больг, Азог -
Вот, даже без спойлеров. Теперь надо собраться и писать на Козу Ностру.

@темы: кино

---

"Замечательный дар"

Вообще-то я не ожидала, что буду писать о Трелони - в конце концов, о ней  neeta просто прекрасно и великолепно пишет. Так что это как-то неожиданно и само по себе вышло. И даже в драббл упихалось - трудно мне драбблы писать, обычно слова как польются, так не удержишь.

Название: Замечательный дар
Автор: я
Бета:  GredAndForge,  Принципы снов
Канон: «Гарри Поттер»
Размер: драббл, 942 слова
Персонажи: Сибилла Трелони, упоминаются Минерва Макгонагалл и ее муж с Pottermore, Барти Крауч-младший, Марлин Маккинон, Септима Вектор
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Тяжело нести бремя своего дара
Примечание/Предупреждения: возможный ООС, авторские допущения относительно дара Трелони, упоминание пыток и смертей
Для голосования: #. fandom Rowling 2014 - "Замечательный дар"

Она первая прорицательница в своем роду после Кассандры. Собственно говоря, первая, кто хоть что-то из себя представляет. Когда мама поняла, что за видения порой приходят к маленькой Сибилле, то разрыдалась от счастья и сказала, что у нее прекрасный, замечательный дар.

Дар? Хороший дар! Почему его никому нельзя отдарить, интересно? Вот хотя бы маме — она наверняка была бы вне себя от восторга.

— И мой талант перешел ко мне от великой Кассандры Трелони…

В хрустальном шаре ее легендарная прапрабабка не появляется, не пытается что-то передать с помощью чаинок, никогда не посещает в видениях. А жаль. Она бы непременно спросила — нет, прокричала бы ей в лицо, как великая Кассандра уживалась со своим талантом и сохраняла здравый рассудок.

Интересно, были ли ей знакомы эти непередаваемые ощущения, будто под кожу медленно, но неотвратимо вползают какие-то мелкие насекомые — муравьи или тараканы, к примеру, и начинают там ползать, перебирая крошечными цепкими ножками, щекоча ее изнутри жесткими усиками. Внутри тогда все переворачивается от ужаса и отвращения, хочется схватить палочку, нацелить ее на свою руку и выкрикивать, выкрикивать, бесконечно кричать Кромсающее заклятие, потому что, кажется, легче исполосовать кожу, а потом содрать ее с себя лоскутами, но выгнать из-под нее этих тварей, чем терпеть такую муку. Или мигрени — чудовищные мигрени, словно в голову загоняют длинный тонкий нож, как раз между полушариями, а потом начинают его постепенно проворачивать, чтобы вскрыть череп и обнажить перед всем светом ее несчастный измученный мозг. Если и c Кассандрой творилось такое, как она это переносила?

— Мое око не зрит по приказу!

Пусть остальные воспринимают это как отговорку шарлатанки — она не лжет, но не возьмет на себя труд разубеждать их. Как можно по своей воле открывать и закрывать канал связи с изнанкой, будто это форточка или дверь? То, с чем она живет изо дня в день, напоминает скорее зависшую рядом с ней гигантскую, непроглядно черную дыру, из которой периодически что-то выплывает и предстает перед ее глазами, совершенно не спрашивая, хочет ли она это видеть. Если бы кто-то знал, каким мертвенным холодом ее каждый раз обдает при этом, то не стал бы удивляться, почему она вечно кутается в шаль.

— Наука Прорицаний — тонкое искусство и подвластно не всем!

К счастью, не всем. Миру совсем не нужны многочисленные сибиллы, иначе он треснет и развалится на куски куда раньше, чем запланировано. Конечно, она при всем желании не могла бы чему-то научить маленьких чудовищ, которые каждый день приходят к ней на урок. Остается только пускать им пыль в глаза — пусть лучше боятся, чем презирают.

— О, мой мальчик! У вас Грим! Вам грозит опасность! Смертельная опасность!

Нехорошо? Непедагогично? По мнению большинства ее коллег, к примеру, Минервы — безусловно. Однако на то Трелони и не преподаватель, в конце концов, и эти возгласы, вместе с закатыванием глаз и заламыванием рук — одно из немногих развлечений, что ей остается.

Если бы та же правильная до зубовного скрежета, строгая и чопорная Минерва знала, как один раз при взгляде на нее Сибилле отчетливо привиделся корчащийся в судорогах, разевающий рот в беззвучном крике и стремительно становящийся ярко-фиолетовым мужчина, интересно, какой вид бы у нее сделался? Как было бы здорово словно невзначай упомянуть о куда более молодой версии Минервы, которая смотрела на него, словно громом пораженная, с трясущимися губами, и только повторяла: «Эл! Эл!», и, возможно, нынешняя Макгонагалл перестала бы смотреть на нее с этакой снисходительной и раздражительной жалостью, а тем более — позволять себе не столь уж туманные намеки относительно ее способностей к прорицанию и преподаванию. Жаль, что она не может позволить себе этого.

Если и позволять себе иногда пугать людей, то лучше говорить им всякую ерунду — таков неписаный закон прорицательниц. Не стоит сообщать им что-то по-настоящему серьезное, и уж точно не то, как именно они умрут, или когда это случится. Такое озвучивать нельзя, хотя бы из гуманизма.

Сибилла Трелони устала от гуманизма. Ее уже донельзя вымотали постоянно парящие где-то в невидимой черной дыре видения, выныривающие на поверхность, чтобы в очередной раз перевернуть все у нее внутри. Ей надоело видеть прошлые и будущие смерти, осточертело смотреть на человека и гадать, всплывет ли рядом с ним сцена его гибели, словно картинка из кошмарного калейдоскопа. Разве она хотела, взглянув на светловолосого мальчика за столом Рейвенкло, серьезно что-то обсуждающего с соседом, увидеть его уже взрослым мужчиной, широко открытыми стеклянными глазами уставившегося прямо перед собой — из полуоткрытого рта на подбородок тянется ниточка слюны, только чуть приподнимающаяся грудь говорит, что он еще жив. Или, столкнувшись в школьном коридоре с высокой старшекурсницей, которая шла в компании подруг и заливалась удивительно заразительным, победительным смехом, шарахнуться от нее, как от привидения, и получить вслед: «Трелони, ты спятила, что ли?» Видимо, надо было хотя бы попытаться объяснить ей, что она почувствовала, когда увидела словно наяву ее последние минуты. Рассказать во всех подробностях, как Марлин изо всех убывающих сил, судорожно дергаясь, пыталась уползти по истоптанному, перепачканному ковру от гогочущих фигур в черном, оставляя за собой кровавый след и… ноги, начисто отрубленные ноги. Попробовать передать булькающее, захлебывающееся хрипение, которое вырывалось из ее горла — звучит абсурдно, но уж лучше бы она орала во всю глотку.

Вот почему Сибилла должна молчать и держать в себе весь этот ужас, ни с кем не делясь? Почему не может сказать им, что видит? С какой, собственно, стати она должна нести это бремя одна? С каждым годом оно все тяжелей, и его уже не зальешь никаким хересом, не завернешь в шаль. За что терзаться должна она одна, а те, кто, пусть невольно, но всю ее душу выворачивает наизнанку — жить в беззаботном неведении?

— Ах, дорогая моя, милая моя, я вижу тень смерти на вашем челе! Мне так жаль, так жаль! Вы непременно скоро умрете!

— Сибилла, ну я вас прошу! — с губ Септимы Вектор срывается нервный смешок. — Нашли время, называется! Может, еще значение этой даты попробуем рассчитать? Сегодня мы все можем умереть.

За окнами Хогвартса стоит прекрасный теплый день 2 мая 1998 года.

@темы: фики

---

"Эффект внезапности"

Это мой любимец. Выросла идея для этого крэка, кажется, из разговора с командой в скайпе. Многим вроде бы понравился, ну и славно, мне тоже нравится. Вот такой Драко мне особенно симпатичен. Будет вдохновение - напишу что-нибудь про то, как он в таком виде катает Панси и Блейза на спине.

Название: Эффект внезапности
Автор: я
Бета:  *Illusion*,  Fekolka
Канон: «Гарри Поттер»
Размер: мини, 2019 слов
Персонажи: Драко Малфой, Пожиратели Смерти, Рубеус Хагрид
Категория: джен
Жанр: крэк
Рейтинг: R
Краткое содержание: Нападение на Хогвартс прошло совсем не так, как планировалось
Примечание/Предупреждения: АУ, сомнительный юмор, неаппетитные подробности, смерть персонажей, курсивом выделено прошедшее время
Для голосования: #. fandom Rowling 2014 - "Эффект внезапности"

— Какой же ты красивый! — в глазах Хагрида, кажется, блестели неподдельные слезы умиления.

Драко Малфой содрогнулся, поняв, что отступать и прятаться ему решительно негде, потому что позади Запретный лес, а впереди — школьный лесничий, глядящий на него с таким щемящим восторгом, что аж жуть брала.

— Чистенький, светленький… Маленький еще, так ведь? У меня глаз на это дело наметанный!

Это было совершенно абсурдно, но Драко отчетливо почувствовал обиду. Испустив возмущенный вздох, он выпрямился во весь рост, чтобы его не недооценивали.

— Как же ты тут оказался?

Вот уж на этот вопрос он совсем не хотел отвечать, даже если бы и мог. Слишком издалека пришлось бы начинать, не говоря уже обо всем прочем.

Будь проклят тот день, когда Темный Лорд решил, что для усиления боеспособности все Пожиратели Смерти должны непременно стать анимагами! И тот день, когда он дал задание Снейпу сварить зелье, принудительно раскрывающее анимагические способности — оказывается, в зачаточном состоянии они есть у абсолютно любого мага, просто лишь единицы могут ими овладеть. И тот день, когда у Снейпа все получилось с этим проклятым зельем! Ну и, само собой, персональное проклятие сегодняшнему дню, самому ужасному в его жизни.

Мерлин обвислый, какой ужас, какой позор… И не скроешься никуда тихонько, особенно теперь, когда принесла нелегкая этого полугиганта зверолюбивого. Впрочем, идея слиться с окружающим фоном с самого начала была идиотской. Вот если бы в Запретном лесу хотя бы березки росли (Долохов каждый раз, напившись, начинал ими бредить), тогда еще куда ни шло. Или если бы он, Драко, был другого цвета…

— Ты, наверное, голодный? Подожди, я тебе сейчас кексик принесу! — Хагрид, к вящему ужасу Драко, протянул руку и ласково подергал его за… в общем, даже говорить неприлично, за что.

Что-то сказать по этому поводу на человеческом языке Малфой все равно не мог, поэтому лишь снова негодующе вздохнул. Пнуть наглого полукровку он не смел — хватит, и так уже выше крыши натоптал своими ножищами. Приходилось только терпеть…

— Или пунша? Хочешь пунша? Только что сам сварил!

Драко поспешно стал наклонять голову вперед и назад так, чтобы даже до Хагрида дошло, что он соглашается. Пунш? Почему бы и нет? Уж вряд ли он может быть хуже кексов, а выпить ему сейчас точно не помешает.

Со стороны Черного озера донеслись разъяренный трубный рев и оглушительные шлепки по воде. Отлично, только этого и не хватало!

— Ишь ты, слышишь, как Кальмар разбушевался, а? Интересно, чего это он?

«Честное слизеринское, тебе лучше этого не знать, придурок. Принес бы пунш, раз уж обещал, чем на всякую ерунду отвлекаться».

А ведь он так старался, так мучился с исчезательным шкафом, и в результате починил-таки эту рухлядь! Эх, как он был тогда горд, как счастлив, впервые за долгое время! Каких-то пару часов даже надеялся, что у него все и в дальнейшем получится так, как он воображал: убийство Дамблдора, милость Лорда, спасение семьи…

Его эйфория бесследно исчезла, как только он понял, что распроклятый Поттер буквально поселился под дверью Выручай-комнаты, кажется, забыв про еду, сон и даже квиддич. Когда в коридоре не было Поттера, там ошивался кто-то из его мерзких дружков, и по мере приближения знаменательного дня Драко все больше паниковал, понимая, что уже никак не сможет подобраться к заветному шкафу незаметно. В целях конспирации место высадки группы надо было сменить.

Малфой и тут блеснул сообразительностью и магическими талантами, когда смог уменьшить шкаф до размеров табакерки и вынести его в кармане из Выручай-комнаты буквально накануне «часа икс», чтобы гриффиндорцы не хватились его и не выследили снова. Под покровом ночи он пришел на берег Черного озера, установил там шкаф, вернул ему изначальный размер, убедился, что он по-прежнему работает, и стал ждать группу Пожирателей Смерти.

Ведь все началось просто идеально: из шкафа появились тетя Белла, Торфинн Роули, Яксли, брат и сестра Кэрроу, Джагсон и Фенрир, которого видеть уж, честно говоря, совсем не хотелось. Они собрались тесным кружком, и только Беллатрикс открыла рот, чтобы отдать последние распоряжения, как внезапно случилось нечто странное и неожиданное.

Малфой совершенно не собирался принимать анимагический облик, чтобы вторгаться в Хогвартс и убивать Дамблдора. Вот еще! Во-первых, он до сих пор в себя от шока не пришел, как узнал, в кого превращается. Раньше Драко думал, что никого хуже хорька просто быть не может, но теперь убедился, как жестоко ошибался. Во-вторых же, это просто физически неудобно и неловко. Скорее всего, и остальные тоже не намеревались превращаться, но снейповское зелье, которое они все пили пару дней назад, не оставило им выбора. Драко, конечно, не смел подумать, что Северус что-то напутал с побочными эффектами Настойки Анимагии — о нет, такое просто невероятно! — но… Но, с другой стороны, чем еще можно было объяснить то, что внезапно они все разом превратились в животных?

— А вот и пуншик! — Хагрид, оказывается, успел сбегать к себе и теперь вернулся с дымящимся ковшиком. — Угощайся!

Драко жадно втянул в себя обжигающий пряный напиток. Все уже пошло кувырком и вверх тормашками, так что можно и напиться. Хоть повеселее станет.

После этого начался сущий кошмар. Он еще не закончил растерянно хлопать глазами и ушами, озираясь вокруг с высоты своего столь резко увеличившегося роста, а Фенрир уже одним прыжком набросился на толстую облезлую овцу, которой стала Алекто, и мигом разорвал ей глотку, никто и сделать ничего не успел. Алекто рухнула на землю, даже не вскрикнув, засучила по земле ногами так, словно ее Таранталлегрой прокляли, и, если б не бьющий алый фонтан из жуткой раны на шее, это могло бы даже выглядеть смешным. Драко щедро облило горячей кровью, она даже в рот ему попала — ух, соленая! — он в ужасе завопил, и его крик слился с бешеным ревом Амикуса-росомахи. Тот, не помня себя при виде гибели сестры, налетел на Фенрира, вцепился в него мертвой хваткой — так они куда-то в чащу и укатились, с душераздирающими воплями, хрипом и рычанием, только клочья меха и кожи и летели. Если б Драко успел как следует над этим задуматься, он бы честно признал, что от души желает, чтоб они друг друга сожрали с потрохами.

Торфинн Роули оказался совсем не таким тугодумом, каким выглядел — сориентировался за долю секунды до превращения, прыгнул в озеро и рухнул туда уже кашалотом, так что Драко на минуту аж оглох от удара его туши о воду. Его еще окатило с ног до головы, но это и к лучшему, потому что кровь Алекто смыло.

Вот так минуты не прошло, как у них уже четверо выбыло. Ни обоих Кэрроу, ни Грейбека, и ежу — то есть Яксли — было понятно, что Торфинн с ними в таком виде в школу не пойдет. Его это, впрочем, не особо беспокоило, судя по беззаботным фонтанчикам, которые он выпускал. Кретин, да и только.

Самая же большая неприятность заключалась в том, что никто из них еще не умел превращаться обратно — ведь они анимагами-то стали без году неделя, и то искусственно, без должной подготовки. Тут нужно было еще одно зелье, а где его взять? Разве только у Снейпа, но он был в Хогвартсе, который внезапно стал таким неприступным.

На Драко напала паническая икота, а стоило ему взглянуть на тело Алекто, как она усиливалась до судорог, но остальные сохраняли полное спокойствие. Просто поразительно, будто им было все равно, в каком виде идти в бой! Повернулись и ринулись к школе, как ни в чем не бывало. Вперед умчались еж Яксли и скунс Джагсон, а тетя Белла по понятным причинам отстала, но все равно скакала со всех ног и на него, Драко, так злобно зыркала, будто это он во всем виноват.

Он даже автоматически подхватил с земли палочку, хотя теперь она была совершенно бесполезна, и пошел за остальными. Сначала шел, потом, когда тетя Белла на него в очередной раз свирепо оглянулась, побежал, хотя и не стоило рядом со школой так топать. А потом… потом он наступил на Беллатрикс.

Это в одно мгновение произошло: вот только что она рядом с ним прыгала, а вот уже под его ногой что-то хлюпнуло и хрустнуло, и он замер на месте, как вкопанный, выпученными глазами шаря по земле в тщетной надежде, что тетка где-то рядом, а наступил он, скажем, на зазевавшуюся (то есть напрочь глухую) птицу. Нет, ее нигде не было видно, а это означало, что хрустнули ее череп и прочие кости, когда дробились на мелкие кусочки, хлюпнули ее внутренности, превращаясь в лепешку, а лужица, которую он отчетливо ощущает сейчас под своей правой передней ногой — это… это…

Одна из основных бед Драко состояла в его чрезвычайно богатом воображении. Когда он представил себе все это, то покачнулся и, только вцепившись в ствол подвернувшегося дерева, не упал в обморок. Постоял пару минут и кое-как продышался.

На его счастье, Яксли и Джагсон убежали далеко и, возможно, сейчас уже заходили в школу. Повезло, что они ничего не видели — он не сомневался, что они и в своем нынешнем виде разорвут его на мелкие кусочки. Даже в его нынешнем виде. Они такие, они могут.

Мысль, что же он теперь скажет родителям, заново заставила его похолодеть и пошатнуться. С какими глазами он предстанет перед мамой и будет объяснять, что совершенно нечаянно раздавил тетю Беллу, ну, мол, она просто очень быстро скакала, а я в этой жуткой форме совсем неповоротливый, и я же не виноват, что тетя перекидывалась не в кого-то, а в жабу, прости, мама, я не нарочно… А папа… хотя папа, возможно, как раз не особо расстроится. Но все равно давить теток ногами просто неприлично и не в традициях дома Малфоев… Мерлин, о чем он думает?

А что сделает с ним Темный Лорд, когда узнает? Он ведь непременно узнает, как узнает все на свете!

Самое ужасное заключалось в том, что Драко как будто прилип к месту, не в силах сделать хотя бы шаг ни вперед, ни назад, и чем дольше он стоял соляным столпом, тем больше он расплющивал тетку, что было уж совсем бесчеловечно — ведь так и похоронить, чего доброго, будет нечего. И вообще, продолжать стоять, зная, на чем он стоит, было невозможно… но так же невозможно и поднять ногу и увидеть то, что под ней. Или, что еще хуже, кусочки ее внутренностей прилипнут к его подошве, и придется обчищать это все о траву или мох… а ведь если по правилам, то надо хоронить все, что осталось... Драко вообразил, как он ползает на четвереньках, тщательно собирая в, к примеру, отцовскую табакерку (непременно с фамильным гербом) отдельные кусочки печени, сердца, легких, снимая с травинок перетертую кашицу, которой стали мозги — ну ведь какие-то мозги у тети Бэллы и после превращения остались! — и немедленно закачался, снова в предобморочном состоянии. Нет, это просто кошмар какой-то, пусть он проснется…

В этот момент на него и наткнулся Хагрид, немедленно начавший изливать на него свою любовь — на секунду Драко даже стало обидно, что это не на него самого глядят с таким обожанием, а на его аниформу — и пунш. Уже второй ковш, между прочим. Что ж не было худа без добра — пока он стоит тут и пытается запить стресс, ему не надо никуда идти, не надо оттирать тетку с ноги, убивать Дамблдора, представать перед Темным Лордом… И доказывать тоже никому ничего не надо — этот придурочный полувеликан его и так любит.

Из Черного озера снова раздался взбешенный рев и глухой удар. Видимо, Торфинн Роули пошел на таран Гигантского Кальмара, который вряд ли был доволен появлением в его родном озере столь крупного соседа и ринулся в драку. Откровенно говоря, Драко ставил на Торфинна — тот замечательно использовал свою голову. В смысле, не мозг, а внешнюю оболочку.

— Ух ты! Ты посмотри, малыш, посмотри наверх, что там делается! Ты это тоже видишь? Дракон, настоящий дракон! Это ж с ума можно сойти!

«Да уже, собственно, сошел», — с изумляющим его самого спокойствием подумал Драко, провожая глазами величественно летящего от Хогвартса огромного ящера. Он с неповторимой тяжеловесной грацией планировал, почти не шевеля крыльями футов пятьдесят в размахе, не меньше, аккуратно сжимая в устрашающем клюве отчаянно вырывающегося ежика и подцепив когтями лап за шкирку скунса. Чудовище прошло над Драко и совершенно ошалевшим Хагридом, как маггловский самолет, и в зловещей тишине скрылось над Запретным лесом.

Малфой иногда подозревал, что его декан — форменный позер, а с недавних пор эти подозрения переросли в уверенность. Чем еще можно объяснить, что из всех возможных животных Снейп принимал облик птеранодона, который, между прочим, давным-давно исчез с лица земли? Тоже мне, любитель эксклюзива… Однако он хотя бы вынес из Хогвартса тех двоих полоумных… Нечего сказать, удалось нападение!

— Ну и вечерок сегодня! — обалдело покачал головой Хагрид. — Я, пожалуй, от таких переживаний еще пунша выпью. Ты как, не против?

Молодой белоснежный слон с красными глазами и розовыми, с просвечивающей тонкой кожей ушами утвердительно замотал головой и подумал, что, при всей доброте лесничего, следующее подергивание за хобот ему дорого обойдется…

@темы: фики

---

"Самое лучшее для любимой"

Это я продолжаю обожать Хагрида. Уверена, что в каноне они с Арагогом примерно так и общались и вообще были добрыми друзьями до самой смерти паука. Ну вот такая у Хагрида судьба - все его настоящие друзья не являются людьми.

Название: Самое лучшее для любимой
Автор: я
Бета:  *Illusion*
Канон: «Гарри Поттер»
Размер: мини, 2383 слова
Персонажи: Рубеус Хагрид, Арагог, Арагог/Мосаг, односторонний Рубеус Хагрид/Олимпия Максим
Категория: джен, гет
Жанр: юмор
Рейтинг: R
Краткое содержание: Верный и старый друг всегда готов дать тебе кучу советов, но подойдут ли они тебе?
Примечание/Предупреждения: сомнительный юмор, неаппетитные подробности, смерть персонажей. Действие происходит на четвертом курсе Гарри.
Для голосования: #.fandom Rowling 2014 - "Самое лучшее для любимой"

Гамак из паутины был сплетен специально для Хагрида, под его немалый рост. Удобно подвешенный между двух старых дубов, он при необходимости — если гость, к примеру, собирался подремать — закрывался пологом. Учитывая, что акромантулы сроду ничего не делали ради людей, это лучше всего свидетельствовало, насколько дорога Арагогу была его дружба с хогвартским лесничим.

Хагрид любил приходить в эту часть Запретного леса, одну из самых темных, непролазных и мрачных, чтобы поваляться в гамаке с бутылкой сливочного пива, вручив вторую паучьему патриарху, глядя в переплетающиеся над головой ветви деревьев, покрытые сплошными паутинными нитями и закрывающие небо, лениво перекидываясь фразами о всяких пустяках или даже ничего не говоря. Со старыми друзьями и молчать неплохо.

Впрочем, сейчас висящую в воздухе тишину можно было назвать скорее тяжелой. Хагрид молча прихлебывал пиво, прислонившись к колючему боку Арагога, и мрачно сопел. Слепой паук лежал рядом с ним на земле, подогнув под себя ноги — поскольку за свой долгий век он дорос до размеров хорошего слона, ему было удобнее беседовать с другом, более-менее опустившись до его роста. Ловко ухватив жвалами свою бутылку, он поднимал ее, чтобы выливать бодрящую жидкость по глотку себе в рот. Арагог ждал в полной уверенности, что скоро Хагрид заговорит и расскажет, что же так его гнетет, и вот тогда-то они вместе непременно придумают, как помочь этому горю.

— Неправ я был! — наконец сокрушенно воскликнул Рубеус и так энергично мотнул головой, что гамак под ним опасно качнулся. — Как ни взгляни, неправ, а что теперь сделаешь? Все мы задним умом крепки. Раньше соображать надо было, а сейчас-то что?

Он от души приложился к бутылке и ткнулся лбом в одну из паучьих ног в поисках утешения. Нога ободряюще подергалась. Арагог всегда был замечательным, понимающим и сочувствующим слушателем.

— Ты пойми, я ж себе давно уж запретил и думать, чтоб жениться, семью завести — ну какая за меня пошла бы? Какая хотя бы второй раз на меня посмотрела? А тут Олимпию увидел — и сразу понял, что моя она… моя душа, так-то вот. Да и не только в том дело, что она тоже наполовину великанша, хотя… ну да, да, я ж и не ожидал, что на свете еще такие, как я, есть. Просто я думал, что поймем мы с ней друг друга, ведь она уж точно должна знать, каково это, с таким наследством жить, от людей таиться, врать им, мол, под Заклятие Роста в детстве попал или еще чего похлеще… А если у людей общие горести находятся, они сразу друг с другом сближаются. Ну, так я думал, по крайней мере.

— И ты ошибался, друг мой Хагрид. — Голос Арагога шелестел, как опавшие сухие листья, в которые он любил зарываться и дремать часами. — Она отвергла тебя.

— Отвергла — да какое там! — у всегда скорого на слезу Хагрида тут же увлажнились глаза. — Даже и не дошло, собственно, до того, чтоб ей было что отвергать. Сразу — «да на что вы намекаете, у меня просто кость широкая!» Кость широкая, как же! Сам знаю, невеликого я ума, но не настолько же, чтоб кровь гигантов не распознать! Я от нее тогда не ушел, а чуть со всех ног не убежал, сам трясусь, внутри все так и кипит… Зол был — страсть. Пару дней, веришь ли, к Хогвартсу близко не подходил, чтобы с ней случайно не встретиться. Не мог ее видеть, и все тут, будто она в душу мне плюнула. А потом поостыл малость и понял, что сам виноват. Навоображал себе, старый дурень, невесть чего, думал, мы уже друг друга настолько понимаем, что… Ну, что мы уже можем ничего не скрывать. Только вот забыл у Олимпии спросить, что она на сей счет полагает. Так что, надо сказать, винить тут мне некого, кроме себя самого. А вот как это все ей объяснить да извиниться хорошенько, не знаю. Беда, да и только. Я уж сон и покой потерял, так стыдно за себя, слов нет… Ей, поди, показалось, что я за ней решил приударить, потому как подумал: а куда ей деваться, все равно на нее, полувеликаншу, больше никто не клюнет, а мы, почитай, сородичи, так что выбора вроде и нет. Но это ж не так!

— Ты хотел бы знать, как завоевать ее, так ведь? — глаза Арагога, затянутые молочной пленкой бельм, повернулись к Хагриду. — Это понятно. Любой стал бы добиваться любви своей женщины, ухаживать за ней. Вот и я в свое время намучился с Мосаг.

— Правда, что ли? — искренне удивился Рубеус. — А я думал, у вас сразу все сладилось. Ты и не говорил…

— Не говорил, потому что в таких делах каждый должен сам доказать, что он чего-то стоит. Но я говорю правду, Мосаг не сразу приняла меня. Когда ты принес ее сюда, мое сердце переполнилось радостью, как наши тенета в удачный день переполняются добычей, ведь я сразу понял, что она — моя пара, моя супруга и мать моих детей. Я сказал ей об этом и увидел в ее глазах недоверие. В первом, четвертом, пятом, седьмом и восьмом, — счел нужным уточнить Арагог. — В остальных вспыхнула хоть и сдерживаемая, но радость, и это вселило в меня надежду. Между прочим, Мосаг, как и твоя женщина, тоже думала, что я хочу стать ее мужем лишь потому, что мы с ней — единственные акромантулы в этом лесу. Я сказал, что люблю ее, а она засмеялась и ответила: «А кого ж еще тебе любить?» Тогда я понял, что мне надо доказать свои чувства, приложить усилия, чтобы моя красавица поняла — я достоин быть ее мужем, защитником, отцом ее детей…

— И что же ты сделал? — не выдержал Хагрид.

— Решил показать, какой я хороший охотник, и принес ей ногу кентавра.

— Да ты что! Прямо целую ногу?

— Жену, Рубеус, надо хорошо кормить! — назидательно изрек паук. — Так и запиши себе на чем-нибудь, а то забудешь. Я два дня выслеживал кентавра — ты ведь не думаешь, что он отдал бы мне ногу добровольно? Лежал под грудой сухих листьев, боясь пошевелиться, ведь у этих нелюдей слух столь же остер, как стрелы. Ждал, когда один из них отойдет от стада на охоте, а потом впрыснул ему яд — тот, который парализует тело — и утащил к себе домой. Подвесил его к дереву, оторвал одну ногу и отнес Мосаг, чтобы она попробовала и сказала, нравится ли ей. Если бы ей не пришлось это по вкусу, я бы поймал другого кентавра, да клянусь праматерью Унголиант, я бы, если нужно, переловил все их стадо…

— Эээ… погоди, я недотумкал малость, — растерянно протянул Хагрид. — А пока ты к Мосаг с одной этой ногой ходил, кентавр так и висел, еще живой?

— Разумеется, — Арагог сделал движение, будто хотел пожать плечами. Осуществить он это не мог за неимением оных, что не мешало ему время от времени пытаться повторить этот подхваченный от Хагрида жест. — Когда моя красавица попробовала то, что я принес, одобрила вкус и захотела съесть остальное, я тут же отвел ее к свежей теплой еде, не к холодной и окоченевшей. А как ты хотел? Для любимой женщины — только самое лучшее! Ну что, почему ты так смотришь — и не думай, что слепота мешает мне это видеть, я ведь тебя как облупленного знаю! Опять твоя глупая жалость? Да успокойся, возможно, он и не чувствовал никакой боли. Может быть, наш яд не только парализует, но и анестезирует. Ручаться, само собой, не буду, ведь я ни разу не проверял это на себе или ком-то из наших. Но этот кентавр, надо признать, был достойным противником. Не робкого десятка — даже когда Мосаг вскрывала ему грудную клетку, чтобы вытащить легкие, в его глазах читалась только бешеная ненависть. Ни капли страха или мольбы… Да, такую дичь одно удовольствие поедать.

Хагрид одним глотком допил пиво и поспешно извлек следующую бутылку — без нее слушать такое было бы совсем невмоготу. Он уже далеко не в первый раз напомнил себе, что Арагог, при всем его умище — он, между прочим, даже читать умел, своих детей этому учил и охотно принимал в подарок книги и газеты — все-таки хищный паук. Надо это понимать и не судить строго. Ждать от акромантула, что он будет траву на лужайке щипать — смех один.

— Погоди минуточку… а это случайно не дед Бэйна был? Вороного кентавра, одного из вожаков стада? Он мне как-то говорил, что его деда растерзали распроклятые пауки и… ой, зря я это сказал, да?

— Ты со своим «зря я это сказал» никогда не изменишься, друг мой, да и не надо, — в голосе Арагога отчетливо звучали нежность и веселье. — Я это все прекрасно знаю. Уж патриарх должен быть в курсе, кто поклялся отомстить всему его роду и объявил ему войну до полного уничтожения. Ничего страшного. Нас в три раза больше и мы плодимся куда быстрее, так что мое племя скорее пожрет всех этих полуконей, чем они доберутся до нас. Не волнуйся, лучше дослушай мой рассказ.

— Ах, да… Так что, Мосаг убедилась, что у тебя к ней все серьезно?

— Во всяком случае, она поняла, что со мной ни она, ни наши будущие дети не будут голодать, потому что я никогда не приду в пещеру с пустыми жвалами. Я понял, что произвел хорошее впечатление, и пригласил ее на романтическое свидание. О, я долго и тщательно к нему готовился! Расчистил небольшую уютную полянку, повесил на деревья и кусты гирлянды паутины, чтобы они красиво колыхались на ветру. На ветки посадил светлячков — пусть мерцают разными цветами, и приказал им по моему сигналу сложиться в ее имя. Договорился с одной банши, чтобы она в нужный момент завыла… то есть запела, но для нашего слуха ее вопли словно пение сирен. Ну и позаботился о самом главном — о напитках.

— Напитках?

— На свидании с дамой — запомни это хорошенько — самое милое дело выпить что-то легкое и пьянящее для того, чтобы расслабиться и перестать стесняться друг друга, но не слишком захмелеть. Так что это не должно быть огневиски, — Арагог поставил на землю опустевшую бутылку пива и выжидающе клацнул жвалами, в которые Хагрид немедленно вложил следующую. — Надо что-то не столь крепкое, но вкусное и настраивающее на игривый лад.

— Сливочное пиво, что ли? — скептически почесал бороду Хагрид. — Эх, не особо я в напитках разбираюсь… А ты что приготовил?

— Людей, разумеется, — невозмутимо ответил акромантул. — Мне повезло — как раз накануне в лес пришла группа служащих из вашего человеческого Министерства. Ну, того, что выгнало тебя из школы и сломало твою палочку. Понятия не имею, зачем они залезли в мою чащу и что там искали, но какое мне дело, в конце концов? Я бы рискнул и из леса выйти и подкарауливать кого-то подходящего у дороги, но раз добыча сама пришла, кто ж ей виноват?

— Так, так, я что-то читал об этом, кажись, давным-давно… — пробормотал Хагрид, чтобы скрыть волны ледяных мурашек, носящихся по его телу. Нет, ему никогда к такому не привыкнуть, сколько ни убеждай себя, что для акромантулов вся эта жуть в порядке вещей. — Точно, в «Пророке» писали, что в Запретный лес группа из Сектора по борьбе с домашними вредителями зачем-то приперлась, да и пропала, как гиппокампус языком слизнул. А я и не знал, что это ты…

— Я не хотел тебя расстраивать, — Арагог был обезоруживающе честен, тем и подкупал. — Ты всегда был слишком чувствителен, дорогой мой Рубеус. «Домашние вредители»… скажите пожалуйста! Я что, похож на бундимуна?

— Ты куда лучше!

— Спасибо, я знаю. Так вот, тогда я был зряч, молод и быстр, почти как молния. Я налетел на них, как смерч, и меньше чем за полминуты впрыснул всем яд. Без ложного хвастовства могу сказать, что это была моя самая блестящая охота, и неудивительно — меня гнала любовь, от которой за моей спиной вырастали крылья, и ничто не могло бы остановить меня на пути к ней…

— И что же с этими бед… с этой дичью стало? — Хагрид изо всех сил пытался проморгаться, потому что в воображении перед его глазами как живой встал крылатый паук. Зрелище было, честно говоря, не для его нежных нервов. — Парализовало, как кентавра?

— Нет, зачем? Я же сказал, что мне нужны были напитки, поэтому ввел им другой мой яд. Он растворяет все внутри: кости, жилы, мозг, сердце, желудок и прочую требуху. А кожу не трогает, понимаешь? Вот добыча вся обмякает, становится как… ну, как грелка, например, в которую вода налита. Если аккуратно небольшую дырочку пробить, можно пить не торопясь… Опять ты зеленеешь? Да умерли они все к этому времени уже, умерли! Как они бы жить стали без органов? Я их к деревьям подвесил, цветочными гирляндами тоже украсил, омелу к одному из них прицепил, ну, на всякий случай. Надеяться-то можно? И не зря надеялся, надо сказать…

— Она тебя поцеловала? — крайне восторженный тон Хагрида объяснялся тем, что он изо всех сил сражался с тошнотой и одновременно пытался скрыть эту борьбу.

— Да, — мечтательно вздохнул Арагог, допил вторую бутылку и с удовлетворенным вздохом положил голову на живот друга. — Больше не буду пить: я уже стар, и даже сливочное пиво теперь легко бьет мне в голову… А с Мосаг с тех пор мы были вместе — она поняла, насколько я люблю ее, как я старался, чтобы все было идеально… Сорок лет женаты, уже праправнуки вовсю бегают… Знаешь, Рубеус, как поэтично взвыла банши, когда мы впервые поцеловались?

На глазах обоих стариков выступили слезы умиления.

— Так вот, возвращаясь к тебе. Теперь ты понял, как надо ухаживать за твоей Олимпией, чтобы она поняла, как сильно дорога тебе, и осознала, что ты — именно тот, кто нужен ей? Может, порепетируем, что ты будешь делать? Здесь тихо и спокойно, и нет никого, кроме моей семьи, а уж она не помешает.

Все дело было в выпитом пиве и отчаянии, которое мучило его уже несколько недель, не иначе, и Хагрид замотал головой так, будто хотел оторвать ее, но перед его глазами уже всплывали воображаемые картины… очень, скажем так… бодрящие…

Он всаживает шприц прямо между наглых, жестоких глаз Уолдена Макнейра, выжимает поршень до упора и наблюдает, как палач Клювокрыла стремительно скукоживается, опадает, расплывается, как студень в мешочке… А потом он вспарывает оболочку и втаптывает выливающийся вязкий красно-желтый бульон в землю…

Или он подвешивает на ветку Люциуса Малфоя, хватает его за руку и резко дергает, проворачивая, чтобы вывинтить плечевой сустав — и он почему-то уверен на сто процентов, что этот пижон белобрысый не будет держаться так же смело, как дед Бэйна…

Стоп, стоп. Оно понятно, насолили ему эти двое изрядно. Но… при чем тут Олимпия?

— Что, не по душе тебе это? — Арагогу давно не нужно было видеть Хагрида, чтобы знать, что он чувствует. — Я всегда говорил и еще повторю — ты слишком мягок, Рубеус. Слишком добр, слишком сентиментален, слишком… человек. Отсюда и все беды твои. Эх, что ты будешь без меня делать, я ведь не вечен…

— Дык это… нет, все замечательно, что ты сказал, спору нет. — Для подкрепления своих слов Хагрид погладил паука по спине. — Я вот только думаю, что вряд ли Олимпия людей и кентавров ест. Вот в чем закавыка-то.

— Ну ты проверь все-таки. Мало ли. Кто этих француженок разберет? Ладно, я подремлю часок-другой, а ты пока подумай…

И Арагог поудобнее устроил голову на животе Хагрида, как на большой колышущейся подушке.

@темы: фики

---

"Вредная работа"

Раз уж случился деанон на ФБ, положу свои фики с нее. А что тянуть-то. Буду идти от большего к меньшему. Играла я за команду Роулинг. Вот это миди было написано раньше всего остального, причем сама идея Филча-Харона у меня мелькала давно, ЕМНИП, в какой-то ролевой. Тема специфическая, фик тоже специфический, мало кому зашел, но я знала, что так и будет.
На всякий случай - Леонида и его команду я уважаю. Правда. Честно. Так и запишите.

Неожиданней всего меня, что называется, пронзили на Анонимном ГП. Там кто-то написал, что, мол, кажется ему, что этот фик написал человек, которому очень херово, и при этом он пытается шутить (или что-то в этом роде). Вот тут мне и стало не по себе, потому что да, когда этот фик писался, я по некоторым причинам переживала крайне тяжелый период, и да, я так шутить пыталась, ибо это лучше, чем выть. Вот только не ожидала, что это можно почувствовать в тексте, я-то была уверена, что просто абсурдный кроссовер выгуливаю.

Название: Вредная работа
Автор: я
Бета:  Sercurius
Канон: «Гарри Поттер»
Размер: миди, 6289 слов
Персонажи: Аргус Филч, Леонид и еще 299 спартанцев, персонажи, похожие на некоторых героев поттерианы, на заднем плане Северус Снейп, Гарри Поттер и Драко Малфой
Категория: джен, слэш, преслэш
Жанр: драма, юмор
Рейтинг: R
Краткое содержание: Однажды Аргусу Филчу приснился странный сон...
Примечание/Предупреждения: кроссовер с древнегреческой мифологией, многочисленные смерти персонажей, твинцест
Для голосования: #. fandom Rowling 2014 - "Вредная работа"

— Да чтоб вас всех, прекратите сейчас же! Я зря, что ли, весь день тут горбатился?! Марш на улицу и там деритесь, хоть поубивайте друг друга, а тут свинячить нечего! Или я вас сейчас на цепях подвешу!

Никто во всем Хогвартсе не смог бы обвинить Аргуса Филча в любви к детям. Впрочем, сейчас, глядя на то, как перепачканный до ушей землей и непонятной ярко-зеленой слизью Гарри Поттер возит по полу Большого зала Драко Малфоя, выглядящего немногим чище и судорожно молотящего по нему кулаками, и как от этой эпичной битвы во все стороны на каменные плиты летят и размазываются крупные ошметки грязи, вероятно, кто угодно мог бы его понять. Для этого стоило только живо представить себе, что именно ты только что битый час отмывал эти самые плиты до зеркального блеска.

— Я кому сказал, хулиганье отпетое! Убирайтесь отсюда, или я вас выпорю так, что… — Филч подскочил к драчунам как раз в тот момент, когда Драко посчастливилось нанести Гарри сильный удар кулаком прямо в нос — неприятный хруст услышали, кажется, все окружающие — и скинуть его с себя практически Филчу в руки. — Ага, попались! Вот я сейчас…

— В чем дело, Поттер? Что вы тут опять устроили?

Северус Снейп появился, как всегда, абсолютно неожиданно, совершенно бесшумно и чрезвычайно некстати, причем для всех участников маленького побоища. Поттер с уже привычной ненавистью сверкал на него глазами, пока выслушивал тираду о том, что Гриффиндор в очередной раз лишился двадцати баллов, и о своей обязанности ходить на отработки в течение недели. Слизерин, само собой, ни одного балла не потерял, но Малфой все равно был чем-то недоволен и мрачно косился на своего декана. Что же касается Филча, то он был чрезвычайно возмущен тем, что наказание понесет лишь один участник драки, но понимал, что тут никто не в силах что-то изменить. Скорее Поттер и Малфой подружатся, чем хоть один слизеринец получит взыскание от Северуса Снейпа. Придется довольствоваться одним Поттером, и уж он ему устроит на отработках веселую жизнь, не будь он завхоз Хогвартса!

— Вот, полюбуйтесь на это, господин декан! С самого утра здесь корячусь, отчищаю пол до скрипа — при моем-то ревматизме! — а эти бандиты за минуту извозили тут все, как в хлеву распоследнем! Да что я, проклят, что ли? Я свою работу честно выполняю и требую, чтобы ее уважали, и чтобы всякие кретины малолетние ее тут же не поганили! Я уже старый, больной, и мои нервы не железные!

Пусть Филч не мог добиться того, чтобы Малфоя тоже отправили к нему на отработку, но уж выплеснуть все свою досаду на того же Снейпа ему не помешал бы и сам Дамблдор. В конце концов, он не ученик, чтоб перед злым профессором трястись, да и вредно все в себе держать, а то у него уже щека начала дергаться — и, само собой, чем сильнее дергалась, тем громче он орал.

— Будет вам надрываться, Филч, — раздраженно поморщился Снейп. — Поттер сам все за собой и отмоет, и не сомневаюсь, что вы сможете найти ему еще массу полезных занятий, дабы направить его энергию в полезное русло. Если же вы так озабочены своими нервами, то можете попросить у Помфри Успокоительный бальзам, я как раз сварил дополнительную порцию. Не сомневайтесь, подействует моментально, даже на вас.

Увы, на этом разговор можно было считать законченным, и Филч в очередной раз убедился, что, кроме милой, доброй, преданной миссис Норрис, его не понимает никто в целом свете.

Как любезно объяснила Помфри, Успокоительный бальзам — жидкость приятного мятного цвета, запаха и вкуса — нужно было принимать прямо перед сном. Поэтому сначала Филч вволю загонял на отработке Поттера, заставив мерзкого мальчишку отмыть не только Большой зал, но еще несколько коридоров и даже туалет Плаксы Миртл, затем провел ночь в обычной охоте на школьных полуночников и лишь на рассвете, уже ложась в кровать, выпил лекарство залпом. Правда, Помфри велела принимать по половине стакана ежедневно, а он решил для верности хватить целый стакан, но что в этом плохого? Зато сразу подействовало — он едва допил, как на подушку откинулся и напрочь отключился, даже раздеться не успел…

Аргусу снилось, что он идет сквозь плотную завесу клубящегося темно-серого тумана, сам не зная куда, ориентируясь лишь на чуть слышные где-то в отдалении голоса, бредет довольно долго и выходит наружу, уже готовый сварливо поинтересоваться у любого, кого встретит, что все это значит и кто это тут так надымил, но в полном изумлении замирает, разглядев, куда попал…

Он стоял на берегу какой-то реки, неспешно катящей свои совершенно черные воды вдоль унылых и практически голых скал под низким небом, сплошь затянутым косматыми тучами. Вся эта картина сама по себе кого угодно вогнала бы в смертную тоску, только Филчу некогда было особо пристально ее разглядывать — там на берегу такое творилось, что не до пейзажей, он аж рот разинул в самом прямом смысле.

У пристани покачивалась огромная, с половину дурмштранговского корабля, черная лодка с причудливо изогнутым носом, на котором светил чахлый, будто находящийся на последнем издыхании, факел. На судне, на мостках и на берегу толкалась, раздавая друг другу тычки и пинки, огромная толпа незнакомых ему парней. Они, словно какие-то дикари, были одеты лишь в набедренные повязки самой рискованной длины, а некоторые — так и вообще совершенно голые, что с точки зрения Филча было решительно недопустимо. Но еще больше его возмутило то, что этих буянов с ног до головы покрывал толстый слой грязи и крови, и это все летело с них в разные стороны, в том числе на блестящую, отскобленную до стерильности палубу судна, да как такое можно позволять, да куда смотрит хозяин лодки…

И что там орут эти хулиганы? Причем так громко, что аж в ушах звенит?

— Спарта! Спарта!

— Где мы? Куда делись эти трусы?

— Харон! Харон! Выходи! Нам плыть надо!

— Харон? Как Харон?! Мы что, убиты?

— А ты что, дурак, до сих пор не понял?

— Так тут же только что персы были…

— Харон!

— К оружию, воины! Спарта! СПАРТА!!!

Лодка весьма опасно качнулась под тяжестью сгрудившихся на правом борту, едва не зачерпнув воду. К ногам Филча отлетел чей-то окровавленный, криво оторванный, чуть ли не откушенный палец, и тут его словно кувалдой по голове стукнуло от этакого безобразия.

— Вы что творите, гаденыши? Вы ж сейчас ее опрокинете! А ну, стоять всем! Я сказал, стоять!

Он, забыв про свой ревматизм, молнией промчался сквозь свалку на берегу, расталкивая несколько ошарашенных его появлением драчунов, взлетел на мостки и от души врезал кулаком (больно ушибив его при этом) по тугому бицепсу рослого бородатого воина, громче всех кричавшего про Спарту. Стукнул бы и еще, но наткнулся на частокол копий и стрел, торчавший из залитой кровью могучей груди, из-за чего здоровяк сильно напоминал стоящего на задних ногах дикобраза, и на секунду притормозил, чтобы не уколоться.

Воин, судя по совершенно ошеломленному выражению лица, явно не привык к такому обращению.

— Да как ты смеешь… Я царь Спарты…

— Смею, смею, еще как смею! Вы что себе позволяете, а? Что вы там про Спарту орете? Здесь вам не Спарта, а загробный мир! Все уже, отвоевались, герои перебитые, так что извольте вести себя прилично! И мне плевать, чей ты там царь был — пока я вас на тот берег не перевезу, вы, между прочим, вообще никто! Ну-ка прекратили драться, остолопы, встали в очередь, я у вас монетки соберу за провоз, потом спокойно — ясно вам, спокойно! — проходите на палубу и сидите тихо. Оружием не греметь, держать его на весу, чтоб ничего не поцарапать! И не сметь раскачивать мою лодку, она, между прочим, с начала времен построена и больших денег стоит! Ну! Живо!

— Монетки? — величественно выпрямился царь Спарты. — Ты думаешь, спартанцы берут в бой деньги?

— Так вы еще и безбилетники?! — взвизгнул тот, кто уже практически забыл, что в другом мире его звали Филчем — ведь здесь он был Хароном, перевозчиком мертвецов. — Хорошенькое дело, нечего сказать! А я что, бесплатно вас перевозить должен? И кто, спрашивается, платить будет? — Он на несколько секунд замолчал, словно прислушиваясь к чему-то неслышимому, и с видом величайшего одолжения махнул рукой: — Полезайте, перевезу уж. Но чтоб ваши родичи в надземном мире поскорее в могилы по монетке кинули, понятно? Каждому под язык положили, я проверю! А то, ишь ты, все норовят бесплатно на моем горбу поездить…

После этого дело кое-как пошло на лад: спартанцы начали нестройными рядами погружаться на лодку и рассаживаться по скамейкам, стараясь не толкаться и не шуметь. Большинство явно старалось проникнуться торжеством момента перехода на тот свет, хотя некоторые, как, например, двое одинаковых с лица рыжих парней наглого вида, готовы был зубоскалить по любому поводу. Один из них, совершенно голый, ехидно ухмыляясь, поинтересовался у Харона, откуда, по его мнению, он мог бы вытащить монету, и был награжден свирепым взглядом. Отвечать ему перевозчик не собирался: много чести, да и дел хватало без того, чтобы отвлекаться на всяких нахальных близнецов. Он суетливо проверял крепление весла, устойчивость паруса, указывал последним загрузившимся пассажирам, куда сесть, и злобно бурчал под нос, не замолкая ни на минуту.

— Да что я, проклятый? Весь день эту посудину чистил, не разгибаясь, и вот на тебе — опять грязь повсюду! Придут тут искромсанные, в крови, саже, Аид знает в чем, руки-ноги раскидают, — он, яростно всхрапнув, пинком отправил за борт чью-то ступню, — и изволь опять за ними мыть! А у меня ревматизм, между прочим! И я свою работу честно выполняю и требую, чтобы ее уважали! Ага, явился, адское отродье! Ты где шляешься, Пушок… тьфу ты, то есть Цербер? Кто из нас у ворот стоит, а? Ты что их прошляпил? Даже ни капельки не напугал, вот они и свинячат на моей лодке, кровью везде капают и еще мне дерзят! Опять дрых, так? Я по мордам вижу!

Огромный черный трехголовый пес скучающе взглянул на него шестью алыми глазами и смачно зевнул всеми пастями, уронив пару дымящихся капель ядовитой слюны. Эту тираду он слышал каждый день, иногда по несколько раз, и уже воспринимал ее как неотъемлемую часть ритуала встречи очередной партии воинов. Воевать в Элладе умели и любили, так что в мертвых героях недостатка никогда не было, и все они своим буйным нравом и плохими манерами неизменно бесили перевозчика до белого каления, сорванного голоса и нервного тика. Ничего, проходили. Поорет и успокоится.

Еще не поднявшийся на борт высокий и худой юноша, огненным цветом волос и чертами лица сильно напоминавший наглых близнецов, вытащил из складок набедренной повязки изрядно помятый медовый пряник и осторожно приблизился к Церберу. На его лице застыло выражение почти пугающего восторга и полного осознания, насколько важно сейчас произвести хорошее впечатление.

— Приветствую тебя, страж Аида! — торжественно, даже напыщенно провозгласил он, протянул лакомство псу и смущенно попытался прикрыть другой рукой свое горло, перерезанное от уха до уха.

Цербер (для близких друзей Пушок) был ужасным сладкоежкой, хотя и с переменным успехом пытался это скрыть. Ему очень нравилось, когда кто-то из новоприбывших вспоминал древние традиции и приносил ему подношение, поэтому он неторопливо, дабы не уронить свое достоинство, подошел к юноше, склонил над ним среднюю голову и аккуратно подцепил пряник клыками устрашающих размера и остроты. Проглотив угощение, он снизошел до того, чтобы почти по-дружески ткнуться левой головой в плечо блюстителя обычаев и почесать о его другое плечо нос правой головы. Живая змея, заменявшая псу хвост, приподнялась и слегка подергалась влево-вправо, обозначая легкое виляние — для стража Аида это служило выражением высшей степени дружелюбия.

— Братец, да ты и к Церберу смог подлизаться! Ну ты даешь!

Ревнитель традиций возмущенно вскинул голову.

— Если вы не собираетесь соблюдать обычаи наших отцов, то не надо ждать, что все будут поступать так же…

— На лодку поднимайся, хватит с этим обжорой любезничать! — завопил Харон, топая ногой и, как назло, попадая по луже крови. Полетевшие во все стороны брызги отнюдь не улучшили его настроения.

К его большому сожалению, сколько он ни просил владыку Аида, тот продолжал проявлять излишнее благодушие по отношению к прибывающим в его царство и никак не соглашался издать закон, чтобы пассажиры, запачкавшие разнообразными жидкостями своих организмов драгоценную лодку перевозчика, потом сами убирали за собой. Приходилось ему махать шваброй — и это при его больной спине! И никакого вознаграждения за все труды!

Наконец все триста или около того спартанцев расселись по местам и Харон смог оттолкнуть веслом лодку. Положив судно на курс и убедившись, что теперь оно дойдет само, он вытащил ведро воды и, окунув в нее тряпку, с обычной для него свирепой радостью заелозил ею по окровавленным доскам. Вот пусть эти бандиты полюбуются, каково ему живется! Может, кому-то даже станет стыдно… хотя кого он пытается обмануть?

Нет, и в этот раз никто не выглядел смущенным при виде того, сколь тяжел труд больного старика. Предводитель этой маленькой армии выждал, кажется, всего пять минут после отплытия, прежде чем подняться на ноги, принять величественную позу, воинственно встопорщить бороду и начать громовым голосом: «Слушайте меня, спартанцы! Сегодня мы, как и подобает настоящим воинам, пали в бою за свою родину…»

Дальше Харон уже не слушал — была охота отвлекаться на всякий пафосный вздор. Сколько царей и военачальников вместе с их армиями он уже перевез через Стикс! Со счета сбиться можно! Все эти герои непременно начинали прямо на лодке, даже не дожидаясь прибытия и представления владыке Аиду, произносить Большую Торжественную Речь, и Речь эта обязательно сводилась к тому, что они умерли достойно, не посрамив свой род, или свой город, или богов, и поэтому являются победителями. Перевозчик был твердо убежден, что победители в мире живых дальше походом идут, а побежденным только и остается, что под землей языком молоть, но свое мнение держал при себе — была нужда с полоумными пререкаться. У него поважнее дела есть, он, чай, не царь.

— Целыми днями туда-сюда езжу, и хоть бы кто спасибо сказал… — бурчание под нос уже стало такой неотъемлемой его частью, что, заклей кто ему рот, он бы просто не смог работать. — Как приличные отцы семейства, матроны да старцы, которые с понятием, с монетками, с пряниками, чистые, одетые прилично, здороваются, ноги вытирают — так они тихо, скромно, по одному ходят, а как всякие воины прямо с поля боя, с мечом наперевес, ничего не соображающие, так толпой… орут, дерутся… много вас, а я один… и изволь, перевози их, как хочешь — ведь второго такого дурака нет… Это ты что делаешь?! Да-да, я тебе говорю, тому, кто меч пытается из живота вытащить! А ну, не трогай! С ума сошел, что ли — ты его вынешь, так у тебя кишки еще, того гляди, на палубу выпадут. Они же ВОНЯЮТ! Не успел я пол помыть, называется… ну ни малейшего соображения, откуда вы взялись такие, хуже варваров! Что значит «что тогда делать»? Вот на место прибудем, там вы все полностью в теней бесплотных превратитесь, тогда меч сам пропадет. А пока сиди смирно! Эй, царь, как там тебя… Леонид, что ли? Ты все уже сказал, что хотел? А то мне тоже кое-что объявить нужно.

Собственно говоря, Харон поинтересовался, закончил ли свою Большую Торжественную Речь спартанский правитель, лишь из формального уважения к его титулу. Надо все-таки приличия соблюсти, в конце концов, у человека такой сейчас этап важный — не каждый день, поди, умираешь.

— Значит, так, новоприбывшие. Скоро уже к другому берегу причалим, вас там сам дирек… то есть владыка Аид встретит, со свитой. Это, между прочим, большая честь, исключительно из уважения к вашим подвигам. — Леонид выпрямился еще горделивее, хотя дальше, казалось, было уже некуда, и одновременно самоуверенно усмехнулся, как будто знал, что иначе и быть не могло. Харон при виде этакой наглости злобно всхрапнул и твердо пообещал про себя, что во что бы то ни стало утрет нос слишком много о себе мнящему хаму. — Так что соизвольте держаться достойно, а не как при погрузке, и с Аидом разговаривать вежливо, а то вас ведь и наказать могут — отправят Сизифу помогать, к примеру. Потом — это тоже персонально для вас, не думайте, что тут всех новичков так привечают! — в вашу честь дадут пир. Владыка Аид, само собой, будет, и все приближенные: Минос, Радамант, Гекуба… Сам Орфей на лире играть и петь будет.

На суровом, словно из камня высеченном, лице Леонида не дрогнул ни один мускул. Он явно не был впечатлен. Харон в изумлении уставился на него, не веря своим глазам. Рыжие наглые близнецы почти в открытую захихикали — впрочем, они еще во время речи своего царя шушукались и пересмеивались, к вящему возмущению своего строгого братца, единственного, кстати, кто не только угостил Цербера, но и проезд оплатил как полагается.

— Это что ж получается: вы Орфея не знаете? Ничего про него не слышали? Мда… вот уж воистину спартанцы. Ни музыки, ни литературы… слушай, царь, а из всей твоей армии хоть ты читать умеешь? Ладно, нечего на меня глазами сверкать, я ж не виноват, что тебе про Орфея не рассказывали… А еще прославленные герои прошлого, Беллерофонт, к примеру, Тесей, Персей… Уж их-то ты наверняка знаешь? Вот, и они придут на пир, чтоб вас поприветствовать как равных. Так что сами понимаете, как вам надо себя вести…

— К оружию! К оружию, воины! Здесь враг!

— Что?!

— Где?!

— Замрите все, кретины! Идиоты! Не сметь тут драться! — заорал Харон не своим голосом, глядя, как вздрогнула, осела и закачалась в разные стороны лодка, когда все триста негодяев разом вскочили на ноги с мечами и щитами наизготовку. — Я сам разберусь, сам! Кому говорят, замрите, а то опрокинемся! Ну что тут еще, что? Где ваш враг?

Перевозчик решительно растолкал веслом двух дюжих спартанцев, закрывавших ему обзор, и увидел прижавшегося к борту мальчишку лет шестнадцати, не больше, смуглого и черноволосого, определенно с восточными чертами лица. Его лицо было искажено в свирепом оскале, он вскинул короткое копье в полной готовности драться… гм, насмерть, как ни абсурдно это выглядело здесь, в царстве мертвых. Ну, хотя бы одет он был, как с удовлетворением отметил Харон, поприличнее греков: в солидную кожаную броню, правда, рассеченную наискось вместе с грудной клеткой, так, что, кажется, даже ребра чуть виднелись.

— Так это один из поганых персов? — загремел нависающий над парнем Леонид, на глазах темнея лицом. — Как ты, жалкая тварь, посмел последовать сюда за нами? А вы все куда смотрели? Враг на ваших глазах проник на наш корабль…

— Чей-чей корабль… — задохнулся было от негодования Харон, но его уже никто не слушал: все начали вопить что есть мочи, потрясая оружием и строя жуткие рожи.

— Он затерялся среди нас и забился в угол, как крыса! Я только сейчас заметил, что нас на одного больше! — громче всех кричал, сверкая злыми серыми глазами, высокий светловолосый спартанец — ровесник перса. У него никакого оружия не было — видимо, в последнюю минуту его все-таки выбили у него из рук — но яростно сжатые кулаки тоже выглядели весьма внушительно. — Трусливый гаденыш! Ты хотел подкрасться к нам и ударить в спину, исподтишка! Что, не хватает духу драться, как свободным гражданам Спарты?

— Ну уж на то, чтобы убить тебя, моего духа хватило, — выплюнул, брезгливо сморщившись, юнец. — Я вспомнил теперь — это я пронзил тебе сердце копьем и тут же нарвался на твой меч. Славная смерть получилась, — он с категорически непонятной Харону гордостью покосился на зияющую рану на своей груди, а потом вызывающе вскинул голову. — Я не понял сразу, что умер, когда увидел перед собой это место. Думал, выслежу вас, а потом все расскажу командиру, а то и самому царю… А оказалось, что плыву в загробное царство…

— Да как ты вообще сюда попал? — изумленно вопросил Леонид и бросил на Харона такой возмущенный взгляд, словно это он был во всем виноват. — Это посмертие для эллинов, не для жалких рабов тирана.

— Я не раб, — прорычал перс, сощурив ненавидящие зеленые глаза и ощерив зубы, как молоденький, но уже опасный волк. — Я верный слуга великого Ксеркса, будущего правителя всего мира. И, между прочим, я происхожу из знатного рода, который будет древнее, чем все ваши. Я с детства готовился стать Бессмертным…

— Видно, не успел, — светловолосый парень оскалился не хуже своего убийцы. — Лучше убирайся отсюда подобру-поздорову, или, не будь я Демофонт, я сейчас…

— А ну, прекратили командовать на моем корабле! — рявкнул Харон и для пущей внушительности замахнулся на всю эту толпу веслом. — Я тут главный, я и разберусь, что делать! А ты сядь, храбрый воин, сядь, хватит кулаки сжимать! Ну, значит, так… Не часто сюда не-эллины попадают, но раз уж попали, значит, так тому и быть. Ты, который еще не Бессмертный или уже не Бессмертный, тебя как звать?

— Хеидэр, — гордо откликнулся перс. — Означает «лев».

— Кот ты драный, а не лев… — начал было пошедший некрасивыми красными пятнами Демофонт, но осекся под яростным взглядом Харона.

— В общем, Хеидэр, будешь в царстве Аида жить… ну, то есть, не жить, но ты меня понял. Раз уж так получилось, то что ж поделаешь...

Харона оглушил многоголосый вопль возмущения, причем негодовали все: и перс, и спартанцы, но, к счастью, он и сам умел орать ничуть не хуже этих оглашенных.

— Что?! Как это…

— Нет! Так нельзя!

— Да как ты можешь, Харон?! Ему здесь не место! Во имя Ареса, он же перс!

— Перс, не перс — мы тут всех принимаем! А место ему тут или не место, это уже владыке Аиду решать, а ты, Леонид, своими людьми командуй, а в эти дела не встревай, они не по твоему разуму!

В тишине, которая повисла после такого оскорбления великого воина, с занятой рыжими близнецами скамьи отчетливо послышались два сдавленных смешка.

— Но… но… как же так… — кажется, до перса только сейчас в полной мере дошло, где он оказался, и чем необычна эта ситуация. Он растерянно и почти по-детски захлопал глазами, оглядываясь по сторонам, и, если бы Харон не был Хароном, он мог бы даже немного посочувствовать мальчишке. — Я не могу тут оставаться…

— Чего это? — перевозчик величественным жестом обвел все вокруг: и голые каменистые берега, и мрачные нависающие скалы, и непроглядно черную реку. Он искренне любил свою родину и считал, что лучшего места вообразить просто невозможно. — Что тебя не устраивает?

— Но это не мое посмертие! — замотал головой Хеидэр с несчастным видом. — Я должен был попасть на мост Чинвад, упасть с него или пройти по нему… Я не верю в вашего Аида!

— Говорил же я, что они все варвары! — ухмыльнулся Демофонт. — Вот как увидишь, так сразу поверишь, трус!

— Заткнись! Как ты меня назвал?

— Тихо! — Харон изо всех сил стукнул веслом в пол, жалея, что это не голова кого-нибудь из крикунов. — Хватит орать, как я сказал, так и будет! Ты, «лев», уясни раз и навсегда: отсюда выхода нет, так что уймись по-хорошему, пока от меня по шее не получил.

— Но я должен был попасть на мост…

— Еще слово, и за борт полетишь, — практически завизжал Харон, чувствуя, что его правая щека уже вовсю дергается от нервного тика, — авось там, в Стиксе, свой мост отыщешь! Что мне теперь, ради одного заблудившегося сопляка корабль разворачивать? Как же! Все, цыц, сели и сидите тихо! Сколько можно глотку рвать? Я старый, больной, и нервы мои не железные!

На мгновение у перевозчика возникло чувство дежавю, словно совсем недавно, но в другом месте и другим горлопанам, он уже говорил эти слова… Показалось, наверное, да и не время было к ощущениям прислушиваться: тут только смотри за пассажирами. После того, как он рявкнул на них в последний раз, они все же послушались и расселись по местам, разумеется, ни на секунду не выпуская из рук мечи. На лодке воцарилось напряженное молчание, которое, само собой, не позволяло Харону расслабиться. Ни мрачно набычившийся Леонид (ему пришлось напомнить про чествование на пиру, Тесея и Персея, чтобы он не счел себя вконец оскорбленным и кое-как примирился с присутствием противника), ни другие его воины, игравшие желваками и скрипевшие зубами от гнева, ни Демофонт и Хеидэр, испепелявшие друг друга ненавидящими взглядами, совершенно не вызывали у него доверия. Он уже достаточно наперевозил героев, чтобы быть уверенным: любой пустяк может вызвать новый взрыв.

Беззаботность и даже легкомысленность сохраняли, кажется, только рыжие близнецы, причем, чем больше Харон наблюдал за ними, тем больше ему казалось, что их отношения несколько выходят за рамки братских. Конечно, то, что они сидели вплотную друг к другу, можно было еще трактовать как родственную поддержку, вполне естественную для тех, кто оказался в столь необычной ситуации. Даже когда один их них приник к шее другого долгим поцелуем, еще можно было предполагать, что это просто у спартанцев так принято свою приязнь выражать, но уж когда рука того из них, который был совсем голый, словно невзначай скользнула под набедренную повязку второго, да так там и осталась, нужно было быть совсем безнадежным идиотом, чтобы ничего не понять.

Только этого еще и не хватало! Вообще-то Харону не к лицу было бы осуждать близкородственные связи, учитывая, что он и сам родился от брата с сестрой. Он и не осуждал, но не на его же лодке этим заниматься! Ну, наглецы, таких свет еще не видывал, причем ни один, ни другой свет! Эх, подскочить бы сейчас к ним, оттаскать за уши, чтоб они на ослов стали похожи, а потом заставить своими руками всю лодку до зеркального блеска отмывать… да-да, именно всю, пусть больше никому неповадно не будет, да и он бы чуть отдохнул, наконец… Но, испустив тяжелый вздох, Харон решил, что сейчас важнее не отвлекаться от наблюдения за Демофонтом и Хеидэром — он селезенкой чувствовал, что лодка еще до места не дойдет, а они уже снова друг другу в глотку вцепятся, вон как сопят и зыркают злобно. А он прежде всего должен свою репутацию надежного перевозчика, у которого сколько на борт взошло, столько потом с него и сошло, поддерживать. Ничего, авось потом он с этими распутниками поквитается…

Проклятие, кто бы знал, как он устал мучиться с глупыми, мерзкими, шумными детьми! (Неважно, сколько им лет, двенадцать или тридцать, для того, кто живет вечно, они все равно дети). Интересно, мелькнула у него мысль, тот собакоголовый египтянин так же устает от тех, кого за ручку на тот свет переводит? Спросить бы, когда снова встретятся… А еще хорошо бы вечерком посидеть за кубком амброзии в приятной компании. С Танатосом, например — вечная сумрачность братца была ему как бальзам на сердце, особенно после общения с жизнерадостным до неприличия владыкой Аидом. Или с Эмпусой — а что, хорошая дама, приличная. Даром что с ослиными ногами, это так, пустяки, дело житейское, зато ее гастрономический подход к детям Харон всецело одобрял и поддерживал. Да и кошек она очень любит… Эх, может, ей букетик анемонов нарвать… Все женщины, говорят, цветы любят…

Из размышлений Харона бесцеремонно вырвало громкое ойканье, и он уже открыл было рот, чтобы обрушиться на близнецов — если уж тискаетесь у всех на глазах, так хотя бы делайте это молча! — но увидел, что они-то как раз сидят тихо, хотя тот, под набедренной повязкой которого что-то непотребное творила рука его братца, уже искусал себе все губы. Их чопорный родич, между прочим, прекрасно все видел, но молчал, чтобы не позорить их, только краснел под цвет своих волос и делал страшные глаза — само собой, тщетно.

Ойкнул, как выяснилось, совершенно другой воин, и по уважительной причине, надо сказать. Видимо, враги убили его, нанося удары мечами по голове и шее, и с крайне неприятным для него результатом. Вот парень и сидел теперь, одной рукой придерживая упавшую на бок голову, которая чудом соединялась с почти полностью перерубленной шеей лишь небольшим лоскутом кожи, а во второй сжимая свой мозг, скользкий от крови и какой-то слизи, видимо, только что выпавший из расколотого черепа и едва подхваченный хозяином. Зрелище, само собой, было не из приятных, но Харон не мог не одобрить того, как долго этот воин сам справлялся, не жалуясь, не привлекая к себе лишнего внимания. Как есть спартанец!

— Я нечаянно, — печально, но с большим достоинством заявил воин и укоризненно воззрился на тех своих товарищей, которые громко заржали, будто в отвалившейся голове было что-то жутко забавное. В это же самое время один из близнецов дернулся, коротко выдохнул и сдавленно простонал сквозь сжатые зубы. Второй, довольно ухмыляясь, вытащил руку у него из-под одежды и украдкой оглянулся, явно в поисках того, обо что ее можно было бы вытереть. Поскольку все смотрели на бедолагу, у которого были проблемы с головой, этого безобразия никто не заметил… разумеется, кроме Харона, ведь его работой было в том числе видеть все.

Он лишь скрипнул зубами. Сейчас надо уделить внимание другому, но ничего, он с ними еще поквитается, найдет способ...

— Эк тебя, парень, угораздило, — Харон позволил себе сочувственно покачать головой, но совсем чуть-чуть, чтобы пассажиры не думали, что из него можно веревки вить. — Ты аккуратно мозг держи, не стискивай, а то извилины помнешь. Или, хочешь, положи его в ведерко, пока не уронил. — О том, что в ведре совсем недавно отмокала половая тряпка, он решил умолчать. — Ну, ничего, ничего, скоро прибудем уже, там тебе и мозги вправят, и голову на плечи вернут…

— Аид точно сможет это сделать? — с надеждой поинтересовался обезглавленный. — Я, конечно, не жалуюсь, но мне не очень удобно в таком виде. Да и на пиру будет неловко.

— Почему это тебе будет неловко, Никандр? — с упреком вопросил Леонид. — Стыдиться тут нечего. Воин должен гордиться ранами, полученными в бою.

— Я горжусь, спору нет, но предпочел бы, чтобы меня убили ударом в грудь, — Никандр с завистью посмотрел на истыканного стрелами и копьями царя.

— Да вылечат тебя, вылечат, не хнычь только! — подал голос один из рыжих мерзавцев.

— А если не вылечат, будешь Почти Безголовым Никандром! — откликнулся второй, и воины опять грохнули хохотом.

И тут, конечно же, перс не смог промолчать. Возможно, ему стало обидно, что Демофонт отвлекся от созерцания его, пусть и всего на минуту.

— А зачем тебе мозги, спартанец? — процедил он, презрительно сощурившись. — Ты ж не какой-то афинянин, чтобы думать. Твое дело — хорошо махать мечом.

— Ты что-то сказал? — тут же вскинулся Демофонт.

— Сказал! Как хорошо, что ты еще не оглох, — глаза перса осветились какой-то свирепой радостью. На его лбу некрасиво вздулась жила в форме молнии, и Харон, глядя на это, аж икнул от острого чувства дежавю.

— Заткнись, а то…

— А то что? Ну, заставь меня, попробуй. И что ты сделаешь-то? Второй раз не убьешь…

— Я хотя бы попытаюсь! — Когда Демофонт прыгнул на Хеидэра, повалил его на пол и, схватив за шею, начал душить, этот вопль еще звенел в воздухе.

Следующие минут пять на драгоценной лодке Харона творился форменный бедлам: разъяренные юнцы катались по палубе, молотили друг друга кулаками со всей мочи, лягались, кусались и орали ругательства, которым позавидовали бы пьяные Зевс с Посейдоном, спартанцы, сгрудившись вокруг, воодушевленно подбадривали своего товарища так, что звенело в ушах, а судно жалобно поскрипывало и качалось во все четыре стороны. Те же пять минут Харон, проклиная все на свете, изо всех сил пытался пробиться к противникам сквозь толпу, тщетно призывал на их головы все кары небесные и требовал, чтобы они немедленно прекратили. Наконец он каким-то невероятным усилием проскользнул к Демофонту и Хеидэру, в одну секунду выхватил из складок хитона глиняную бутыль, набрал из нее полный рот воды и от души выплюнул ее на дерущихся. Эффект оказался поистине волшебный: перс и спартанец разом обмякли и осели на палубу в полуобморочном состоянии. На их лицах медленно разлилось блаженно-сонное выражение.

— Так-то! Ну все, довели меня, теперь пеняйте на себя! — торжествующе гаркнул Харон. — Сколько можно мне нервы мотать и мою лодку курочить, бандиты вы этакие? Вот теперь попляшете!

Спартанцы, резко замолчав, ошарашенно всматривались в своего товарища, а тот, не обращая на них ни малейшего внимания, уютно свернулся клубком прямо на жестких досках, подгреб к себе нисколько не сопротивляющегося перса, уткнулся ему носом в плечо и мирно засопел.

— Ты что, колдун? — почти прошептал Леонид, переводя совершенно дикий взгляд на Харона. — Что ты сделал с ними? Это какое-то зелье?

— Это лучше, чем любое зелье, — горделиво ответил Харон. — Это вода из Леты, неразбавленная. Слышали, поди, что она делает?

— Вода из реки забвения… — медленно протянул Леонид, и что-то в выражении его лица сказало перевозчику, что сейчас он взревет взбешенным быком.

— Молодец, хорошо соображаешь! — ехидно сообщил Харон, на всякий случай перехватив весло покрепче. Ну, в случае чего, это будет не первая его потасовка с пассажирами. — Теперь они все забыли, даже свои имена. Да ничего, не смотри на них так, до прибытия проспятся. И сразу отвечаю: нет, обратно я память вернуть не могу. Вода Леты — это тебе не жук чихнул. Может, разве что владыке Аиду это под силу, у него спросишь.

«Правда, не думаю, что он захочет утруждаться», — добавил он про себя.

— Как ты…

Лучшая защита есть нападение, Харон это знал совершенно точно.

— Как я посмел?! — завизжал он, уперев руки в бока. — Да вот так и посмел! Будете знать зато, как буянить! Не хотели добром вести себя прилично, значит, силой заставим! Сколько можно говорить: плевать мне с Олимпа, какие вы при жизни герои были! Мне главное — вас в целости и сохранности перевезти, а там, как ссажу с корабля, так хоть поубивайте друг друга заново, и печали нет! А вон уже пристань, кстати, показалась… О, вон и владыка Аид уже стоит со всеми встречающими. Ну что, царь, драться будем, или ты своих пока построишь?

Морально перевозчик уже готов был отбиваться от разъяренного Леонида, но тот, задумавшись на несколько мгновений и тяжело вздохнув, повернулся к своим спартанцам и повелительно взмахнул рукой.

— Встать в строй, воины! Не ведайте страха, ибо нам не за что стыдиться — мы приняли славную смерть. — Он мрачно покосился на Харона, явно все еще до конца не успокоившись, и перевел взгляд на Демофонта и Хеидэра, крепко спящих в обнимку. — А что с этими делать?

— Да ничего, растолкайте их, они на берег и сойдут в лучшем виде, — невозмутимо отозвался Харон. — Вон, пусть те двое, одинаковых с лица, ими займутся, чем зубы попусту скалить. Потом, после пира, к владыке Аиду подойди, авось он их расколдует.

Пристань медленно приближалась, и уже можно было отлично рассмотреть Аида, высокого румяного старика в новом роскошном фиолетовом хитоне, расшитым золотыми черепами и костями. Он приглаживал длинную серебристую бороду, в которой Харон — о ужас! — разглядел вплетенные колокольчики, благообразно улыбался и приветственно поднимал кубок с амброзией. Рядом с ним, горделиво приосанившись и с любопытством вглядываясь в новоприбывших, стояли Ахиллес с неизменным Патроклом, Гектор (как он уживался с ними бок о бок, являлось загадкой для всего царства мертвых, но, скорее всего, не обошлось без какого-то сильного умиротворяющего зелья), Персей, Тесей и прочие обещанные Леониду великие герои. Орфей уже настраивал лиру, картинно откидывая назад волну художественно растрепанных волос. Державшийся в стороне облаченный во все черное худой, черноволосый, изжелта-бледный Танатос крайне раздраженно оглядел новичков, скривился и что-то пробурчал под крючковатый нос. Встретившись с братом взглядом, он страдальчески закатил глаза — бог смерти ненавидел героев всеми фибрами своей души, и обязательное присутствие на пиру в честь целой толпы этих самых героев было ему столь же приятно, как визиты Зевсова орла — Прометею.

— Это ведь Ахиллес? — в голосе Леонида восторг явно боролся с желанием показать, что он тоже кое-чего стоит. — И Гектор?

— Они самые, царь, скоро познакомишься, — бодро ответил Харон, невзначай перемещаясь к близнецам, которые весьма увесистыми пинками расталкивали спящую парочку.

— Я расскажу ему, где он допустил ошибку при осаде Трои! — с энтузиазмом и совершенно безапелляционно воскликнул Леонид.

Перевозчик не совсем понял, относились эти слова к Ахиллу или Гектору, но это было не столь важно. Учитывая, что оба они крайне болезненно воспринимали попытки поучать себя, да еще и постфактум, можно было быть уверенным, что на пиру завяжется знатная драка. Ну, так им всем и надо, а у него было куда более важное дело.

Он подкрался к близнецам, нетерпеливо переминающимся над Демофонтом и Хеидэром (те еще только начали протирать глаза от сна), ухватил их обоих за уши и с нескрываемым наслаждением выкрутил как следует.

— Вы, мелкие пакостники, бесстыдники, гаденыши, что же, думаете, что я ничего не видел? Думаете, можете тут развратничать у всех на глазах, как ни в чем не бывало? Вы себя кем возомнили? Да такого себе даже Диоскуры не позволяли, а они воины были еще не чета вам! А если я вас сейчас тут оставлю, всю лодку отмывать, от носа до кормы? Владыка Аид мне это разрешит, когда я все расскажу, уж будьте уверены!

— Он все видел, брат, — констатировал очевидное один из близнецов. — Я-то надеялся, что нас, как всегда, никто не заметил.

— А может…

— … договоримся как-то по-другому…

— … потому что на пиру от нас будет больше толку…

— … честное слово.

— Торговаться со мной вздумали? — Харон злорадно ухмыльнулся, указал на все еще полусонных, растерянно озирающихся уже не врагов и заговорщически прошептал: — Вот что: вы поднимите этих красавцев, на берег сведите и разъясните, что они друг другу возлюбленные. И в расчете будем.

— А зачем это тебе? — близнецы так удивились, что даже не стали зубоскалить.

— Да так, шутки ради. Вы ж сами те еще шутники, должны понимать. И вообще, за любовь я, понимаете? Старый я, слабый, больной, одна и есть радость — на счастье влюбленных смотреть… Ну, все поняли? Да ничего с ними от этого плохого не будет, чай, не к Гекате в объятия попадут! Все, хватайте их, а то они еще как пьяные, и ведите по сходням. И чтоб поубедительней им наплели!

— Мать будет плакать, — неожиданно грустно произнес строгий ревнитель традиций, дожидавшийся братьев и их подопечных у борта, чтобы сойти на берег вместе с ними. — Уже плачет, наверное.

По живым, озорным лицам близнецов одновременно пробежала тень.

— Она будет нами гордиться и радоваться! — ответил один из них так, словно пытался убедить в этом самого себя. — Она будет счастлива, что ее дети пали единственной достойной для спартанца смертью — на поле боя, защищая свою родину.

— Конечно, она будет гордиться, — кивнул их старший брат. — Но и плакать — тоже. В один день она потеряла троих сыновей, ты думаешь, что ее это обрадует?

Он передернул плечами, тяжело вздохнул и шагнул на берег, а за ним последовали близнецы, поддерживавшие Хеидэра и Демофонта, которые, как им память отшибло, сразу стали такие тихие, спокойные — любо-дорого посмотреть. И пристально друг друга рассматривали, аж глаз не отводили. Вот и славно. Харон уже с нетерпением ждал, когда можно будет взглянуть на лицо Леонида, когда тот услышит от Аида, что тот не может вернуть юношам память, так что быть храброму спартанскому воину возлюбленным мерзкого перса. Нет, память-то, наверное, им на самом деле возвратить можно, только владыка Аид слишком сентиментален, чтобы сделать что-то, могущее разрушить счастье влюбленных.

— Эй, перевозчик! — крикнул уже с берега один из близнецов, внезапно обернувшись. — Ты такой глазастый, что тебе стоило бы зваться Аргусом!

Харон лишь пренебрежительно фыркнул. Тоже мне, Аргус! Спасибо большое, его и собственное имя отлично устраивает. Особенно если вспомнить, чем окончил этот Аргус… Аргус… Аргус…

— Аргус, подъем! Аргус, подъем! Аргус, подъем!

Филч с наслаждением запустил будильник в стенку, чтобы тот перестал орать дурниной, но было уже поздно — он успел полностью проснуться. Пришлось вставать, тащиться чистить зубы и принимать холодный душ, который почти вымыл из его головы странный сон про загробное царство древних греков, черную лодку на черной воде и возмутительно дурно воспитанных спартанцев. Обходя школу в компании миссис Норрис, он лениво размышлял над тем, чего только не вообразит фантазия. Харон, перевозчик мертвецов! Ну надо же! Нет уж, ему и на своем месте неплохо, хоть и хлопотное оно, но все же не под землей, а это большой плюс.

— Заткнись, Малфой!

— А ты заставь меня…

Одновременно с раздавшимися где-то в коридоре гневными криками, звуками падения и ударов Филч сунул руку во внутренний карман пиджака и замер, наткнувшись на какой-то неизвестный ему сосуд. Вытащил его — это оказалась глиняная бутыль с незнакомыми письменами. Чуть поболтал — в ней что-то плескалось.

— Я тебя убью!

Герои. И тут сплошные герои. Мальчик этот, который выжил, надежда магического мира… Малфой, невесть что из себя строящий… Вечно орущие, дерущиеся, непримиримые юнцы, шумят, крушат все вокруг, а убирать ему… Везде и всегда убирать ему!

Филч угрюмо насупился, по-бычьи наклонил голову вперед, стиснул в кулаке бутыль и устремился на вопли…

@темы: фики

---

"Дракула"

В общем, по результатам просмотра я хочу ящик водки и всех обратно сиквел вотпрямщас. За что на этот фильм наезжают, так и не поняла. Может, кто-то по ошибке думал, что попал на исторический фильм, где все "как это было на самом деле". Ага, в эпическом фэнтези. Ждите правды дальше.

1. Ну в самом деле, там ведь есть Люк Эванс. Целый фильм - нереально красивый Люк Эванс, иногда даже полуголый (категорически одобряю!), иногда в окружении прелестных летучих мышек, которые в формате IMAX чуть не в зал вылетают. И чего еще надо для счастья, я не понимаю? Эвансу очень идут красные глаза, клыки, красный плащ, стильные доспехи с изображением дракона, в конце - современный костюм, если бы они залезли по сюжету в викторианские времена - уверена, что ему и такой костюм бы пошел... в общем, чем дальше, тем больше я подозреваю, что этому подлецу все к лицу. Вот теперь я его совсем полюбила и даже прощу его герою Барду убийство Смауга, бедной реликтовой зверюги.
И чуть не забыла - он еще и увлеченно и убедительно (несмотря на некоторые дыры в сюжете) играет князя Цепеша, который попал в крайне сложную жизненную ситуацию и вынужден был отрастить клыки. Вот смотришь и веришь, что человек страдает. А вообще судьба и впрямь незавидная: рос в янычарах, потом решил завязать с сажанием людей на кол, при том, что он уже втянулся в это сажание, стать хорошим правителем своей земли, любящим мужем и отцом... Человек ведь огромную внутреннюю работу над собой провел, а подлые турки все испортили. И думается мне, что, если бы Дракула был человеком без такого жуткого военного прошлого, ему было бы не так болезненно спускаться, образно говоря, обратно во тьму. А так он уже там был и много чего видел, из-за этого его жертва куда страшнее.
2. Его горячо любимая жена очень красивая, и Эванс даже верибельно изобразил, что безумно любит ее, но я ее сурово осуждаю за то, что, собственно, как ни крути, а она во многом помогла ему спуститься в эту тьму. Нет, она не нарочно, само собой! Она вообще хотела как лучше и всех спасти. Только, когда сына уводят в янычары, и это уже вроде как решено, и сын сам согласился, хоть ему и страшно, нечего устраивать мужу истерики на тему: "Я тебе верила, а ты меня обманул, куда нашего сыночку забирают..." прилюдно. На глазах сына (совсем его перепугать перед отъездом, что ли, хочет, так он и так на нервах), подданных и, что хуже всего, турок из военкомата. Это какое она представление у врагов создает о своем муже как о подкаблучнике и о сыне как о неженке? Зачем, чтобы над ним в янычарах еще больше издевались? Ну понятно, что она мама, но, простите, она еще и княгиня! Надо же хоть как-то соответствовать!
3. По поводу султана Мехмеда прежде всего могу сказать, что, во-первых, к сожалению, мне совсем безразличен Доминик Купер. Я им и в этот раз не прониклась, но могу отметить, что у него тут красивые синие глаза (или линзы) и очень, очень красивый блестючий золотой доспех. Разумеется, последнее - это чтобы до глубины души поразить Влада, но увы, когда Влад его узрел в этаком киркоровском блеске, у него уже души, строго говоря, не было, и поразиться он не смог. По поводу воинских способностей Мехмеда могу скромно заметить, что, конечно, повести в бой армию с завязанными глазами, чтобы армия не боялась - это очень креативно, и видел бы это Суворов - он бы точно заплакал от зависти. Но, во-первых, а представляете, если кто-то по дороге запнется и нос расшибет, это ж будет смешно! А наступающая армия, по идее, должна пугать, а не веселить. И, во-вторых, когда на турков налетели тучи милых мышек, завязанные глаза им совсем не помогли. Странно, правда? Зато в сокровищнице он уже накреативил получше, вот только все равно без толку.
А по поводу мотивации Мехмеда у меня тут возникла мысль, что он искал с Дракулой конфликта любой ценой и под любым предлогом. Да, жена владовская истеричная тоже постаралась, но подозреваю, что, если бы Влад безропотно отдал бы и тысячу мальчиков, и сына впридачу, редиска султан прикопался бы к чему-нибудь другому. Вот так уж ему повоевать с Дракулой хотелось, аж кушать не мог. Предположений, что это его такое ужалило, два.
- Ну, тут и без меня слэшеры напишут, как росли два мальчика, как братья (это теперь так называется), воевали бок о бок, а потом один из них дембельнулся и уехал, гад. И женился, и сына завел. Ну, и как после такого спокойно жить и править? Да никак. Надо страшно отомстить. Или, как вариант, забрать единственного сына этого подлеца, растить его при своем дворе, а папаше, так и быть, позволить сына навещать, к примеру, раз в три месяца. Но только без мамы, потому что потом всем и без нее станет неплохо. Так вот, про это будут писать, а я, может быть, почитаю. Но сама писать не буду, у меня еще Геллерт-феникс неокученный.
- Дженовый вариант. Я тут где-то читала интервью Купера про то, что Мехмед завидовал Дракуле, потому что в детстве того постоянно ставили ему в пример. И вот стал уже наш султан султаном, успешно ходит в завоевательные походы, золотишко наверняка водится, но... никак не может простить и забыть. Детские комплексы гложут его душу и мешают жить спокойно, и крокодил не ловится, не растет кокос... Ему бы сюда героя Бена Стиллера из первой "Ночи в музее", чтобы тот провел ему психоанализ, как для Аттилы, и популярно объяснил, что это он такой злой и всех убивать рвется. Мехмед бы, как Аттила, разрыдался у него в объятиях, и сразу стал бы счастливым и умиротворенным правителем. Но увы, Бена Стиллера не пригнать сюда, и за все расплачиваются бедные валашские мальчики.
4. Чарльза Дэнса было мало, но он был великолепно омерзителен даже в облике красноглазой кривозубой нежити из пещеры, а в конце, как надел элегантный костюм и стал выглядеть, как Тайвин Ланнистер из модерн-ау, вообще в красавца превратился. Вот печенкой чую - в нашем мире он стал финансовым воротилой с заходом в политику. А чем еще бессмертному созданию развлекать себя? Само собой, если будет сиквел, он попортит Владу немало крови. Ну и правильно.
5. У меня случился полный фейспалм от всей ситуации, когда благодарные подданные со священником во главе решили убить князя-вампира. Самое печальное, что такое вполне могло быть и в жизни. Ну вот такие они истовые христиане, что никак не могут допустить, чтобы их защищал вампир. А пофиг, что он еще никого не покусал. А пофиг, что только он и стоит между ними и огромной армией турок, и не просто стоит, но, собственно, только он один на бой и выходит, пока все отважно отсиживаются за стенами. Мы сожжем упыря, потому что он нашу религию оскверняет, а оборонять нас от турок (извините, но тоже нехристей, чем тогда они для вас лучше?) будет Пушкин. И, видно, пусть турки все выжгут на нашей земле, всех угонят в плен, кого не вырежут, но правитель-вампир - это все равно безобразие. Молодцы преданные и благодарные валашские крестьяне.
6. Не могу не отметить некоторых эпизодических турок из свиты Мехмеда крайне привлекательной, правда, не очень турецкой, а иногда совсем не турецкой внешности. Последнее, возможно, должно означать, что их увели в янычары с покоренных земель, и их, в отличие от Дракулы, все на новой родине устраивает.
7. Летучие мышки, когда их много и когда ими с умом командуют, это страшная сила. Но, поскольку Дракуле дали власть над всеми ночными тварями, в сиквеле я просто требую армии атакующих волков, сов и особенно котиков. Вот перед котиками не устоит даже архивампир-Дэнс, котики - это оружие сверхмассового поражения.
8. Роль добровольного слуги, в итоге спасшего жизнь Владу, неясна до конца, но полагаю, что его зовут Игорь. Всех приличных подручных у злодеев зовут Игорь. Или Грима.
9. И вообще, повторюсь, хочу сиквел. Ну, Дракулу с реинкарнированной супругой и архивампиром туда уже пригнали, но я, в принципе, не против, если они и Мехмеда вернут - что он, тоже возродиться не может, что ли? Только пусть ему все-таки сеанс психотерапии проведут, а то смотреть же больно.

@темы: кино

---

Высокорейтинговый перевод про Люциуса

Очень простая история про то, как пришел Люциус на прием, а там его Чарли Уизли чуть не трахнул в коридоре, но пришел Драко и всех разогнал, мелкий паршивец. Мой второй перевод.

Название: Укрощение
Автор: Thorsmaven
Оригинал: www.fanfiction.net/s/8071033/1/Fling
Перевод: я
Бета:  Tau Mirta
Размер: мини, 1418 слов оригинала
Пейринг/Персонажи: Чарльз Уизли/Люциус Малфой
Категория: слэш
Жанр: общий
Рейтинг: R
Примечания автора: Навеяно фиком Lynst Holin "Как приручить Гермиону"
Предупреждение: переводчик с удовольствием поставил бы: "Моральная травма маленького Драко"
Краткое содержание: Чарли обнаруживает, что люди и драконы ведут себя одинаково, когда чего-то очень хотят.
Для голосования: #. WTF Lucius Malfoy 2014 - работа "Укрощение"

Министерский бал на Белтайн, 1992 год.

— А это мой сын Чарли. Только вернулся из Румынии! — Артур горделиво хлопнул того по плечу. — Работает с драконами.

Чарли кивнул, позволяя отцу демонстрировать его окружающим. Ничего против этого он не имел, но и задерживаться долго не планировал. Хотелось уйти до того, как отец начнет знакомить с одинокими молодыми женщинами, ведь Чарли хотелось совсем иного. Он любил трудности.

Чарли мог получить любого, кого хотел. Многие тащились от его мускулистых рук и густых рыжих волос, собранных в хвост. Но те, кто открыто бегали за ним, не привлекали. По натуре Чарли был охотником.

Он заметил, что отец пытается направить его к стайке молоденьких ведьм, и это послужило сигналом, что пора удирать. Чтобы обрести свободу, потребовалось всего лишь шепнуть Артуру, что ему нужно в туалет. Едва выбравшись из бального зала в коридор, он облегченно вздохнул.

— Чарльз Уизли.

Всего два слова, сказанные таким холодным, сдержанным и повелительным тоном. Чарли оглянулся и увидел Люциуса Малфоя. В нескольких футах стоял тот, кто зачастую доставлял отцу столько неприятностей, одетый в светло-голубую мантию, белые брюки и белую рубашку с высоким воротом. Волосы были аккуратно перевязаны голубой, под цвет мантии, лентой.

Чарли медленно кивнул, представив, сколько же времени он потратил на свой туалет.

— Люциус Малфой.

Чарли заметил: если драконам что-то очень нужно, они используют два типа поведения. Или подчеркнутая демонстрация своей красоты, чтобы привлечь человека, или необычно усилившаяся враждебность к окружающим. Забавно, что люди ведут себя точно так же.

Люциус нахмурился.

— Отец не учил тебя хорошим манерам? К старшим в знак уважения нужно обращаться «сэр» или «мистер».

— Я не верю в любезности. Когда работаешь с драконами, они ни к чему, а драконы — это все, что меня интересует.

Люциус слегка усмехнулся.

— Какое несчастье для твоих родителей. — Откровенно оценивающий взгляд серых глаз скользнул по Чарли. — Все эти красотки в бальном зале пришли посмотреть на укротителя драконов и будут чрезвычайно разочарованы, что такой привлекательный молодой человек интересуется только тварями, с которыми работает.

— Они бы в любом случае разочаровались: девушки меня не привлекают. — Чарли скрестил руки на груди. Он заметил, как Люциус снова смерил его взглядом с ног до головы, поэтому сохранял на лице невозмутимое выражение.

— Так просвети же меня, чем ты интересуешься, — теперь голос Люциуса казался мурлыканьем.

— Люблю свободу выбора, — просто ответил Чарли. — Но, если хотите знать, я предпочитаю вызов. Люблю приручать драконов, поэтому, чтобы заинтересовать меня, нужна схватка.

Чарли шагнул к нему. Многие отступили бы на шаг, но Люциус твердо стоял на месте. Чарли не был самым высоким из Уизли, и Люциус, пожалуй, был чуть выше его, но недостаток роста он компенсировал атлетичностью. Это явно не укрылось от внимания Люциуса, который так и всматривался в его лицо, будто пытался что-то на нем прочесть. Чарли наклонился вперед, чтобы шептать Люциусу на ухо, чтобы тот чувствовал дыхание на своей коже.

— Я слышал, на работе вы беспокоите моего отца. Когда драконы агрессивны и доставляют проблемы окружающим, это значит, что им чего-то недостает. А у вас, Люциус? У вас есть потребность, которую надо удовлетворить?

— Не… Не понимаю, о чем ты. — Голос заметно дрожал. Люциус это понял и закашлялся. — Артур сам создает себе проблемы, и, как я вижу, у тебя это тоже неплохо получается. А теперь, пожалуйста, избавь меня от своего присутствия.

— Только когда удовлетворю вашу потребность. Не могу допустить, чтобы вы и дальше донимали отца и причиняли ему неприятности.

Чарли сделал еще шаг вперед, и на этот раз Люциус отступил, прижавшись к стене.

— Сейчас ты только добавляешь забот своему несчастному отцу, — резко бросил он. — Домогательства могут плохо кончиться, Чарльз Уизли. Кроме того, у меня нет «потребности», которую надо «удовлетворять». — Люциус уперся руками в плечи Чарли и попытался оттолкнуть. Когда он понял, что не может этого сделать, его глаза расширились от удивления, хотя заметить это было сложно.

— Позвольте не согласиться. Вы уже раза три, не меньше, раздели меня взглядом и спросили о сексуальных предпочтениях. — Чарли снял руки Люциуса со своих плеч и слегка сжал их, демонстрируя силу. — И, что еще важнее, я прижал вас к стене, а вы не сопротивляетесь. — Он освободил запястья Люциуса, запустил руку ему в волосы, заставляя смотреть на себя, и большим пальцем другой руки провел по его нижней губе. — Но не волнуйтесь, я позабочусь о ваших нуждах.

И прежде, чем Люциус смог ответить, Чарли впился в его губы поцелуем, одновременно наматывая волосы на кулак, чтобы тот не смог вырваться.

Как и предполагалось, Люциус довольно быстро сдался. Очень скоро длинные, изящные пальцы вцепились в спину и плечи, как когти. Когда язык Чарли скользнул ему в рот, Люциус издал глубокий стон. Чарли ухватил его за бедра, поднимая и прижимая к стене, тот обвил ногами его талию, и они вжимались друг в друга, а объятия становились все жарче…

Услышав, что дверь туалета открылась, Чарли прервал поцелуй и оглянулся. Он был спокоен, в то время как Люциус хватал воздух припухшими губами. Кроме того, его дорогая мантия перекосилась, и один рукав был наполовину стянут.

— Папа! — шагнувший к Люциусу Драко был встревожен и хмуро смотрел на Чарли. — Что это вы делаете с моим отцом? — требовательно спросил он и надулся, пытаясь выглядеть старше и внушительней, чем это возможно для двенадцатилетнего мальчика.

— Лишь помогал разобраться с одной проблемой, но, поскольку ты так грубо прервал нас, она так и осталась нерешенной, — ответил Чарли, пожав плечами. Он покосился на Люциуса, который уже поправил прическу и мантию, их взгляды на мгновение встретились. В серых глазах Люциуса по-прежнему отражалась острая жажда. Кажется, от разочарования она только усилилась, и на секунду Чарли даже стало жаль его. Так и будет неудовлетворенный бродить по бальному залу, желая того, что дать ему мог только Чарли.

Люциус откашлялся.

— Пойдем, Драко. Уверен, Гойлы уже волнуются, куда это мы пропали. Похоже, плохие манеры сегодня заразны.

Люциус положил руку на плечо сына и повел его к двери. Уходя, перед тем, как обратить все внимание на Драко, который начал засыпать его кучей неудобных вопросов, он оглянулся на Чарли, и его глаза говорили: разговор не закончен.

Чарли невольно ухмыльнулся. Люциус непременно придет к нему искать того внимания, которым был обделен сегодня. Хорошо бы это случилось поскорее, потому что теперь некоторые желания возникли и у него. Хотелось ласкать мозолистыми руками гладкую кожу Люциуса и слышать, как он стонет и кричит в экстазе. Он представлял, как бросает его на кровать и со всей силы наваливается сверху, как сплетаются их обнаженные тела. Чарли с закрытыми глазами воображал это во всех подробностях, отметив для себя, что на его комнату в Норе надо наложить самые сильные Заглушающие чары.

Он предполагал, что в его руках Люциус будет шумным.

@темы: фики

---

Джен про Люциуса

Ну и, собственно говоря, как при всей сиятельности Люциуса забыть о его членстве в незаконной праворадикальной группировке? Со всеми вытекающими последствиями, так сказать. Никак не забыть.

Название: Изящное решение
Автор: я
Бета:  Tau Mirta,  2524104_aka_ alia
Размер: драббл, 901 слово
Персонажи: Люциус Малфой, Уолден Макнейр
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: R
Предупреждения: пытки и смерть НМП за кадром, мат, неаппетитные детали
Краткое содержание: Даже в самых мерзких вещах есть свои плюсы
Для голосования: #. WTF Lucius Malfoy 2014 - работа "Изящное решение"

— Малфой!

Люциус приоткрыл дверь в подвал и плотно прижал к носу и рту надушенный платочек. Прислушался — ни звука, ни шороха. Значит, все закончилось, можно заняться уборкой. Разумеется, не самому — на это есть домовики.

— Мерлиновы подштанники, Малфой! Чего выебываешься, думаешь, так пахнуть не будет? Ниче, сюда спустись, тут и тряпка твоя не поможет.

В другое время Люциус непременно бы поставил Макнейра на место, не исключено, что при помощи пары весьма неприятных проклятий — будет он еще терпеть хамство какого-то шотландского недоумка! В другое время, но не сейчас, когда палач только-только закончил с пленником, и в его темных, обычно полусонных глазах еще не погасли скверные огоньки. Такой блеск лучше всяких предупредительных табличек говорил, что Макнейра категорически не стоит даже пытаться проклясть, и неважно чем — хоть пустячным насморком. Повышать голос, спорить и возражать тоже не стоит. Идеальным вариантом было бы вообще спрятаться подальше и не попадаться Макнейру на глаза, пока он не остынет.

Едва шагнув с последней ступеньки, Люциус поскользнулся, но в последний момент вернул себе равновесие, судорожно взмахнув руками. Увидев, в чем запачкались его щегольские ботинки из драконьей кожи, он страдальчески скривился. Большая лужа уже начавшей загустевать и кажущейся практически черной крови выглядела омерзительно, а воняла еще хуже. Люциус вынужден был отнять платок от лица, и в нос ударила волна густого запаха — для него кровь пахла ржавчиной и неизменно вызывала тошноту. Впрочем, всё остальное было еще гаже: вряд ли кто-то в пыточной при тесном общении с Макнейром смог бы контролировать отправления своего организма.

— Ты все записал? — отрывисто спросил Люциус, стараясь не фиксироваться взглядом на хаотично разбросанных по полу ошметках человеческой плоти — Макнейр, погрузившись в работу, совершенно не заботился об аккуратности и чистоте. Впрочем, это не особо помогло: первым, что он увидел, подойдя ближе, была водруженная на стул отрубленная голова с отрезанными ушами и одним выколотым глазом. Казалось, из пустой глазницы до сих пор течет какая-то слизь вперемешку с кровью, и Люциус торопливо отвел взгляд, судорожно сглотнув, чтобы унять позыв тошноты. Желудок пульсировал, словно заявлял, что категорически отказывается нормально функционировать в таких условиях.

— Я? Это он все записал, — Уолден небрежно кивнул на листок, покрытый кривыми строчками. — Сам знаешь, у меня болтать трудно.

Ну да, действительно. Макнейр проявлял исключительную изобретательность, когда требовалось разговорить пленников, при этом, в отличие от Кэрроу с их старым добрым Круциатусом, в основном предпочитал работать руками и разнообразными орудиями. Прямо как маггл, но, поскольку рано или поздно все «объекты» ломались, никто не ставил ему это в упрек. Однако из-за странного каприза этот прирожденный и потомственный палач терпеть не мог воплей жертв — утверждал, что они его раздражают и отвлекают. Поэтому в первую очередь Макнейр накладывал заклятие, замораживающее голосовые связки и лишающее возможности издать хотя бы жалкий писк, и накладывал настолько основательно, что зачастую сам не мог потом снять. По поводу последнего он не переживал — ведь все равно никто не собирался отпускать попавшего к нему в руки бедолагу, так зачем ему голос?

Собственно, именно поэтому, как невольно заметил Люциус, у растянутого на столе обезглавленного тела, испещренного глубокими порезами, ожогами и проплешинами содранной кожи, руки остались в полной сохранности — чтобы пленник смог написать требуемую информацию перед тем, как Макнейр одним взмахом топора поставит точку и в допросе, и в его жизни.

— Значит, записал, — Люциус прищурился, стараясь разобрать в тусклом освещении чудовищные каракули, выведенные трясущейся рукой. Проклятие! Понятно, что каллиграфии ждать нелепо, но он так скоро зрение испортит.

— А куда ему было деваться, — ухмыльнулся Макнейр — раздражение и отвращение собеседника его явно забавляли. — Чего только не сделаешь, чтобы сохранить второй глаз. Уф, ну и упертые авроры пошли. Я с этим мудаком совсем употел. Кто бы подумал, что в нем столько крови, как говорят у нас в Шотландии... Хотя ты всё равно не в курсе. Тут бы прибраться, да я домой. Сам уже докладывать будешь.

Ремесло палача определенно было чуждо Люциусу хотя бы из-за повышенной брезгливости. Одно дело — драться с аврорами и фениксовцами боевыми заклятиями, и совсем другое — часами истязать человека, слушать, как он заходится в крике, нюхать вонь от его дерьма и рвоты... Как Люциус ни внушал себе, что это необходимо для дела и в конечном итоге пойдет на пользу ему же, пересилить омерзение не мог.

Люциус часто задумывался, чем руководствовался Темный Лорд, когда поручил ему возглавить пыточную группу, которая ради соблюдения неких формальных норм приличия называлась допросной. Ведь он, видящий своих сподвижников насквозь, не мог не знать, что Люциуса с души воротит от всего этого. Может ли быть, что Лорд на что-то намекал? Но на что? Не означает ли это, что Люциус на самом деле совсем не на таком хорошем счету, как полагает?

Забывшись, он тяжело вздохнул и тут же снова уткнулся в платок. Мерлин, хорошо хоть, что Макнейр убрался домой, пусть и любезно предоставив ему возможность прибрать за собой. С какой стати он упорно притаскивал «объекты» сюда, являлось загадкой. Сам Макнейр утверждал, что в Малфой-мэноре исключительно удобный подвал с превосходной звукоизоляцией, но Люциус сильно подозревал, что на самом деле этот шотландский психопат просто-напросто над ним издевается. Как, кстати, и Лорд… хотя об этом лучше молчать даже мысленно.

Люциус поднялся на ступеньки, чтобы не запачкать кровью одежду, бросил на труп заклинание, измельчающее его до состояния кашицы, и немедленно удалился. На сегодня с него достаточно омерзительных вещей, а эльфы проветрят подвал и отмоют его до блеска, собрав получившуюся в результате… хм, витаминную подкормку.

По крайней мере, он отработал методику наиболее быстрого и одновременно выгодного избавления от тел пленников. Вряд ли кто-то еще додумался до такого...

Бродящие по темным аллеям парка прекрасные белоснежные птицы поворачивали головы в сторону дома, втягивали ноздрями воздух и периодически издавали нетерпеливые мяукающие крики.

@темы: фики

---

Слэш про Люциуса

Драббл с редким пейрингом, где я старательно пыталась написать рейтинг. И вообще написать драббл - у меня тяжело с маленьким объемом, так и лезет текст за края.

Название: Карты, виски, два ствола
Автор: я
Бета:  Tau Mirta,  tigrjonok
Размер: драббл, 924 слова
Персонажи: Рудольфус Лестранж/Люциус Малфой
Категория: слэш
Жанр: общий, юмор
Рейтинг: R
Предупреждения: юст с хэппи-эндом
Краткое содержание: Люциус слишком сильно любит играть
Для голосования: #. WTF Lucius Malfoy 2014 - работа "Карты, виски, два ствола"

Одним из главных удовольствий в жизни Люциуса Малфоя была игра, причем зачастую ради самой игры. Он просто обожал то непередаваемое ощущение, когда по телу пробегает мелкая дрожь азарта, перед глазами темнеет от возбуждения и дыхание перехватывает от предвкушения выигрыша. Ныне покойный Абраксас даже упрекал сына за то, что он порой слишком увлекается процессом в ущерб целенаправленному достижению результата. Вполне возможно, что обвинения были справедливы, и Люциус пытался вести себя разумнее, но получалось далеко не всегда.

В один прекрасный день он осознал, что очень не прочь перевести отношения с давним приятелем и свояком на другой уровень. В том, что Руди не откажется, что еще со школьных времен мечтает затащить его в постель, сомнений не было. Как и в том, что инициативу придется брать на себя — этот сдержанный и серьезный зануда в жизни не сделает первый шаг из-за идиотского комплекса неполноценности. И вот что, спрашивается, мешало ему напрямую подойти к Руди и позвать его в постель? А еще лучше — отвести туда за руку, иначе он так и будет подозревать, что его разыгрывают.

Самый простой и беспроигрышный способ получить желаемое почему-то показался Люциусу скучным и примитивным. В душе всколыхнулась знакомая жажда острых ощущений, и он предложил Руди сыграть в карты. Если точнее, в игру «верю — не верю». На раздевание.

Собственно, именно это и привело к карточной партии, развернувшейся в малой гостиной Малфой-мэнора, предназначенной для приема близких друзей и дорогих родственников. Битва шла уже больше часа. Поначалу чинно сидевшие за столом игроки переместились на пол, решив, что роскошный персидский ковер куда удобнее, вторая бутылка вина подходила к концу… Все было совершенно прекрасно, если не считать одной досадной мелочи.

Люциус выигрывал. Блестяще выигрывал. И был из-за этого в совершенном бешенстве.

Правила были просты до примитивности: один доставал из колоды карту и называл ее, другой отвечал «верю» или «не верю», и проигравший что-то снимал с себя. Разумеется, игра заканчивалась, когда один оставался в чем мать родила. В качестве же приза победителю доставалось то, что его партнер ставил на кон. Руди пообещал, что голым и без каких-то маскировочных чар пролетит над Темзой на метле, выхватит оттуда рыбу и принесет ее Люциусу. Несомненно, на такую рискованную ставку — он ведь не лихой Долохов, не сорвиголовы Розье и Уилкс, а вдумчивый и дотошный аналитик — его коварно толкнули три бокала огневиски, выпитых еще до начала игры. Люциус же, опустив глаза и скрывая торжествующую улыбку, сообщил, что обязуется в случае своего поражения предоставить себя в полное распоряжение на всю ночь.

Вспыхнувший в глазах Руди огонь подтвердил, что он на верном пути, и этой ночью ему не грозит ни шинкование ингредиентов для сложного зелья (проклятый Снейп!), ни бег в мешке по пересеченной местности парка (у Крэбба и Гойла совсем нет чувства юмора!). О нет, его ждут куда более интересные занятия…

Увы, Люциус не учел своего феноменального везения в любых карточных играх. Именно поэтому сейчас, спустя полтора часа после начала игры, он расстался всего лишь с ботинками, одной запонкой и зеленой лентой для волос. Рудольфус же, если не считать шейного платка, сидел совершенно голый, с вставшим членом, воинственно нацеленным на Люциуса (по крайней мере, очень хотелось на это надеяться), и красный, как рак, потому что прикрываться было поздно — любезный хозяин уже успел все прекрасно рассмотреть. Партия со всей очевидностью подходила к концу, и победитель практически определился.

— Уверяю тебя еще раз, Руди, что тут стыдиться нечего, — Люциус чуть склонил голову налево, так, чтобы в свете парящих в воздухе свечей его роскошные, распущенные по плечам волосы наиболее выгодно блестели и переливались. В его голосе сами собой зазвучали мурлыкающие нотки, которые, по словам Мальсибера, могли совратить и святого. — Во-первых, это совершенно естественная вещь для мужчины, а, во-вторых, должен признаться… ну, с какой стати мне должно быть неприятно смотреть на твой член? Он очень даже красивый, тебе есть чем гордиться.

Вместо ответа Рудольфус метнул в Люциуса бешеный, ошпаривающий взгляд, ясно обещающий зверски изнасиловать его при первой возможности. Занятная перспектива, особенно если подсказывать, как именно — он слишком приличный молодой человек, чтобы справиться без советов.

Например, для начала Руди мог бы поставить Люциуса на колени перед собой, вогнать свой замечательный член ему в глотку до основания и вколачиваться в рот, до боли вцепившись в волосы. Потом перегнуть его через спинку дивана и грубо оттрахать, потом переместить к камину и все повторить, и на столе… и еще можно у стены… В общем, сделать все, чтобы Люциус сорвал голос от крика и на следующий день не смог бы безболезненно сесть…

По позвоночнику Люциуса прокатилась горячая волна, его член, давно стоящий не хуже, чем у Руди, дернулся, и только благодаря последним остаткам самообладания он не запачкал мантию самым позорным образом. О да, потрясающий план, только вот Руди, идиот, сейчас проиграет и из принципа полетит над Темзой ловить рыбу. А он останется тут с ноющими яйцами, потому что тоже идиот, в очередной раз заигрался и перемудрил.

— Туз треф. — Мерлин, да у него что, руки начали дрожать?

— Ве…

«Нет же, дурак!»

— Верю, — голос Рудольфуса стал низким и хриплым, и от него внутри закручивалась огненная пружина. Его глаза будто оглаживали лицо Люциуса, его шею, плечи, руки… — Я… верю.

«У меня был пиковый туз, кретин! Пиковый! Ну что ты наделал? Что?»

— Э… ну надо же. Надо же, Руди… Наконец-то…

«Я так это не оставлю! Нет уж, не оставлю!»

— Ты, значит…

По телу словно прошлась бархатная волна, и тут же стало прохладно — из открытого окна на разгоряченную обнаженную кожу потянуло ветерком.

Обнаженную?

Люциус окинул себя взглядом и отметил, что с такими проявлениями стихийной магии, как испарение всей одежды, он еще не сталкивался. Впрочем, на что только не способны волшебники, когда им что-то жизненно необходимо. Именно жизненно — еще немного, и у кого-то из них случится удар.

— …Не столь уж безнадежен, Руди. В картах.

@темы: фики

---

Перевод про Люциуса

А это - мой первый перевод вообще. У меня была замечательная бета, я без нее бы ничего не сделала.

Название: Пересечения
Автор: A Madder Sky
Оригинал: www.fanfiction.net/s/8915608/1/Intersections
Запрос о разрешении: отправлен
Переводчик: я
Бета:  Tau Mirta
Размер: мини, 1307 слов
Пейринг/Персонажи: Люциус Малфой/Чарити Бэрбидж
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Примечания автора: Эта вещь родилась, когда один из моих друзей упомянул Люциус/Чарити как крэк-пейринг, и мой мозг так и завертелся, чтобы придумать, как вписать это в канон. И, черт возьми, он стал моим ОТП. Написано на Albino Smurf.
Предупреждения: смерть персонажа
Для голосования: #. WTF Lucius Malfoy 2014 – работа "Пересечения"

Им по восемь, когда, стоя в разных концах бального зала, они впервые встречаются взглядами. Он поднимается с места, смахивая несуществующую пыль с мягкой серой мантии. Она опускает глаза и пытается спрятать румянец на щеках длинными прядями золотистых волос.

— Ты потанцуешь со мной, Чарити Бэрбидж?

Черные ботинки из драконьей кожи. Протянутая к ней рука в белой перчатке. Сияющая улыбка на бледном лице, волосы — как лунный свет, а глаза — как серебро. Его зовут Люциус Малфой.

— Д-да. Конечно.

Они кружатся в танце на мраморном полу, и между ними протягивается первая ниточка связи.

***

— Ну, вот… — он замолкает.

— Ну, вот… — отвечает она.

Ниша за доспехами маленькая, и в ней тесно. Голубые глаза Чарити в тусклом свете смотрят неуверенно. На нем зеленый галстук, на ней — желтый.

— Это ничего не изменит, правда?

— Ничего.

Ложь, и они оба это знают.

***

На первом курсе профессор Флитвик во время урока Чар делит учеников на пары: слизеринец и хаффлпафец. Разумеется, он намеренно ставит их вместе.

На втором курсе они вступают в Дуэльный клуб. Люциус атакует Инсендио, Чарити отвечает Конфринго *. По пути в Больничное крыло они держатся за руки.

На третьем курсе она прячется в библиотеке, а до него доходят первые слухи о Томе Риддле.

На пятом курсе он просит помочь с подготовкой к С.О.В. по Гербологии. Она отказывается.

На седьмом курсе Люциус присоединяется к Пожирателям Смерти, а Чарити объявляют предательницей крови.

***

Рассвет выпускного дня яркий и безоблачный. Пока семикурсники в алфавитном порядке поднимаются на трибуну, в воздухе разлито напряжение. Они пожимают руки директору и своему декану, а затем спускаются и занимают места рядом с товарищами.

Из группы младших членов Ордена Феникса Чарити смотрит на Люциуса, окруженного последователями Темного Лорда. У него на руке виснет невеста и, улыбаясь, болтает со своими темноволосыми сестрами. Его передёргивает — чувствует, как взгляд Чарити прожигает спину.

Чарити выходит наружу и направляется в Запретный лес. Поскольку она занята тем, что пытается сдержать слезы, то не слышит, как Люциус, извинившись, уходит следом.

— Чарити.

Она застывает на месте. А затем его руки обнимают ее и разворачивают лицом. Его серебристые глаза печальны.

— Ты плачешь.

Она не может ответить.

Медленно и нежно он вытирает ей слезы.

— Мне жаль.

Поцелуй застает ее врасплох. Следующие же за ним слова — нет.

— Прощай.

***

Когда сова приносит приглашение на свадьбу, она его сжигает.

***

Проходят годы. У него появляется сын, с такими же серебристыми волосами и глазами, как у отца. Приглашения на приём по случаю его рождения она не получает.

***

Разбуженная хлопками аппарации, Чарити хватается за палочку. Выглядывает из окна — развевающиеся черные мантии, оскалы белых масок… Ее кошмар стал реальностью.

И тут голос, который она не ожидала когда-нибудь еще услышать, как нож, разрезает охватившую ее панику.

— Беги!

***

«Темный Лорд мертв!»

Люциус должен бы горевать, но думает только о Чарити.

***

В Азкабане холодно и темно. По сумрачным коридорам эхом разносятся крики, затихающие с приближением дементоров. Но вокруг его камеры тепло, свет и уют. Рядом порхает ее патронус-голубка и отгоняет отчаяние.

— Почему, Люциус?

— Почему что?

— Почему ты спас меня?

— Разве могло быть иначе?

Голубка покидает его вместе с надеждой.

***

Ранним утром в Хогвартсе царит тишина. Когда Чарити идет в свои комнаты после педсовета, стук ее каблуков звучит неестественно громко.

Заметив рядом с собой бледного человека, она вздрагивает. Он ходит неслышно, будто грациозная пантера на охоте. Но он ниже ростом, чем тот, о ком она думает, и глаза у него чёрные, как беззвездная ночь.

— Северус?

Он отдает ей конверт и уходит без единого слова.

Чарити переворачивает письмо и на красном воске печати видит герб Малфоев. Ее наполняет необъяснимая ярость.

— Люциус попросил, чтобы ты прочла письмо перед тем, как сожжешь его. — Голос Северуса плывет в воздухе, но, когда она поднимает голову, его самого уже нет.

Это не последнее письмо, которое он тайком вложит ей в руку.

***

— Ты не должен быть здесь, Люциус.

— Почему же нет, моя дорогая?

— Ты женат. У тебя есть сын. Что с ними станет, если кто-то узнает?

— Успокойся. Северус никому не скажет.

— Я не об этом! Тебе совсем все равно, что они почувствуют, если это выйдет наружу?

— Конечно, мне не все равно, Чарити. Но я не могу перестать думать о тебе.

— Ты не отвечаешь на вопрос. Что бы ты тогда сделал?

Повисает напряженное молчание.

— …Я не знаю. Просто не знаю.

***

— Профессор?

Чарити поднимает взгляд от проверяемых работ. Уже почти девять вечера.

— Да, мистер Малфой?

Сын Люциуса, к ее удивлению, ходит к ней на занятия.

— Я не смогу сдать вам эссе завтра, поэтому решил отдать его сейчас.

Что еще удивительней, Драко оказался хорошим учеником, часто проявляющим и вдумчивость, и проницательность. Этот юноша далеко пойдет.

— Почему вы не можете прийти на занятия завтра?

Драко долго молчит.

— Я собираюсь навестить отца.

Чарити ничего не говорит. Что тут скажешь? Повинуясь порыву, она открывает один из ящиков стола и достает плитку простого молочного шоколада из «Сладкого королевства». Люциус никогда бы в этом не признался, но она знает, что это его любимое лакомство.

— Вот, — протягивает она шоколад. — Отдай отцу.

Драко колеблется, а затем его лицо искажается в хмурой гримасе.

— Зачем? Вам же на самом деле все ра…

— Мне не все равно, мистер Малфой, — перебивает она. Ее губы трогает ироничная усмешка, а голос звучит так, будто она далеко отсюда. — Разве может быть иначе?

Его рука сжимает шоколадку, и он уходит, озадаченный.

***

Когда Северус убивает Дамблдора, Чарити сидит в своем небольшом домике и ждет Люциуса. Он не приходит.

***

Она прижимается к нему в углу подвала Малфой-мэнора. Темно, но она знает, что не одна.

— Я не могу спасти тебя, Чарити. Не в этот раз.

— Знаю, Люциус. Знаю.

Они сидят в тишине, и Чарити слушает размеренный стук его сердца.

***

Она беспомощно висит над длинным обеденным столом, медленно вращаясь. Слезы капают на полированное дерево. Чарити вспоминает тот вечер, когда они кружились в танце, счастливые и беззаботные.

— Северус! Северус, пожалуйста!

«Пожалуйста, Северус, позаботься о Люциусе. О Драко. Даже о Нарциссе. С ними он счастлив. Пусть они переживут эту войну».

Она смотрит на него, на знакомые серые глаза, вокруг которых появились морщинки, на светлые волосы с несколькими седыми прядями. «Хотела бы я состариться рядом с тобой».

«Не плачь, Люциус. Я не боюсь».

«Когда-нибудь я снова тебя увижу».

***

Люциус смотрит на зеленую вспышку сухими глазами, и его сердце разлетается вдребезги.

@темы: фики

---

Фик про Люциуса

Пока на нынешней ФБ ждать деанона, я тут положу то, что наваяла на прошлую ЗФБ. Тогда я играла за команду Люциуса. Я говорила, что очень люблю Люциуса? Я это повторяю. Люблю его, павлина белобрысого, нежно. Но часто над ним издеваюсь в фиках, так что меня можно заподозрить в обратном. Вот даже и сейчас в голове медленно вызревает нечто водевильное, где Люцу опять достанется.

Это вот нечто нежное, задумчивое и с Луной. И Луной.

Название: Лунный свет
Автор: я
Бета:  Tau Mirta,  2524104_aka_ alia
Размер: мини, 2056 слов
Персонажи: Люциус Малфой, Луна Лавгуд
Категория: джен, прегет, намек на слэш
Жанр: драма с элементами некоего юмора
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: упоминание съеденных павлинов
Краткое содержание: Про Люциуса, Луну и некоторые интересные свойства луны
Для голосования: #. WTF Lucius Malfoy 2014 - работа "Лунный свет"

1993 год.

Вообще-то члену Попечительского совета Хогвартса не пристало оскорблять учащихся, называя их чокнутыми и полоумными, поэтому Люциус ничего такого не говорит. Но, тем не менее, эта девчонка именно такая — чокнутая и полоумная. С длинными спутанными волосами, будто понятия не имеет о существовании расчесок, и странным, устремленным словно в себя и одновременно сквозь собеседника, взглядом выпуклых голубых глаз, с какими-то немыслимыми сережками в ушах — это что, незабудки? И при этом она еще учится на Рейвенкло? Шляпу, определенно, пора со всеми почестями сдать в школьный музей. Или собрать во дворе Хогвартса учеников, дать им с ней торжественно попрощаться, а потом сжечь на костре — да, так было бы еще лучше.

— Мисс… Лавгуд, так? Видите ли, мисс Лавгуд…

Надо быть вежливым. Ее отец — издатель «Придиры». Конечно, плевать, что могут написать в этой газетенке для параноиков. С другой стороны, его с детства учили, что любой прессой и тем, как она может подать тебя публике, нельзя пренебрегать. Да и, кажется, девчонка на самом деле хочет помочь, если Люциус еще не разучился разбираться в людях. Вот только непонятно, с какой стати.

— Мистер Малфой, это обязательно подействует, вот увидите. Отец писал в «Придире»: лунный свет пропитывает воду, на которую попадает, а потом такой водой можно лечить людей, если им страшно или грустно. Я специально вчера выставила стакан на подоконник на всю ночь.

— И вы предлагаете мне…

— Просто дайте это выпить Драко, и увидите, сразу станет легче. Тогда он быстрее поправится. Вы же сейчас к нему?

Да, Люциус как раз спешит в больничное крыло, так что этот в высшей степени абсурдный разговор пора заканчивать. Только, пожалуй, надо уточнить кое-что. Но вежливо, максимально вежливо. Во-первых, девчонка все-таки из чистокровной семьи, хоть и полностью свихнувшейся, во-вторых, не стоит забывать о прессе. Если он хочет обеспечить нужное решение по делу о гиппогрифе, благосклонное внимание всех газет крайне необходимо.

Именно поэтому он забирает стакан — так осторожно, будто плещущаяся в нем совершенно обычная на вид вода сейчас выпрыгнет и вцепится в лицо.

— Мисс Лавгуд, а почему вы беспокоитесь о моем сыне? Вы с ним… общаетесь?

Слово «дружите» Люциус просто не в состоянии выдавить, потому что от одной мысли об этом у него мурашки бегут по спине. Впрочем, и простого общения с этой… лунатичкой вполне достаточно для еще более серьезного разговора, чем тот, что и так вот-вот предстоит Драко.

— Нет, что вы, мистер Малфой. Драко едва ли помнит мое имя. Просто я знаю, что сейчас ему больно, страшно и грустно. Раны вылечит мадам Помфри, а если Драко выпьет эту воду, ему станет легче на душе. Это же так просто и ничего мне не стоит.

Теперь Люциус отчётливо понимает одно — еще несколько минут разговора с этой ненормальной девчонкой, и он сам, чего доброго, рехнется. Лучше побыстрей отвязаться от нее, разумеется, с подобающими случаю любезностями.

— Благодарю вас, мисс Лавгуд. — Он церемонно наклоняет голову. — С вашей стороны чрезвычайно любезно беспокоиться о здоровье и хорошем настроении Драко. Я передам ему эту… это лекарство и наилучшие пожелания от вас.

— Спасибо, сэр.

Он ускоряет шаг, удаляясь по коридору и стараясь держать стакан так, чтобы не расплескать воду. Проклятие, даже вылить некуда по дороге… Ну ладно, донесет до больничного крыла, так и быть.

Разумеется, Драко это пить не будет. Во-первых, Люциус и без того оказал слишком большую любезность этой дурочке, согласившись выслушать ее. Во-вторых, он явился в школу — да будут благословенны привилегии попечителей Хогвартса! — не для того, чтобы успокаивать сына. Страшно и грустно? Превосходно! Значит, по крайней мере, Драко догадывается, что скажет отец по поводу его последней выходки.

Безусловно, тварь, поранившая мальчика, едва не разорвавшая его на куски, не будет жить. Недоумок, которого Дамблдор неизвестно с какой стати (может, проиграл пари?) назначил на пост преподавателя Ухода за магическими существами, потеряет работу — Люциус приложит к этому все усилия. Но и Драко, которому хватило идиотизма лезть под копыта дикому гиппогрифу, нечего гладить по голове. Сын сейчас услышит много неприятного для себя, но он должен это услышать, или так ничему и не научится. Главное, не забыть убрать из больничного крыла медсестру и поставить Заглушающие чары. Выговор наследнику Малфоев — дело исключительно семейное, не терпящее лишних свидетелей.

И это единственное, что Люциус собирается сделать для душевного спокойствия Драко. Сын сейчас услышит много неприятного для себя, и ему придется это выслушать или он так и не научится хоть в малейшей степени просчитывать последствия своих поступков.

Вода с лунным светом. Ну надо же.

***

1998 год.

— Пожалуйста, мистер Малфой. Не обязательно ходить самому, вы можете послать кого-то из эльфов. Мистеру Олливандеру надо попить воды, которая постояла под луной, а то ему совсем плохо.

— Мистеру Олливандеру оказывают необходимую медицинскую помощь в разумных пределах. И хватит нести всякий вздор. Лучше побеспокойся о себе.

— Но я же не боюсь. А вот мистер Олливандер совсем пал духом и думает, что уже никогда отсюда не выйдет, поэтому ему нужнее. Если он выпьет воды, ему станет спокойнее и легче. Вот увидите.

Поразительно, но она и в самом деле, кажется, нисколько не боится. Смотрит на него так спокойно, даже безмятежно, будто они сейчас, как лет пять тому назад, разговаривают в светлом и вполне безопасном школьном коридоре, а не в мрачном полутемном подвале, в котором и самого Люциуса пробирает дрожь — и, откровенно говоря, далеко не только из-за холода. Будто их не разделяет решетка, а за ее спиной на грязном драном матрасе не лежит пластом Олливандер.

Люциус помимо воли вглядывается в старика — проклятие, освещение совсем никуда, так сразу и не разберешь, дышит ли он вообще. Тощая грудь слегка приподнимается, значит, жив. Хотя, само собой, не в лучшем состоянии — чего еще ждать после допроса, который вел лично Темный Лорд? А эта невменяемая девчонка, видите ли, заботится о том, чтобы поднять его дух. О да, сейчас самое время!

Впрочем, если уж эта глупая вода успокаивает — хотя бы по мнению Лавгуд — ему бы определенно не помешало настоять под луной стакан и для себя. А то последние события совсем не способствуют укреплению духа, как ни пытайся приободрить жену, сына, да и самого себя.

У него забрали палочку, которая верно служила с одиннадцати лет. Он чувствует себя голым на ярмарочной площади — нет, даже не голым, а будто с него вместе с одеждой содрали кожу. Безоружный, он ощущает, что совершенно беззащитен перед гостями (приличия ради надо называть их гостями, хотя последнему домовику в мэноре понятно, что отнюдь не хозяин звал их сюда), многие из которых на взводе после столкновений с остатками Ордена Феникса или же просто утратили последние остатки терпения, понимания и хороших манер после Азкабана.

Хуже всего омерзительное ощущение, что он перестал быть главой и защитником своей семьи и не может гарантировать безопасность самым близким людям в их же собственном доме. Нарцисса большую часть дня проводит у себя в спальне, жалуясь на непроходящую мигрень. Жаль, что такие отговорки звучат убедительно лишь в женском исполнении, а то он охотно бы к ней присоединился. Драко превратился в собственную тень, тихо скользящую по мэнору и изо всех сил старающуюся не привлекать ничьего внимания. Получается плохо, судя по тому, как во всех смыслах плотоядно на него пялится этот кошмарный Фенрир. Только что слюну с клыков не роняет. Да и дружок оборотня, тот лохматый егерь в клетчатых штанах, с подведенными тушью — Мерлин обвислый! — глазами и вихляющей походкой, тоже не отстает. И хуже всего то, что иногда Люциусу мерещится, мерещится… Нет, полный бред и алкогольные галлюцинации. Драко бы ни за что не привлекло такое отребье.

Определенно, нужно реже прикладываться к бутылке, но что еще остается делать? Что, спрашивается? Он лишился расположения Лорда — и, судя по всему, навсегда, себе-то можно не врать. Северус прикрывает его семью, как может, но он не всесилен, хоть и на хорошем счету сейчас. И он уж точно не может остановить никого из тех, кто уродует поместье одним своим присутствием, кто ломает мебель, пачкает ковры, вырывает с корнем кусты роз… Фенрир, чтоб ему пять серебряных пуль в живот схлопотать, даже сожрал всех павлинов, знаменитых белых павлинов Малфой-мэнора! Вряд ли из-за того, что умирал от голода, скорее всего дело просто в желании гадить везде, где находится — чего еще ждать от этих оборотней? Из волчьих зубов спасся лишь самый старый павлин, тезка Люциуса, у которого хватило ума своевременно улететь куда-то в лес, только это, увы, совсем не означает, что он выжил…

Люциус прекрасно понимает, что где-то допустил ошибку, и теперь идет ко дну, утягивая за собой жену и сына, да и весь свой род, пожалуй, тоже. Если бы знать, что надо было сделать иначе в прошлом… но хроноворота у него все равно нет. У него теперь и палочки-то нет, и сам он представляет собой жалкое зрелище: не брился уже три дня, волосы свисают, как пакля, левый глаз то и дело дергается от нервного тика… Если бы Люциус мог, он бы, пожалуй, плюнул в собственное лицо от омерзения.

— Мистер Малфой, так вы попросите эльфов, чтобы они подержали стакан воды под луной, а потом принесли его сюда? Вам же это ничего не будет стоить, а мистеру Олливандеру станет лучше.

Он снова вглядывается в бесчувственного старика на худом матрасе и внезапно вспоминает, как давным-давно, совсем забыв о необходимости вести себя прилично, восторженно смеялся, подпрыгивал и едва не плясал в магазине, потому что палочка — да, та самая, которую отобрал Лорд — дрогнула, потеплела, слово задышала в руке, а затем выбросила сноп искр изумрудного цвета. Потом Люциус получил изрядный нагоняй от отца за недостойное поведение, но пережитый им чистый восторг того стоил.

Внутри что-то неуютно сжимается и ворочается, и он от души надеется, что это не совесть. Сейчас ее торжественное явление было бы крайне неуместно. Не совесть, в конце концов, может спасти семью, поместье и остатки его чести.

— Я прикажу домовикам, они принесут воду…

— …с лунным светом.

— С лунным светом. Пусть так. Надеюсь, после этого ты перестанешь докучать мне своими бреднями.

Из подвала Люциус едва не бежит, твердо дав себе слово, что больше туда не пойдет. Ему там совершенно нечего делать, а если кто-то из двоих пленников испустит дух, он категорически не желает при этом присутствовать. В конце концов, он и без того занят, пытаясь изо всех сил удержать на плаву род Малфоев. И, возможно, хотя бы ради самовнушения стоило выпить стакан воды «с лунным светом», как выражается эта полоумная — а вдруг подействовало бы? Крепкие нервы ему еще очень пригодятся, уж это ясно как день.

Когда пленники, в том числе девчонка Лавгуд, исчезают из мэнора, Люциус думает, что тут ему и тазик "лунной" воды не поможет.

***

2003 год.

— Так вас точно не очень побеспокоит, если я подожду тут, появятся ли лунные лягушки, мистер Малфой? Понимаете, мой искатель указывает, что именно в вашем поместье возможно их выпадение…

— Выпадение? Как дождь?

— Именно. — Она настолько серьезна, что насмехаться над ней как-то не получается. — Как дождь с луны. Я не буду тревожить вас и вашу семью, а просто посижу тут и подожду.

— Ну что вы, о чем речь, мисс Лавгуд. Чувствуйте себя как дома, — учтиво склоняя голову, Люциус старается вложить в этот жест весь сарказм, который только поместится. — Если вы не против, я даже составлю вам компанию. Могу заодно наколдовать под луной пару стаканов с водой.

— Это даже больше, чем мне хотелось. Большое спасибо, мистер Малфой, вы так любезны.

Проклятие, а она, кажется, говорит это всерьез.

Увы, указать чокнутой на дверь или, если точнее, на ворота, не получится. С друзьями Гарри Поттера, Победителя Темного Лорда, надо быть максимально вежливым. Особенно Малфоям, во всяком случае, пока не удастся вернуть герою долг жизни. Так разве можно отказать молодому и перспективному магозоологу в сущей малости — посидеть на скамейке в саду мэнора под полной луной в обнимку с каким-то своим немыслимым прибором для обнаружения лягушек?

Кроме того, ему все равно скучно. В поместье никого, кроме домовиков — Нарцисса гостит у Северуса, в одном из его тайных убежищ, а где Драко, Люциус догадывается, но категорически не хочет верить. Он уже ответил на все деловые письма и договорился на завтра о паре встреч с нужными людьми. Ничто не мешает сидеть в тишине на другом конце скамейки (откуда он согнал своего пернатого тезку — этот пройдоха умудрился выжить в диком лесу и вернулся в поместье, когда война закончилась) и лениво рассматривать, как переливаются серебром в лунном свете длинные, до пояса, волосы Лавгуд. Мерлин, неужели она научилась их расчесывать? Рассматривать из чистого любопытства, разумеется.

Люциус сам не понимает, почему ее присутствие не раздражает его — хотя бы напоминанием о подвале, куда он до сих пор спускается лишь по крайней необходимости. Однако, как ни странно, сейчас он испытывает удивительные спокойствие и умиротворение, и еще желание сидеть вот так на скамейке в тишине как можно дольше.

Луна, глядя на небесное светило своим именем, чему-то слегка улыбается. Люциус с недоверием рассматривает полупустой стакан, который как-то оказался в его руке. Разумеется, в воду с лунным светом он не верит, но допить ее стоит. На всякий случай.

@темы: фики