Ох уж эти сказочники... (с)
Это (во всяком случае, пока) самая длинная вещь, которую я написала. Как вспомню, так вздрогну, называется. 
С прошлогодней Фандомной Битвы для команды Постапокалипсиса.
Название: Вас приветствует Поселение
Автор: я
Бета: troyachka - низкий тебе поклон за то, что правила этого слона
Размер: макси, более 48000 слов
Канон: Гарри Поттер (постапокалиптическое АУ), Операция "Мертвый снег"
Пейринг/Персонажи: Хагрид, Олливандер, Луна Лавгуд, Блейз Забини, Фред и Джордж Уизли, тонкие и не очень намеки на гельбус, снюпин, Невилл/Луна, Драко/Блейз и Олливандер/Трелони
, зомби, кочевники, основатели и прочие, прочие
Категория: джен с намеками на пейринги
Жанр: фантастика
Рейтинг: R. Да, там едят и убивают людей, ругаются матом, а также внезапно появляются зомби-нацисты
Краткое содержание: В разгар битвы за Хогвартс произошел случайный выброс магии, полностью изменивший привычный мир.
Примечание/Предупреждения: нелинейное повествование. фансервис!
Ссылка на пост с иллюстрациями. Первые три - Дядюшка Эдь, четвертая - Soaring Freedom.
fk-2o13.diary.ru/p191811550.htm
читать дальшеСегодня Хагрид просыпается от дикой жажды: его язык распух и едва ворочается, небо отекло и словно чем-то обложено, сердце судорожно стучит и заходится от одного желания — пить! Пить! Воды, или он просто умрет, прямо сейчас, даже с постели не встав! Почти слепой от полутьмы и от того, что зрение у него уже начало меняться, он хватает флягу с холодной водой, которую с вечера поставил у матраса, буквально присасывается к ней и пьет до дна, крупными глотками, обливаясь чуть не с ног до головы. Один глоток попадает не в то горло, но он и тогда не в силах отпустить флягу, поэтому, лишь осушив ее до дна, заходится в кашле, дергаясь всем телом, пока на глазах не показываются слезы.
Ну вот и полегчало малость. Дальше-то будет хуже, хоть все Черное озеро выхлебай, хотя нынче из него, само собой, так запросто пить не стоит. Но ничего, сегодняшний день он авось еще продержится. Другое дело, стоит ли тянуть, не лучше ли уже решиться, не на одно, так на другое. Чем дальше откладывает, тем страшнее делается, это понятно, вот и надо с духом собраться. А то дождется еще того, что уже ничего сам решить не сможет, придется за него другим думать и делать, а за что им это? Разве без этого им бед не хватало?
Он медленно и тяжело встает, потирает поясницу — уж больно она ноет, да с каждым днем все сильнее и сильнее — и осматривает комнату. В бывшей слизеринской спальне для мальчиков, где теперь спят мужчины их группы, никого, кроме него, нет. Часы на стене — солидные, красного дерева, им сносу не будет, хоть что приключись — показывают восемь утра. Значит, все уже встали — подъем-то у них ранний — и делами обычными занимаются. Кто готовит, кто территорию обходит с проверкой, кто сигналы слать на случай, если кто еще проявится, пытается, кто исследованиями занимается. А его, значит, решили не тревожить, еще вчера Невилл беспокоился, что вид у него больной, просил лечь спать пораньше и отдохнуть подольше. Хороший он парень, только не понимает, что никаким отдыхом тут уже дела не поправить. Или не хочет понимать? Да все одно, тут по-другому лечиться надо. Если получится. А не получится — что же, значит, отжил свое Рубеус Хагрид, ничего не поделать. Тогда надо хотя бы уйти так, чтобы других не мучить, не тревожить, а то они с ним уже и так намаялись, бедные.
Хагрид идет из комнаты, очень стараясь не смотреться в большое круглое зеркало на стене — и так ясно, что ничего хорошего он там не увидит, так зачем лишний раз расстраиваться? Лучше еще воды попить, вчера они ее много накачали, можно не жалеть, да и посмотреть, чем там его товарищи занимаются.
Едва он выходит в комнату, которая раньше была гостиной Слизерина, а теперь они ее обжили под свой штаб, как ему навстречу кидается, виляя хвостом и улыбаясь во всю пасть, Клык. Он-то, понятно, хозяину будет радоваться, что бы с этим самым хозяином ни стряслось, и хорошо, что с ним хотя бы пес до самого конца останется. Кроме Клыка, с ним здороваются еще трое, кто сейчас на месте. Блейз Забини готовит завтрак, Луна что-то мудреное из травинок мастерит, Перси какие-то бумаги разбирает — будто это им чем-то поможет, ну да ладно, это уж точно не хагридова ума дело. Близнецов и Невилла не видно, наверное, они опять на вылазке какой-то, Олливандера и профессора Трелони тоже: эти, наверное, опять в лаборатории Снейпа опыты проводят. Что же, тут в целом все, как и всегда. Пока что. Хагрид открывает очередную флягу с процеженной, готовой для питья и готовки, водой, и, пока пьет ее такими же крупными глотками, как и первую, задумывается: надолго ли? Вряд ли. Скорее всего, сегодня и надо решать, пока у него еще голова варит, а то потом он уж точно ничего путного при всем желании не надумает.
— Завтрак будет готов через пять минут, — чопорно сообщает Блейз, наблюдая за булькающими кастрюльками и шипящими сковородками на импровизированной плите и в то же время неодобрительно глядя на то, как Хагрид обливается водой. Он до сих пор ценит хорошие манеры всегда и везде, и кто знает, может, именно они помогают ему держаться и не сойти с ума все эти десять месяцев, с тех пор, когда мир встал с ног на голову. Как Перси — его педантичность, Фреду и Джорджу — их бесшабашность, Олливандеру — его научный интерес. В этом и суть — изо всех сил стараться оставаться таким же, как и прежде. Уж неизвестно, может, если бы не это, и он, Хагрид, заболел бы куда раньше? А так почти год молодцом был, их группе всем помогал, чем мог. Разве это мало?
— Спасибо, — примирительно бурчит он Блейзу в ответ и на секунду задумывается, не уйти ли прямо сейчас, не дожидаясь завтрака. Хотя… нет, не стоит. На сытый желудок, как ни смешно, и помирать веселее, а что он до вечера может не дожить, это очень даже вероятно. Так что лучше уж перекусить, а потом и отправляться. — Какая сегодня погода-то?
Забини едва заметно хмыкает: наверное, ему забавно, что глупый полугигант пытается вести светскую беседу.
— Относительно неплохая. Близнецы говорят, что небо сиреневое и туч почти нет. Ты куда-то собираешься?
— Да так, пойду поищу чего полезного, — очень естественно пожимает плечами Хагрид. Это ведь даже и почти не ложь. Он и в самом деле кое-что поищет, и, если получится, то найдет, тогда у него шанс есть. — Вот поем, и пойдем мы с Клыком вокруг озера. Если кому чего нужно, так говорите, посмотрю.
Честно говоря, пса в этот раз он бы лучше с собой не брал, да как его убедить остаться? Клык хозяина никогда не бросит, это уж точно.
— Я с тобой пойду, Хагрид, — безмятежно, как и всегда, улыбается Луна. — Мне надо поискать золотой глютовник и набрать апельсинов, а снаружи снова опасно. Прошлой ночью мы опять слышали, как люди в этих огромных машинах ездят вокруг Хогвартса.
Эх, ну вот и она туда же, за ним. И не уговоришь остаться в замке, не наплетешь чего-то убедительного — он никогда складно врать не умел. Вот же сдались ей эти глютовник с апельсинами.
— Ну хорошо, Луна, значит, вместе тогда пойдем. — Он улыбается девчонке через силу — а то еще заподозрит что-то неладное — и, благодарно кивая, протягивает Забини свою тарелку, чтобы он положил в нее огромный кусок золотистого омлета. Что теперь делать-то? По пути от Луны точно не отвязаться — разве он сможет ее одну снаружи оставить, даже если бы переселенцы снова не потянулись мимо? Ладно, авось потом что придумает. Вот перекусят они — все же чудесно Блейз готовит, не отнять — и отправятся…
Это ж с ума сойти можно, если задуматься: ведь еще десять месяцев назад… да, точно, всего десять, не больше… они все думали, что вокруг сплошь ужас и кошмар, хуже уже некуда, и знать не знали, что скоро такое случится, что им, страшно сказать, правление Того-Кого-Нельзя-Называть чуть не праздником покажется. Кто же над ними всеми так зло подшутил, неужели сам Мерлин? И зачем, главное? Чего добиться-то хотел или доказать? Поди разберись, не для его это мозгов, как ни крути.
А дни летят, не остановишь, порой даже кажется, что они всегда так жили, и Битва за Хогвартс — будто какой-то далекий сон, словно и не они в ней сражались и столько друзей потеряли, а время до Битвы и тем более, как в тумане. Он себя именно поэтому и заставляет через день вспоминать, как все началось: хоть и больно, и страшно, словно рану специально ковыряешь, и горько, и обидно, но очень уж не хочется забывать. Если еще и памяти о прежней жизни лишиться, с чем они все останутся?
***
Все как раз во время Битвы за Хогвартс и началось, он туда примчался вместе с Гроххом сломя голову, как только узнал, что Гарри в замке, и увидел… да ад кромешный увидел, что уж тут говорить. Заклятия туда-сюда летают, люди мечутся и то и дело падают, колонны рушатся, стены содрогаются, что-то полыхает, что-то осыпается, всюду пыль, гарь, кровь, вопли, стоны, брань… А воздух весь так и дребезжит, иначе не скажешь, от магии, он не мог этого словами объяснить, просто чувствовал, что вокруг все будто распирает от колдовства, оно так и пульсирует в атмосфере, сильнее и сильнее, словно вот-вот прорвется и тогда… Что тогда?
Ну, рассуждать долго у него, само собой, не получилось: тут, в разгар сражения, только успевай поворачиваться. Он в бой бросился бок о бок с братом, притом никто из них не колдовал: у Грошика, само собой, отродясь палочки не было, а Хагрид свою сломанную решил не брать. Раз тут такое серьезное дело началось, то с этими обломками и лезть не стоит, а то только хуже будет, он уж лучше врукопашную пойдет… И, надо сказать, не так чтобы это совсем безуспешно вышло — он сам с ног сбил и кулаком оглушил пятерых, а уж когда Грохх в толпу с дубиной ринулся, так вообще пошла потеха… только вот недолго им выпало повоевать.
Все как-то так быстро завертелось, прямо одно за другим без перерыва, и ничего, что самое ужасное, нельзя было поделать — просто времени бы не хватило. Сначала Беллатрикс, эта полоумная дрянь, метнула Аваду — уж неясно, прямо в него или так, в кого попадет, а он успел пригнуться, даже не поняв, что сделал, и зеленый луч угодил прямо в грудь Тонкс, которая, оказывается, сражалась сразу за ним, в каких-то двух ярдах, и бедная девочка рухнула на пол, как подкошенная, а ее проклятая тетка взвыла от такого хохота, что стая гиен бы перепугалась. Он, как понял, что случилось, заорал сам не знает что и на Беллу кинулся сломя голову, себя от ярости не помня — хотел ей шею свернуть голыми руками, и пусть она его убивает, главное — до нее добраться, а там уж… И в этот самый момент он увидел среди дерущихся Гарри и Того-Кого… хотя теперь-то его, разумеется, можно сколько угодно по имени называть, какой смысл еще и этого бояться… в общем, Волдеморта, бывшего Тома Риддла, и они стояли друг против друга, как по заказу, аккурат посреди Большого Зала, и вокруг них прямо на глазах расчищалось пространство, потому что и Пожиратели, и защитники Хогвартса, не сговариваясь, от них так и хлынули врассыпную. Понятно, догадались, куда дело идет, что сейчас, может, все и решится раз и навсегда.
Впрочем, это те, кто в центре был, бросились прочь и даже биться прекратили, замерли, а те, кто по краям, вот как он с Гроххом или братья Уизли — Фред, Джордж и Перси (вот уж чего, кстати, не ожидал, так что этот прямо в самую свалку к своей семье примчится, будто и не отрекался от них) — они при всем желании остановиться не могли — до них-то, как круги по воде, еще не дошло. И Грохх продолжал кого-то слева дубиной колотить, и он сам мчался прямо на Беллу и не тормозил, пока его в живот каким-то заклятием не ударило. Прокляла его, оказывается, не Беллатрикс — она увидела Гарри и к своему ненаглядному Лорду со всех ног бросилась — а какой-то тип с седыми волосами, заплетенными в косу — он только потом вспомнил, что это был Яксли. Надо сказать, опасным бойцом этот гад себя показал, что есть, то есть: как палочкой взмахнет, так тут же кто-то падает, так что ему, Хагриду, в очередной раз повезло, что он полувеликаном родился и заклятия легче переносил. Пошатнуло от удара, конечно, болью обожгло, словно кто-то кишки на пару секунд сильно сдавил, но и только. Он кинулся на Яксли, думал: вдруг да получится до него добраться до того, как тот, к примеру, Аваду пустит, от которой уж спасения точно нет, и тут все и началось… Практически одно за другим, завертелось, как в бешеном калейдоскопе.
Раз — из палочек Гарри и Волдеморта вырываются красный и зеленый лучи, встречаются на полпути и ударяют аккурат друг в друга, так, что даже как будто искры полетели. Хотя, скорей всего, это ему привиделось от богатого воображения.
Два — Яксли кричит «Вингардиум Левиоса!», в воздух взлетает огромный, с голову Грохха, обломок колонны, и, повинуясь резкому выпаду палочки, мчится прямо в него, Хагрида, словно бладжер на квиддичном матче, и не уклониться от него никак, потому что он уже успел почти добежать до своего противника, вот теперь и принимает чуть не в лицо здоровый камень. Хорошо еще, успевает чуть подпрыгнуть, чтобы он ему влетел в грудь. Приятного тоже мало, само собой, но Яксли явно целил в голову — если б попал, вот тогда бы ему, скорее всего, конец пришел. А так кротовая шуба чуть смягчает удар, и он просто летит на пару ярдов назад, врезается в стену и валится рядом с ней на пол, а сверху его еще этим проклятым камнем придавливает. Дух вышибает вон так, что не вздохнуть, не выдохнуть, грудную клетку чудовищно стискивает (ох, только бы ребра целы остались!), перед глазами темные пятна плавают — он еще и затылком ударился со всего маху, но все-таки остался жив и даже в сознании, значит, повезло. Он даже успевает заметить краем глаза в процессе, так сказать, полета, что вокруг Гарри и Волдеморта образовался какой-то переливающийся купол, на который исступленно бросается Беллатрикс и не может пробиться внутрь… что это? Защитное поле? А кто же его установил?
Три — Грохх при виде поверженного брата ревет разъяренным драконом, кидается на Яксли и тут же орет еще громче, отшатывается, схватившись за глаза — негодяй явно запустил в него чем-то очень болезненным.
Четыре — Хагрид напрягает все силы, чтобы спихнуть с себя камень, вскочить, оторвать Яксли голову (теперь-то он не сомневается — у него рука даже не дрогнет) и чем-нибудь помочь ослепленному Грохху, глыба медленно, но поддается, еще немного напрячься, и…
Пять — внезапно все замирает, в Большом зале повисает абсолютная тишина, воздух на глазах становится вязким, как патока, и сгущается, словно набухая, и это замечают все, даже он, Хагрид, которому вроде бы не до того должно быть, и они застывают на месте в предчувствии чего-то ужасного, это длится всего какую-то не секунду даже — долю секунды, но никто из видевших и выживших никогда не сможет забыть ощущение этого недомгновения на краю пропасти…
Затем нечто внутри купола, окружающего Гарри и Волдеморта, рывком поднимает дуэлянтов, как пушинки, и швыряет их друг в друга, швыряет с такой чудовищной силой, что они не сталкиваются, а буквально… сплавляются, сливаются вместе, от них брызжет кровь и, хуже того, кажется, о Мерлин, даже летят ошметки плоти, и взгляд Хагрида еще успевает выхватить из всех окружающих искаженное лицо заходящейся в диком вопле Беллатрикс, и распахнутые руки Гермионы, очевидно, бросившейся на помощь своему другу и словно застывшей в прыжке, в то время как Рон перехватывает ее за талию…
Хагрид не успевает ни осознать толком, что творится, ни хотя бы испугаться, потому что в этот самый миг купол лопается, как мыльный пузырь, и, почти как от мыльного пузыря, от него во все стороны разлетаются мелкие брызги...
— Все случилось, скорее всего, из-за перенасыщенности боевых, особенно темных, чар в ограниченном пространстве, — потом пытался найти объяснение Олливандер. — К тому же нельзя забывать об эпицентре события, а произошло это, прошу заметить, в Хогвартсе — уникальном месте, пропитанном волшебством со дня своего создания, в сами стены, потолок, фундамент которого были вплетены мощные древнейшие заклинания, и, когда они соприкоснулись со столь многочисленными агрессивными магическими полями, то их реакцию никто не мог предугадать. Прибавьте сюда еще совершенно непредсказуемый фактор в виде взаимной реакции палочек Гарри Поттера и Темного Лорда, и можно себе представить, что такой финал был вполне ожидаем. — Потом Олливандер бросил взгляд на пребывавшего в мрачном оцепенении Хагрида, заметил, что тот, похоже, не до конца воспринимает его слова, и подытожил все раздраженным: — Взорвался и выплеснулся сгусток магической силы! Очень большой сгусток. Надеюсь, так стало понятнее?
…Ну да, это и выглядит как выплеск… чего бы там ни было. Когда лопается купол, из него вокруг бьют видимые невооруженным глазом потоки словно бы сильно сгустившегося воздуха, а затем… затем ощущение такое, будто с силой выдохнул какой-то огромный сказочный великан, раза в три больше Грохха. По залу проходит сокрушительный порыв урагана, сносящий все на своем пути: в воздух, подхваченные вихрем, взмывают ученики и профессора Хогвартса, Пожиратели Смерти, кентавры, пауки, ожившие доспехи, камни, даже, кажется, пара хрустальных шаров профессора Трелони, и все это закручивается, будто на чудовищной, все сильнее и сильнее разгоняющейся, карусели.
Когда это нечто докатывается до Хагрида, ему кажется, что сейчас он тоже взлетит, и он инстинктивно зажмуривается, но оказывается, что ударная волна проходит чуть выше — ветер свистит прямо над ним, развевая волосы и бороду так, что они закрывают ему все лицо. Обломок колонны на его груди сильно пошатывается, но тут уж Рубеус, еще пару минут назад сам изо всех сил пытавшийся скинуть его с себя, инстинктивно в него вцепляется, как в единственный якорь, способный помочь ему не втянуться в этот шторм. Ему удается удержаться на месте каким-то чудом, и он даже с закрытыми глазами ощущает, как сгустившийся воздух… нет, явно не просто воздух, а что-то заместившее его… отталкивается от стены за его спиной, которая содрогается и почти стонет от такого удара, и мчится дальше крушить все, что ему подвернется.
Грошик! Там же его брат, ослепший от Конъюктивитуса или чего похуже, ему надо помочь, хотя бы крикнуть, чтобы ухватился за что-то или на пол упал, сам-то он не сообразит… Хагрид распахивает глаза, в которые немедленно летит то ли пыль, то ли песок, их дико режет, льются слезы, он ругается такими словами, которые старается не употреблять, даже вусмерть напившись в «Кабаньей голове», быстро-быстро моргает и трясет головой. Когда зрение чуть проясняется, он лихорадочно озирается, насколько может, и видит вокруг кромешный ужас. В центре зала с бешеной скоростью вращается столб смерча, который кружит истошно кричащих — это слышно даже сквозь все усиливающийся вой ветра — людей, поднимая их все выше, к самому потолку. Потолок же почернел и словно бы вспух от сплошных грозовых туч, клубящихся, извивающихся, как змеи, сквозь которые то и дело пробиваются вспышки молний.
— Грохх! Грошик! Грохх!!!
Брата нигде не видно: ни на полу, ни в вихре торнадо, и это ужасает Хагрида еще сильнее, хотя еще секунду назад он был уверен, что больше испугаться уже невозможно — куда мог исчезнуть целый великан?
— Гроооохх!!! — вопит он что есть мочи и отчаянно, рискуя сорвать спину, приподнимается, налегает на придавливающий его камень, совсем не соображая, что без груза его самого запросто подхватит и унесет в смерч. — Грохх, где ты?
Словно в ответ в тучах вспыхивает очень яркая молния злого багрового цвета, а вой ветра перерастает в истошный утробный ор, который заполняет собой весь Большой зал, и кажется даже, что от него по каменному полу пробегает рябь. Сравнить это можно разве что с ревом взбешенных драконих, у которых на Трехмудром турнире участники должны были похищать яйца. Рубеусу на мгновение кажется, что сейчас у него от напора лопнет голова, и тут крыша школы взрывается.
Даже не так — она вылетает наружу, как пробка из бутылки, вылетает, выбитая и снесенная смерчем, и его столб вместе со всеми несчастными, беспомощно вращающимися в нем, с какой-то свирепой яростью вырывается из Хогвартса, и поток воздуха и еще чего-то бьет вверх, как чудовищный фонтан, летит все выше и выше, к самому небу…
А затем он просто-напросто взрывается, и, перед тем как практически ослепнуть от полыхнувшего белым огнем неба, Хагрид еще успевает увидеть, как многострадальный замок уже даже не содрогается, а практически подпрыгивает от того, что по нему словно бы ударил кулаком сам Мерлин.
Сознание Рубеус теряет почти с радостью.
***
— Хагрид! Хагрид, вставай, чтоб тебя! Поднимайся, нам уходить надо!
Ему казалось, что он умер и слышит словно бы голос с того света, пока этот самый голос не выкрикнул какое-то заковыристое ругательство напополам с Акваменти и в его лицо не ударила струя ледяной воды. Вот тогда он сел, машинально отметив, что камень его уже не придавливает, потряс головой и уставился на Перси и Джорджа — да, точно Джорджа, он же без уха — Уизли, как баран на новые ворота. Первое, что ему бросилось в глаза — это их белые, как смерть, лица. Потом уже отметил, что они все с ног до головы в какой-то светлой пыли — то ли пепел, то ли каменная крошка. Зрение малость плавало и фокусироваться никак не хотело. К тому же, вокруг явно стемнело — значит, уже вечер. Долго, видать, он без чувств валялся.
— Ох, больно, — сморщился он, ощутив, как протестующе заныли ребра слева. Треснули, это как пить дать, если вообще не поломались. Впрочем, он хотя бы жив, а вот… Другие-то как? — Джордж, Перси, вы хоть целы?
Голос хрипел и дребезжал, конечно, он его сорвал, когда звал… Мерлин, где его брат?!
— Хагрид, поднимайся, все потом!
С помощью парней, цепляясь за стену, он тяжело поднялся и встал как вкопанный, дико озираясь по сторонам.
Комната, которая еще несколько часов назад была Большим залом Хогвартса, кажется, подверглась не только атаке смерча, но и бомбардировке с какого-нибудь маггловского самолета. В ней не осталось ничего, кроме мелкого мусора и нескольких обломков колонн, еще до того взрыва рухнувших в битве из-за попавших в них заклятий. Пол был испещрен глубокими выбоинами, на месте окон зияли дыры, двери словно кто-то буквально выдрал с кусками стены. Когда Рубеус задрал голову, он увидел, что от крыши не осталось и следа, и над ними угрожающе нависло низкое, поистине грозовое небо, словно набрякшее от сплошь затянувших его свинцово-серых облаков. Они уже не извивались и не вспыхивали молниями, как во время смерча, зато совершенно неподвижно стояли в воздухе, и от этого становилось не менее жутко, чем от бури — настолько неестественно это выглядело. Вот, значит, почему так темно!
— Хагрид, мать твою, да приди же в себя! Твоя помощь нужна! — Джордж почти грубо ухватил его за и без того разодранный ворот рубахи и тряханул — ну, настолько, насколько был в силах потрясти. — Мы должны убраться отсюда сейчас же, в подземелья, понял? Помоги Фреду, вон он! Шевелись!
Посмотрев в указанном направлении, Хагрид изумленно ахнул, потому что такой же запыленный, растрепанный и ошарашенный, как и его братья, Фред Уизли поддерживал, обхватив за талию, не кого иного, как Олливандера, которого, откровенно говоря, все уже успели мысленно похоронить. А затем он рассмотрел мастера волшебных палочек получше, и ему стало нехорошо.
Истощенный, даже не бледный, а посеревший, одетый в какие-то лохмотья Олливандер выглядел настолько плохо, что непонятно было, как он еще не испустил дух. Сам стоять он практически не мог, бессильно сползая по Фреду, так что требование Джорджа помочь брату стало понятно — держать человека, который на глазах сознание теряет, не очень-то легко.
— Ох ты, чтоб их всех… Дай-ка, возьму его, Фред… — почти всхлипнул Хагрид, подхватывая старика на руки. — Да что ж это такое, а? Вы тут как оказались, сэр?
— Охренел! Нашел время спрашивать! — Джордж бешено сверкнул глазами, толкнул Хагрида вперед, притянул к себе братьев. — Сначала мы идем, с палочками, ты за нами! Марш! Надо вниз, Олливандер сказал…
— Мама… Папа… — Перси заговорил впервые после катастрофы, и Рубеус даже вздрогнул от звука его дребезжащего, неуверенного, как будто совершенно незнакомого голоса. Широко распахнутые глаза бывшего секретаря Министра Магии дико озирали опустошенный зал, его губы судорожно дергались, будто он пытался подавить рыдание. — Рон…
Фред, уже не сдерживаясь, коротко и зло выматерился, а Джордж, не тратя слов, ухватил Перси за рукав и просто-напросто потащил за собой. Хагрид, уже не пытаясь что-либо спрашивать, заторопился за ними.
Все время, пока они почти бежали вниз по покосившимся лестницам, в которых недоставало порой по нескольку ступенек подряд, у него замирало сердце от ужаса, что Олливандер сейчас умрет прямо у него на руках. Старик был в глубоком обмороке, его голова со свалявшимися седыми волосами бессильно болталась (и надо было бы перехватить поудобнее и покрепче, но он просто-напросто боялся шевелить беднягу лишний раз, не то, что стискивать посильнее), дыхание вырывалось изо рта с такими мучительными хрипами, словно он сражался за каждый вздох. О том, каким пыткам бедняга мог подвергаться у Волдеморта, Хагрид пытался даже не задумываться. У него и без того внутри все холодело, не в последнюю очередь потому, что он решительно ничего не понимал, кроме того, что они все, кажется, идут в слизеринские подземелья.
Когда до цели осталось всего ничего, где-то далеко наверху раздался звук, больше всего похожий на далекий и приглушенный раскат грома. Фред вздрогнул всем телом, побледнел еще сильнее, хотя это казалось невероятным, выплюнул еще более замысловатую матерную тираду и, нетерпеливо махнув рукой своим спутникам, перешел на бег. Перси и Джордж припустили за ним, Хагрид прибавил ходу, изо всех сил стараясь не отставать от них и в то же время по возможности не трясти Олливандера.
— Вышибаем все вместе, втроем, — скомандовал Фред, когда они свернули в коридор, очевидно, ведущий к гостиной Слизерина. — Заходим и сразу же ставим щиты и укрепляющие чары на стены и потолок. А то непонятно, что там дальше будет и выдержат ли они… Что за…
Это относилось к тому, что дверь в гостиную, предположительно защищенная паролем, при их приближении внезапно сама приоткрылась, и парни отпрянули, вскидывая палочки, готовые отражать нападение…
— Ты?! Чтоб тебя! Живой! — и Джордж даже не стал ругаться — видимо, никакой мат сейчас не мог передать его эмоции в должной мере.
— Привет, ребята, — очень серьезно произнес перемазанный с головы до ног в копоти, каменной пыли и крови Невилл Лонгботтом, опуская палочку, которую он, оказывается, тоже держал наизготовку. — Я услышал шаги и выглянул посмотреть. Давайте, заходите все быстрей, и подопрем дверь. Только без магии, профессор Трелони говорит, что сейчас нельзя колдовать…
Хагрид никогда раньше не любил подземных помещений — стены и потолок словно давят, неприятно, но сейчас оказалось, что есть польза и от них. За исключением треснувшего зеркала и опрокинутого торшера, слизеринская гостиная практически не пострадала, будто бушевавший наверху смерч с последовавшим взрывом прошли в другой вселенной. Чинно, даже с каким-то пусть мрачноватым, но все же уютом, стояли темно-зеленые кресла вокруг круглого стола, такого же цвета диваны были сдвинуты к стенам, на стене даже невозмутимо тикали часы. К одному из диванов Рубеус немедленно устремился, чтобы заботливо сгрузить туда свою ношу, пока братья Уизли и Невилл в лихорадочной спешке придвигали к двери все более-менее тяжелое. Устроив Олливандера настолько удобно, насколько это было возможно в таких условиях (хотя, судя по пепельному лицу старика, удобно ему сейчас не могло быть просто по определению), он огляделся вокруг и изумленно, но и обрадованно ахнул.
Кроме Невилла, в гостиной, оказывается, находились еще три человека. На диване рядом, прижавшись друг к другу, сидели Сибилла Трелони и Луна Лавгуд, причем девушка сочувственно обнимала свою бывшую преподавательницу за трясущиеся от беззвучных рыданий плечи. А также, что самое удивительное, надменно, точно аршин проглотил, в кресле у погасшего камина замер Блейз Забини. Вот те на! А этот-то как тут оказался?
Видимо, близнецов этот вопрос тоже очень занимал, так как в следующую секунду прямо в лицо Забини нацелились сразу две палочки.
— Ты какого хрена здесь делаешь? — практически рявкнул Фред. — Вас же пинком под зад из замка отправили еще до битвы! Ты как сюда прошел?
— Я вернулся, — высокомерно, как всегда, ответил Блейз, но его голос звучал как-то незнакомо, напряженно, будто в нем что-то надломилось, и теперь он изо всех сил по инерции пытался удержаться в образе одного из самых надменных слизеринцев. — Мне было нужно. И, между прочим, я вас проклинать не собираюсь.
— Что тебе еще было нужно…
— Ребята, — поспешно вмешался Невилл, словно невзначай становясь между Забини и Уизли, — это он позвал сюда нас с Луной и профессором Трелони. Мы жутко перепугались и без него, наверное, и не догадались бы, что подземелья уцелели. Давайте не будем, а, нам сейчас вместе надо держаться…
— Сделайте что-нибудь, скорее, Олливандер совсем плох! — Хагриду было совершенно все равно, Забини тут или еще кто из слизеринцев, он просто не мог больше смотреть на старика, который, казалось, таял, словно свеча. — Фред, Джордж, может у вас зелье какое есть, а?
— Рядом с комнатами директора Снейпа есть его лаборатория с полным запасом лечебных снадобий, но для этого нужно выйти в коридор, а пока всем лучше оставаться здесь. На первое время у меня есть Универсальное Укрепляющее. — Блейз вынул из складок мантии большой темно-зеленый флакон. Двигался он, как и говорил, как-то странно, отстраненно-равнодушно, будто в полудреме. — Только сразу все не тратьте, оно очень сильное. Директор Снейп раздал его нам утром, сказал, что может скоро понадобиться.
Хагрид не отрываясь смотрел на Забини, пока тот произносил эти отрывистые фразы, и пытался понять, что же с ним не так. Это было не так легко сделать, поскольку, по правде говоря, он почти и не знал его: зачем слизеринцам было с ним общаться? Но внезапно простая вроде бы мысль ударила его с силой едва ли не большей, чем совсем недавно — обломок колонны, и он в полном изумлении уставился на Блейза, будто впервые его увидел.
«Мерлин, да он же убит горем! Это он-то! Да что же такое случилось?»
— Ладно, давай сюда…— Фред выхватил у Забини флакон, метнулся к Олливандеру и, пока Джордж почти грубо разжимал старику стиснутые зубы, боролся с плотно закрученной крышкой этого флакона. Его руки явно дрожали — видно, нервы начали сдавать и у него. — Вот же, блядь, денек выдался, охренеть не встать… Ну, пей давай… Джордж, голову ему подержи.
— Капли три, не больше, на первый раз, — все тем же деревянным голосом посоветовал Забини и снова впал в оцепенение, больше подходившее манекену, открывавшему вход в Мунго.
Наверху снова послышался раскат грома, теперь куда громче и отчетливей, и как-то… злее, что ли. Больше всего это напоминало рычание всех голов Пушка, услышавшего шаги чужака.
— Снова начинается, как вы и говорили, профессор, — сообщила Луна Сибилле Трелони, а та вздрогнула всем телом и, вцепившись в нее, зарыдала еще громче и безнадежнее, но по-прежнему беззвучно, и смотреть на это было невыносимо.
— Что начинается? — Хагрид, еще не успев договорить, понял, что вряд ли на самом деле хочет получить ответ: тут уж и он понимает, что ничего хорошего.
— Магия еще не успокоилась, — ответил Невилл, осторожно потрогал окровавленную правую щеку и скривился от боли. — Сейчас ни в коем случае нельзя находиться наверху, надо сидеть тут и надеяться, что до подземелий это не докатится, и ни в коем случае не пользоваться магией, иначе может случиться что угодно. Так сказала профессор Трелони. — Под конец он словно извиняющимся жестом указал на все еще заливающуюся слезами Сибиллу.
— И он нам, прикинь, сказал то же самое. — Фред отпустил Олливандера, закрыл флакон, окинул взглядом комнату, словно решая, куда сесть, и, наконец, просто опустился на пол, привалившись к дивану. — Вернее, прошептал из последних сил, а потом отрубился. Ну, раз уже двое так говорят, наверное, мы их послушаемся. Думаю, ни у кого возражений нет?
— У меня уж точно нет, — с готовностью подхватил Джордж, — так что расположимся пока тут. Давай, братец Перси, устраивайся поудобнее, а то сидеть придется долго.
Все время с того момента, когда они попали в слизеринскую гостиную, бледный, словно полинявший, Перси не переставал дико озираться по сторонам, будто пытался что-то осмыслить и понять, и его губы судорожно дергались. Сейчас, услышав свое имя, он медленно перевел взгляд на брата, мотнул головой, сглотнул и едва слышно прошептал то же, что и до этого, наверху.
— Мама… Папа… Рон… Джи…
— Ну хватит, все, заткнись давай, — Джордж практически силой усадил брата на пол, между собой и Фредом, притиснул к себе. — Мы сейчас все равно ничего не сделаем, слышишь? Переждем тут, пока это все затихнет, потом выйдем и попробуем их поискать. Ясно? Эй, хватит трястись, все хорошо будет…
Джордж явно изо всех сил старался говорить бодро и убедительно, и Хагрид мог только надеяться, что Перси этому поверит скорей, чем он сам. Лично он уже практически приготовился к смерти. Впрочем, ладно он, ему уж без малого семьдесят, молодых жалко, кому жить да жить…
Он бросил на Олливандера полный ужаса взгляд, почти ожидая, что тот уже умер, и с невероятным облегчением заметил, что старик уже не издает этот чудовищный хрип при каждом вздохе, а его щеки порозовели. Впрочем, толком порадоваться этому он не успел, подскочив от оглушительного удара, встряхнувшего комнату. С потолка что-то посыпалось, трещина на зеркале поползла дальше, перерезав всю его поверхность. Сибилла горестно застонала, вцепившись в волосы, и начала раскачиваться взад и вперед.
— Не надо так, профессор Трелони, — голос Луны был по-прежнему мелодичен и странно мечтателен. — С нами ничего не случится, вот увидите. Самое страшное и плохое уже произошло, значит, дальше будет лучше, обязательно будет, иначе просто быть не может.
— Что самое плохое случилось-то, Луна? — Хагрид в ту же секунду пожалел, что спросил это, но никуда не деться — слово и вправду не воробей.
— Гарри погиб, что для нас может быть еще хуже? — меланхолично отозвалась Луна. — Взрыв магии случился во время его дуэли с Волдемортом, и они оба погибли.
— Война теперь уж точно закончена, — мрачно подхватил Невилл. — Похоже, что воевать уже некому или почти некому.
— Слушай, ты этого не знаешь, так что заткнись… — бешено сверкая глазами и силой удерживая в очередной раз дернувшегося всем телом Перси, вскинулся Джордж.
— Боюсь, вы не совсем верно… оцениваете масштаб случившегося, молодые люди. — В первое мгновение никто даже не понял, что этот хриплый, слабый, дрожащий голос принадлежит Олливандеру, который практически еще минуту назад лежал на смертном одре. — Дело уже не в войне… Что вообще, в целом, будет дальше с нашим… нашим миром, не может знать никто… ведь ничего подобного в магическом мире еще не случалось. Хотя мы можем и просто не пережить эту ночь, тогда и не узнаем, конечно…
***
Даже если бы Хагрид и не слышал сквозь тяжелую, мучительную полудрему рев, рык и сигналы тяжелых, скорее всего, самодельных, маггловских машин, которые действительно всю прошлую ночь разъезжали вокруг Хогвартса (или остатков Хогвартса, называйте как хотите), все равно можно было бы понять, что Луна права. Вся земля вокруг развалин в свежих рытвинах, глубоких колеях, словно оставленных ножом: явно тут ночью кто-то кружил, видать, очередные кочевники к развалинам присматривались, нельзя ли чем поживиться. Что ж, уехали, и хорошо. Обычно от этих гостей ничего хорошего ждать не приходится. Видно, решили, что никто тут давно не живет (и правильно, в общем-то: они все не здесь, а под землей с самого начала обосновались), съестных или еще каких полезных припасов нет, вот и укатили. Может, еще на их не совсем мертвых соседей или на акромантулов наткнулись, так тогда еще быстрей убрались... хотя это вряд ли, он только рев двигателей и гудки слышал, а не выстрелы и вопли.
Впрочем, все равно Луне нечего тут одной гулять, лучше они с Клыком ее проводят. Хотя у пса его, надо сказать, смелости и не прибавилось, но хоть вид по-прежнему внушительный. Ну а он, Хагрид, за последнее время поневоле драться научился получше, чем до войны, так что отобьется в случае чего…
Небо и в самом деле нежно-сиреневое, как Забини и говорил, и облаков на нем почти нет, значит, в ближайшее время никаких бурь не ожидается. Солнце, как всегда блекло-желтое, словно затянутое толстой пленкой, висит на небе, как гвоздем прибитое, и почти не греет, но к этому они уже привыкли, как и ко многому другому. Надо смотреть, куда ступаешь: то там, то тут из земли корни деревьев выпирают или торчат разные железяки, которые они не нашли куда приспособить, к примеру, дверь или выдранная часть кузова от той же маггловской машины. Под ногами шуршит короткая колючая трава, противная что с виду — она теперь всегда мерзкого ржаво-оранжевого цвета, что на ощупь — шершавая и пыльная, как пергамент на какой-нибудь самой дальней полке Запретной секции… это, конечно, когда в Хогвартсе еще была библиотека с той самой Запретной секцией. Хагрид всегда, когда выходит наружу, очень старается лишний раз до травы не дотрагиваться.
Сейчас, впрочем, не только трава, и деревья с кустами почти все такие. Жесткие, насквозь пропыленные, ветки совсем не гнутся, почти без листвы, пахнут горелым, хотя и никакого пожара не было. На них и глядеть-то тошно, не то, чтобы их плоды есть, а приходится: не все же мясом и рыбой питаться.
Единственное не запыленное дерево в округе — это Гремучая Ива, впрочем, чему тут удивляться? Она по-прежнему так рьяно и свирепо размахивает ветвями и гнется всем стволом, что пыль, которая тут, кажется, просто из воздуха образуется, к ней не липнет. Характер Ивы не изменился нисколько, чего о внешнем виде не сказать. Во-первых, у нее кора чернее стала, а во-вторых, и это самое главное ее отличие, теперь на ней растут апельсины. Ну, то есть не совсем апельсины, просто Перси так решил эти плоды называть, потому что они, хоть и синеватого цвета, но по форме и по вкусу больше всего на апельсины похожи.
Поскольку в их положении есть надо все съедобное, что удается достать, то им такое занятное изменение Ивы очень даже на руку. Плоды не ядовитые (это уж они вдоль и поперек проверили), вкусные, бодрящие, жажду хорошо утоляют, растут рядом с убежищем. Собирать их, конечно, задачка не из легких, учитывая то, что растут они на дереве с норовом, но за все это время они привыкли, научились, как от ветвей увертываться и палками плоды сбивать. А самым шиком считается Иву так разозлить, что она сама начинает апельсинами кидаться, тут только успевай ловить и в корзину складывать.
Впрочем, сейчас еще издалека видно, что Иву и злить не надо: она так и крутится, чуть ствол из земли не выворачивая, так голыми ветвями (листья с нее как после Выброса облетели, так больше и не выросли), как плетьми, во все стороны по земле и молотит. Клык встревожено принюхивается, прижимает уши и останавливается на почтительном расстоянии от дерева, поскуливая, переминаясь с лапы на лапу и явно не желая подходить к ней ближе.
— Ишь ты, разошлась как, — качает головой Хагрид. — Видать, это ее те магглы разозлили, когда грохотать своими машинами начали. Осторожней, Луна, не будем к ней лезть. Пусть уж лучше сама в нас плодами швыряется.
— В ней очень много нарглов, — озабоченно качает головой Луна, — и их становится все больше. Наверное, они свили в ней гнездо. Я бы повесила на нее амулеты от нарглов, тогда она стала бы поспокойней, но никак не могу к ней подойти.
— И не надо тебе подходить, честное слово, не надо, — торопливо машет руками Хагрид. — Все равно она никого не подпускает, так что ну ее, авось сама как-нибудь и с нарглами проживет. Она и до выброса не особо добрая была, помнится. Давай лучше я буду ее еще больше сердить, чтоб она плодами стала кидаться, а ты апельсины поднимай. Так, значит…
Он стучит дубиной, которую всегда берет с собой во время своих вылазок, по земле, потом потрясает ею в воздухе.
— Эй! Эй, ты! Я тут! Кис-кис-кис…
Они, конечно, не изучали Иву подробно, но все чаще Хагриду приходит в голову, что после Выброса у нее еще и глаза с ушами где-нибудь выросли. По крайней мере, плод она в него запускает сразу же, как он ее окликает, и весьма метко: он его обеими руками ловит, как вратарь — квоффл. А если б не поймал, ходить бы ему с большой шишкой аккурат посреди лба.
Не успевает он бросить «апельсин» в корзину, которую взяла с собой Луна, как в воздухе свистит еще один и очень даже чувствительно ударяет его в плечо. Да уж, разошлась сегодня Ива…
— Уй, сильно стукнула, зараза… Давай, Луна, за мной встань, чтобы в тебя не попало, я буду их ловить, как уж сумею, а ты в корзину складывай…
***
Олливандер тогда, помнится, выдал эту совсем не обнадеживающую фразу и тут же, как нарочно, заснул. Правда, дышал он ровно и спокойно, без хрипов, цветом лица еще немного приблизился к живому, а не полутрупу, так что надежда, что, может, еще и выживет, все крепла.
Пожалуй, старик был единственным, кому в ту ночь (или не ночь — кто его знает, сколько было времени на самом деле, когда они укрылись в подземельях) удалось выспаться. Хагрид опустился прямо на пол рядом с Олливандером на случай, если тому что-то понадобится, и ни на секунду глаз не сомкнул. Пока вокруг вся эта суматоха была, он своих ушибов не ощущал, а стоило сесть и дух перевести, как ребра живо о себе напомнили — так и начали ныть, не столько даже больно, сколько противно. Как ни сядь, ни повернись, а все равно неловко, ноют и ноют, хоть криком от досады кричи. Об укрепляющем зелье, которое осталось у Фреда, он даже заикаться постеснялся: тут Олливандер чуть не помер, да еще неизвестно, что их ждет за дверьми и для чего лекарство может понадобиться, а они из-за таких глупостей будут его тратить? Впрочем, еще хуже ребер болела душа. Хагрид, как мог, гнал от себя мысли о Гроххе, Гарри, Гермионе, Роне и еще десятке, не меньше, дорогих ему людей, которые сейчас оказались неизвестно где и в каком состоянии, если вообще выжили, чтобы не зареветь в голос — зачем остальных нервировать и расстраивать, у них уж точно не меньше причин плакать, но они же молчат, держатся как-то. Даже Трелони потом рыдать перестала — видимо, у нее просто слезы закончились. Она только молча заламывала руки, и ее губы так болезненно, растерянно и жалко кривились, что у Рубеуса сердце сжималось от сочувствия и желания помочь, хотя помочь тут мог бы разве что Альбус Дамблдор, который за свою жизнь наверняка и не в таких передрягах побывал.
Луна сидела рядом с Сибиллой совершенно спокойная, будто ничего ужасного и не происходило, и лишь иногда, при особо сильных ударах грома, с каким-то даже любопытством посматривала наверх. Невилл крепко сжимал в руках палочку, которую все равно, по словам Олливандера и Трелони, сейчас нельзя было использовать. Забини словно окаменел в своем кресле, неподвижно глядя в одну точку и не обращая на товарищей по несчастью никакого внимания. Фред и Джордж были заняты в основном тем, что шепотом пытались успокоить и приободрить Перси, который, усевшись на пол между ними, снова впал в полный ступор и вообще выглядел так, что впору в одну палату с Фрэнком и Алисой Лонгботтомами класть. На усилия братьев хоть немного привести его в чувство он практически не обращал внимания.
Наверху творилось, судя по звукам, что-то совершенно невообразимое. Дико выл ветер, поминутно гремел гром, причем от некоторых раскатов ощутимо вздрагивал и осыпал их какой-то трухой потолок гостиной, что-то рушилось, падало, обваливалось с жутким треском. Иногда Хагриду казалось, что над ними ворочается и никак не может спокойно улечься некое колоссальное по размерам и очень неуклюжее животное. О том, что эта буря вполне может добраться и до подземелий, что снова, возможно, образуется смерч, который теперь подхватит и их, что если потолок не выдержит и рухнет, то они все погибнут, и необязательно быстрой смертью, он категорически запретил себе думать. Запретил, но думал все равно, и в эти минуты больше всего завидовал Олливандеру, как ни ужасно это звучало. Сейчас он очень бы хотел тоже лежать без сознания и ничего вокруг не видеть и не слышать, хоть это и трусость с его стороны.
Бушевала эта гроза часа три, а то и больше, а потом вдруг замолчала, и не так, как в природе, постепенно затихая, а наоборот, разом и совершенно, будто ее в бутылку поймали и пробкой заткнули. Это их перепугало еще сильнее, они начали перешептываться, гадать, почему такое случилось, и что это значит, и что им теперь делать. Ничего толкового, конечно, не придумали, и, когда Невилл предложил подождать с час или около того, не начнется ли снова, а тогда уж осторожно выходить, все посмотрели на него с облегчением — одновременно и отсрочка, и хоть какой-то план действий.
Они решили пойти все вместе, не исключая и Олливандера, который, как по заказу, именно в этот момент пришел в себя. И выглядел, и говорил он не в пример живее вчерашнего, однако ходить еще не мог — ноги и руки почти безостановочно тряслись, явно после многочисленных круциатусов. Разумеется, Хагрид, как самый сильный, сразу же вызвался нести его, и старик, периодически напоминая своим спутникам, что колдовать по-прежнему ни в коем случае нельзя, с какими-то нездоровыми любопытством и даже воодушевлением рассматривал все окружающее с высоты роста полугиганта, так, что вроде даже о боли позабыл.
Посмотреть, надо признать, было на что. Если, когда они шли к подземельям, замок выглядел как после бомбежки, то сейчас, видимо, гроза (или что бы это ни было) вдобавок хорошенько его пожевала и выплюнула. Этаж, где были расположены слизеринские подземелья, впрочем, остался практически нетронутым, зато остальные помещения представляли собой или пустое пространство, из которого сдуло даже пыль, или, наоборот, хаотичные нагромождения изломанных, перемолотых столов, скамей, доспехов, кроватей, люстр, камней, вырванных из стен. При этом понять принцип расположения пустых и захламленных комнат было совершенно невозможно — такое впечатление, что буря просто наугад раскидывала по Хогвартсу подвернувшиеся ей вещи, предварительно хорошенько постучав ими обо все твердые поверхности. Столь же непредсказуемо им попадались проломы в полу, потолке и стенах, будто кто— то огромный и совсем безумный бегал по замку и колотил кувалдой со всех сил по чему попадет.
Хагрид оглядывался вокруг, чувствуя, что глаза от всего увиденного у него скоро совсем вылезут на лоб, остальные тоже были потрясены до глубины души. Он слышал, как слева от него снова начала всхлипывать Сибилла, как судорожно вздохнул Невилл. Самого же его едва не до дрожи в коленях, даже больше разгромленной школы, пугала абсолютная, мертвая тишина и отсутствие кого-то еще, кроме их маленькой группы. Кое-где попадались пятна крови, но нигде не было видно ни живых, ни мертвых, ни людей, ни прочих участников битвы, ни Пожирателей Смерти, ни сторонников Гарри. Куда они все делись, Хагрид не имел ни малейшего понятия, но это безлюдье внушало ему такой ужас, что, чем дальше они шли, тем сильнее он хотел встретить хоть кого-то. Проклятие, хоть это и звучит ужасно, но он тогда, наверное, даже Яксли, который едва не раздавил его камнем, обрадовался бы, как отцу родному.
— Мистер Олливандер, — почему-то шепотом позвал он мастера по изготовлению волшебных палочек, который очень даже бодро для едва не испустившего накануне дух вертел головой, разглядывая все вокруг. На лице его при этом, не в пример остальным из их компании, читался скорее научный интерес, чем страх. Хагрид из-за этого и решил обратиться именно к старику, и еще потому, что, раз вчера тот давал им советы укрыться под землей и не пользоваться магией, значит, он что-то понимает в том, что тут произошло. — Что же это такое? Куда все подевались, а? Вы ж знаете что-то?
— Я? — Олливандер невесело усмехнулся. — Боюсь вас разочаровать, Хагрид, но я знаю ничуть не больше других, во всяком случае, о том, куда все подевались. Да и о том, что вообще случилось, я имею лишь самое смутное представление, так что не буду пока ничего говорить. Сначала давайте осторожно выглянем наружу и посмотрим, что там, а потом будем действовать по ситуации…
Поминутно оглядываясь по сторонам в ожидании нападения или, что даже более вероятно, обвала, они добрались до главного выхода, содрогнулись при виде огромного пролома на месте ворот, шагнули за порог, посмотрели вперед…
Повисшую на полминуты после этого гробовую тишину Хагрид до сих пор считает одним из самых ужасных воспоминаний в своей жизни. Тишину — и пустыню, открывшуюся его взгляду. Пустыню в том смысле, что ярко-зеленую траву, цветы, кусты, деревья — все будто сожгло чудовищным пожаром, так, что не осталось ни веточки, лишь одна голая, угольно-черная, словно опаленная земля. В воздухе стоял тяжелый запах, больше всего похожий на гарь огромного пепелища, а впереди, если чуть спуститься с холма, видна была Гремучая Ива, сильно потемневшая, растерявшая всю свою листву и совершенно дико смотревшаяся одна-одинешенька, словно в пустоте. Свист ее ветвей, которыми она непрестанно, как заведенная, размахивала во все стороны, и их хлесткие удары по земле были единственными звуками посреди абсолютного, зловещего безмолвия.
— Мерлин… — выдохнул Олливандер, стиснув от полноты чувств воротник многострадальной шубы Хагрида. — Мерлин трижды величайший! Так это было настолько сильно…
Сначала Рубеусу подумалось, что в него прилетел еще один обломок колонны, на сей раз попав прямо по голове — а почему еще у него вдруг так тоненько и противно зазвенело в ушах, что он едва расслышал слова Олливандера, хотя тот говорил практически у него над ухом. Совсем, казалось, вдалеке, как в густом тумане, кто-то, может быть, один из близнецов, заковыристо, но почти истерически, матерился, поминая в том числе не только Мерлина, но и некоторые предметы его гардероба. Сердце вдруг словно налилось свинцом, и каждое его биение начало ощущаться во всем теле, перед глазами закружился рой мелких противных мошек, по рукам пополз лишающий сил холод…
— Эй, не сметь! Положи Олливандера сначала, потом падай, дубина… — кажется, это был Забини. — Что вы смотрите? У него обморок, где зелье…
Олливандера он все-таки опустил на землю, повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, да и до конца сознание не терял, ограничившись тем, что тяжело плюхнулся рядом со своей ношей и тупо смотрел перед собой, пока Джордж и Невилл далеко не нежно хлопали его по щекам. Когда звон в ушах немного поутих, он осторожно, стараясь не делать резких движений, поднял голову, чтобы посмотреть на небо, и уперся взглядом в те же свинцово-серые облака, что мрачно и неподвижно нависали над ними, когда он пришел в себя. Смотреть на них было неприятно, поэтому Хагрид обвел глазами своих товарищей по несчастью. Они все были бледны, измучены и совершенно ошарашены увиденным, даже вечно невозмутимая и словно нездешняя в своей отрешенности Луна, Трелони заламывала руки и чуть не до крови кусала губы, явно борясь с рыданиями, а Перси вообще вцепился себе в волосы, будто хотел вырвать несколько клочьев, да так и застыл статуей. Сказать бы им сейчас что-то ободряющее, но это сейчас вряд ли бы вышло даже у стойкой и храброй профессора Макгонагалл. Разве что Дамблдор бы смог, ведь он всегда мог найти нужные слова, да нет его больше…
Затем Хагрид напряг зрение (ослабело оно, ничего не поделаешь — возраст), пытаясь разглядеть, что там за частокол горелых палок дальше по склону, на том месте, где был Запретный лес… и похолодел, осознав, что это лес и есть, а эти «палки» — срезанные ровно пополам словно гигантским ножом стволы деревьев. Да, именно так, срезанные. Кроны, подлесок, кусты, траву — все будто корова языком слизала, и на месте непролазной чащи остались лишь тянущиеся вдаль, к горизонту, бесконечные ряды обрубков разной толщины.
Кентавры! Там ведь жило целое стадо кентавров, а еще пауки, и тестралы, и единороги, и минимум одна химера, и еще не перечесть всех зверей и птиц. Где они все? Неужели…
— Мистер Олливандер? — Невилл явно старался изо всех сил, чтобы его голос не дрожал, но до конца не преуспел. — Мы… мы что, все, кто остались… мы единственные выжившие?
Олливандер страдальчески поморщился, уставившись на собственные руки, и весь его вид выражал огромное нежелание отвечать. Через несколько мгновений он поднял глаза на окружающих, убедившись, что общее внимание приковано исключительно к нему, и испустил тяжелый вздох.
— Мерлин, смилуйся надо мной! Молодой человек, я не знаю. Просто не знаю, понимаете? Хотелось бы ошибаться, конечно, но… Ну оглядитесь вокруг и посмотрите, что творится… что еще будет твориться, сами и сможете предположить. Не знаю, что выяснится дальше, но первое впечатление… мда.
Хагрид понимал, что если он сейчас попытается встать, то просто рухнет и вряд ли уже поднимется, поэтому он просто сидел на земле, смотрел прямо перед собой (как раз на то, что раньше называлось Запретным лесом (а почему бы и нет, там вид ничуть не хуже, чем слева, справа и сзади) и пытался восстановить дыхание и дождаться, когда сердце хоть немного перестанет частить. Очень хотелось завыть диким зверем, рвануть на себе волосы и бороду, что-то заорать, но ни силы, ни слезы не приходили. Он отчаянно, изо всех оставшихся душевных сил старался не думать о Гроххе, о своем братишке, нескладном, бестолковом и так отчаянно нуждавшемся в любви и заботе. Можно даже не спрашивать, что случилось с ним — уж если та волна магии или чего другого людей, которые раза в два с лишним меньше его, снесла, подхватила, перемолола, то что говорить о великане, которому от нее и укрыться-то было негде? А ведь это он, старый дурак, который, между прочим, Грошику обещал заботиться о нем, беречь и защищать, притащил несмышленыша-брата в самую что ни на есть бойню. Взрыв взрывом, но в первую очередь он виноват, он. Он убил Грохха…
Поскольку Хагрид мучительно старался не заплакать и что-то сделать с невидимыми, но, кажется, железными пальцами, сдавившими его горло, он ничем не мог помочь Перси, который после слов Олливандера постоял пару минут, тупо хлопая глазами и словно пытаясь осознать сказанное, а потом у него началась самая настоящая истерика. Она, видимо, накапливалась и зрела в нем давно, еще с того момента, когда Рубеус увидел его в Большом зале после взрыва, и теперь несчастный парень уже не мог ее сдерживать. И близнецам, а также бросившимся им на помощь Невиллу, пришлось изрядно повозиться, прежде чем они смогли скрутить его и повалить на землю, и Фред даже сел ему на ноги, потому что он брыкался, бился, как пойманное дикое животное, и никак не мог успокоиться. И никто из них ни до, ни после больше не слышал, чтобы Перси так кричал, словно у него из груди вырывают сердце. Он снова и снова, как безумец, звал отца, мать, Билла, Чарли, Рона, Джинни, выкрикивая их имена одно за другим, снова и снова, будто ходил по кругу, и даже Хагрид понимал, что на самом деле означают его вопли: «Нет! Нет! Такого просто не может быть, так нельзя! Нет, я же пришел! Мы бы помирились! Мерлин! Ты не можешь так с нами! Так нельзя!»
Рубеус даже не попытался помочь удерживать и успокаивать Перси — куда ему лезть в исключительно семейное дело. Учитывая, что бедняга за каких-то полчаса вернулся в семью после полного с ней разрыва и тут же потерял ее почти целиком, сейчас ничто не может хоть чуть-чуть облегчить его боль. Ничто и никто, разве что выжившие братья, да и то не сразу, ведь они никогда не ладили, это уж все знают.
Из тактичности он отвернулся от сражающихся с Перси близнецов и Невилла и продолжил смотреть прямо перед собой, теперь туда, где, как он помнил, до Битвы стояла его хижина, а теперь не было ровным счетом ничего. Что же, надо потерпеть, Перси ведь не может вопить вечно, рано или поздно угомонится, тогда уж они в тишине, наверное, придумают, что делать дальше. Сейчас, наверное, и к лучшему, что он так надрывается — такое горе и с ума может запросто свести, пусть уж накричится вдоволь, свою боль хоть чуть-чуть выплеснет. Зато потом ему легче будет, чем, к примеру, Забини — ведь понятно, что у парня погиб кто-то, неспроста он такой пришибленный, а он молчит, ни звука, ни слезинки, словно оледенел. И легче, чем… Нет, не думать о Гроххе… И о Гарри тоже… И о Роне… И…
Чья-то рука мягко и бесконечно ласково погладила его спутанные, пропыленные насквозь волосы, и, повернув голову, он почему-то без удивления увидел рядом с собой Луну.
— Ты-то как, деточка? Не ранена, ничего не болит? — Едва задав такой глупый вопрос, он уже был готов сам себе прикусить язык. Кого он «деточкой» называет, идиот косматый? Она, между прочим, в Армии Дамблдора не из последних была, и в Битве на равных со взрослыми дралась, он сам видел…
— Мне очень жаль, Хагрид, — Луна, как это часто с ней бывало, отвечала совсем не на тот вопрос, который был задан.— Правда, жаль. Но Грохх бы не стал просто сидеть в лесу и ждать тебя, даже если бы ты ему приказал. Даже если бы ты его там привязал — он бы оборвал веревку и пришел спасать тебя. И все равно, видишь, что стало с лесом?
— С лесом… — повторил он машинально, не понимая, как она догадалась, о чем он думает. Впрочем, у него вечно все на лице написано.
— Грохх бы все равно не смог спрятаться там. Так он хотя бы был рядом с тобой, когда это случилось, понимаешь? Он всегда хотел помогать тебе, ты ведь его брат. Он тебя очень любил, я это знаю.
Комок в горле неожиданно стал огромным и мучительно давящим — не проглотить, не выплюнуть, и тяжело было даже вздохнуть полной грудью, не то, чтобы что-то сказать. Хагрид все еще боялся, что разревется, как дитя, будто мало им все еще вопящего Перси, поэтому он торопливо закивал и в ответ погладил Луну по голове, чуть не запутавшись в ее длинных светлых прядях. Он бы обнял ее, чтобы хоть как-то выразить переполнявшие его благодарность и нежность за ее слова, но боялся, что в таком состоянии с него станется так ее сдавить, что только косточки захрустят, поэтому просто закивал еще сильнее. Луна, что бы о ней в Хогвартсе ни говорили, умная, куда умнее тех, кто ее дразнил, так что она и так поймет, что ей сказать хотят.
За его спиной послышался звук удара, и крики Перси оборвались — видимо, кто-то из его братьев не выдержал и решил применить радикальные, но самые действенные меры для успокоения. Хагрид всей душой сочувствовал бедняге, который и без того в жизни запутался, но не мог не одобрить такое решение — ему уже так мерзко на душе стало, что еще минута — и он сам бы его стукнул, чтобы нервы зря не трепал. И именно потому, что Уизли наконец-то замолчал, он вдруг, не веря своим ушам и даже сначала подумав, что совсем рехнулся, услышал слабые, идущие из-под земли визг, скуление и лай. Впрочем, сомневался он в услышанном лишь пару секунд, а потом, вскочив на ноги, что есть духу припустил к месту, где совсем недавно, но уже в другой жизни, он делил пусть неказистую, но уютную хижину с одним из своих самых верных друзей — волкодавом Клыком. Пока он срывал дверь погреба (только он от его дома и остался, просто издалека не было видно) и вытаскивал оттуда вымазанного до ушей в какой-то грязи, насмерть перепуганного пса, у него руки буквально ходили ходуном. Когда же Хагрид стиснул Клыка в объятиях и завалился под его тяжестью на землю, то уже не выдержал: из глаз помимо воли полились слезы, такие горячие, что едва не обжигали в самом прямом смысле, а шершавый собачий язык, который, казалось, задался целью содрать кожу со всего его лица, не успевал их слизывать, и в груди что-то билось, рвалось и замирало. Хагрид так и не понял, как можно одновременно быть и самым счастливым, и самым несчастным на свете, а между тем именно таким он себя тогда и чувствовал.
***
— Ну и что ты буянишь, а? Гляди, скоро сама себе ветки переломаешь, так ими махать. Вот позволила бы нам к тебе подойти, хоть чуть-чуть твоих апельсинов собрать, куда быстрее и спокойней бы все закончилось. Ты и так чуть не гнешься, вон, сколько плодов вырастила, а нам, между прочим, есть что-то надо! Вот если б ты… Ой!
— Кажется, она с тобой не согласна, хотя ты очень разумно и вежливо с ней разговариваешь. Наверное, это все ее нарглы. Вот, я уже набрала полную корзину, давай уйдем отсюда, а то тебе больно.
Хагрид старательно заслоняет Луну от беспрестанно летящих в них плодов Ивы и ловит их, как уж придется: какие-то удается схватить руками в воздухе, но большая часть просто летит в него и лупит по голове (что уж совсем некстати, учитывая, что голова у него как раз и начала сдавать), груди, ногам, животу… Хорошо еще, что у этих вроде бы апельсинов такая толстая кожура, что они не лопаются, и даже вмятин на них не остается, а то они бы быстро испортились. Да не так уж ему и больно — если за что и можно поблагодарить его дурную мамашу Фридвульфу, так за толстую шкуру — скорее неприятно.
— Да уходим мы, злыдня, уходим уже! Вот полоумная! Давай корзину, Луна, я ее понесу, а ты скорее вперед беги, к Клыку, пока и по тебе не попало.
Продолжение в комментариях.
С прошлогодней Фандомной Битвы для команды Постапокалипсиса.Название: Вас приветствует Поселение
Автор: я
Бета: troyachka - низкий тебе поклон за то, что правила этого слона
Размер: макси, более 48000 слов
Канон: Гарри Поттер (постапокалиптическое АУ), Операция "Мертвый снег"
Пейринг/Персонажи: Хагрид, Олливандер, Луна Лавгуд, Блейз Забини, Фред и Джордж Уизли, тонкие и не очень намеки на гельбус, снюпин, Невилл/Луна, Драко/Блейз и Олливандер/Трелони
, зомби, кочевники, основатели и прочие, прочиеКатегория: джен с намеками на пейринги
Жанр: фантастика
Рейтинг: R. Да, там едят и убивают людей, ругаются матом, а также внезапно появляются зомби-нацисты
Краткое содержание: В разгар битвы за Хогвартс произошел случайный выброс магии, полностью изменивший привычный мир.
Примечание/Предупреждения: нелинейное повествование. фансервис!
Ссылка на пост с иллюстрациями. Первые три - Дядюшка Эдь, четвертая - Soaring Freedom.
fk-2o13.diary.ru/p191811550.htm
читать дальшеСегодня Хагрид просыпается от дикой жажды: его язык распух и едва ворочается, небо отекло и словно чем-то обложено, сердце судорожно стучит и заходится от одного желания — пить! Пить! Воды, или он просто умрет, прямо сейчас, даже с постели не встав! Почти слепой от полутьмы и от того, что зрение у него уже начало меняться, он хватает флягу с холодной водой, которую с вечера поставил у матраса, буквально присасывается к ней и пьет до дна, крупными глотками, обливаясь чуть не с ног до головы. Один глоток попадает не в то горло, но он и тогда не в силах отпустить флягу, поэтому, лишь осушив ее до дна, заходится в кашле, дергаясь всем телом, пока на глазах не показываются слезы.
Ну вот и полегчало малость. Дальше-то будет хуже, хоть все Черное озеро выхлебай, хотя нынче из него, само собой, так запросто пить не стоит. Но ничего, сегодняшний день он авось еще продержится. Другое дело, стоит ли тянуть, не лучше ли уже решиться, не на одно, так на другое. Чем дальше откладывает, тем страшнее делается, это понятно, вот и надо с духом собраться. А то дождется еще того, что уже ничего сам решить не сможет, придется за него другим думать и делать, а за что им это? Разве без этого им бед не хватало?
Он медленно и тяжело встает, потирает поясницу — уж больно она ноет, да с каждым днем все сильнее и сильнее — и осматривает комнату. В бывшей слизеринской спальне для мальчиков, где теперь спят мужчины их группы, никого, кроме него, нет. Часы на стене — солидные, красного дерева, им сносу не будет, хоть что приключись — показывают восемь утра. Значит, все уже встали — подъем-то у них ранний — и делами обычными занимаются. Кто готовит, кто территорию обходит с проверкой, кто сигналы слать на случай, если кто еще проявится, пытается, кто исследованиями занимается. А его, значит, решили не тревожить, еще вчера Невилл беспокоился, что вид у него больной, просил лечь спать пораньше и отдохнуть подольше. Хороший он парень, только не понимает, что никаким отдыхом тут уже дела не поправить. Или не хочет понимать? Да все одно, тут по-другому лечиться надо. Если получится. А не получится — что же, значит, отжил свое Рубеус Хагрид, ничего не поделать. Тогда надо хотя бы уйти так, чтобы других не мучить, не тревожить, а то они с ним уже и так намаялись, бедные.
Хагрид идет из комнаты, очень стараясь не смотреться в большое круглое зеркало на стене — и так ясно, что ничего хорошего он там не увидит, так зачем лишний раз расстраиваться? Лучше еще воды попить, вчера они ее много накачали, можно не жалеть, да и посмотреть, чем там его товарищи занимаются.
Едва он выходит в комнату, которая раньше была гостиной Слизерина, а теперь они ее обжили под свой штаб, как ему навстречу кидается, виляя хвостом и улыбаясь во всю пасть, Клык. Он-то, понятно, хозяину будет радоваться, что бы с этим самым хозяином ни стряслось, и хорошо, что с ним хотя бы пес до самого конца останется. Кроме Клыка, с ним здороваются еще трое, кто сейчас на месте. Блейз Забини готовит завтрак, Луна что-то мудреное из травинок мастерит, Перси какие-то бумаги разбирает — будто это им чем-то поможет, ну да ладно, это уж точно не хагридова ума дело. Близнецов и Невилла не видно, наверное, они опять на вылазке какой-то, Олливандера и профессора Трелони тоже: эти, наверное, опять в лаборатории Снейпа опыты проводят. Что же, тут в целом все, как и всегда. Пока что. Хагрид открывает очередную флягу с процеженной, готовой для питья и готовки, водой, и, пока пьет ее такими же крупными глотками, как и первую, задумывается: надолго ли? Вряд ли. Скорее всего, сегодня и надо решать, пока у него еще голова варит, а то потом он уж точно ничего путного при всем желании не надумает.
— Завтрак будет готов через пять минут, — чопорно сообщает Блейз, наблюдая за булькающими кастрюльками и шипящими сковородками на импровизированной плите и в то же время неодобрительно глядя на то, как Хагрид обливается водой. Он до сих пор ценит хорошие манеры всегда и везде, и кто знает, может, именно они помогают ему держаться и не сойти с ума все эти десять месяцев, с тех пор, когда мир встал с ног на голову. Как Перси — его педантичность, Фреду и Джорджу — их бесшабашность, Олливандеру — его научный интерес. В этом и суть — изо всех сил стараться оставаться таким же, как и прежде. Уж неизвестно, может, если бы не это, и он, Хагрид, заболел бы куда раньше? А так почти год молодцом был, их группе всем помогал, чем мог. Разве это мало?
— Спасибо, — примирительно бурчит он Блейзу в ответ и на секунду задумывается, не уйти ли прямо сейчас, не дожидаясь завтрака. Хотя… нет, не стоит. На сытый желудок, как ни смешно, и помирать веселее, а что он до вечера может не дожить, это очень даже вероятно. Так что лучше уж перекусить, а потом и отправляться. — Какая сегодня погода-то?
Забини едва заметно хмыкает: наверное, ему забавно, что глупый полугигант пытается вести светскую беседу.
— Относительно неплохая. Близнецы говорят, что небо сиреневое и туч почти нет. Ты куда-то собираешься?
— Да так, пойду поищу чего полезного, — очень естественно пожимает плечами Хагрид. Это ведь даже и почти не ложь. Он и в самом деле кое-что поищет, и, если получится, то найдет, тогда у него шанс есть. — Вот поем, и пойдем мы с Клыком вокруг озера. Если кому чего нужно, так говорите, посмотрю.
Честно говоря, пса в этот раз он бы лучше с собой не брал, да как его убедить остаться? Клык хозяина никогда не бросит, это уж точно.
— Я с тобой пойду, Хагрид, — безмятежно, как и всегда, улыбается Луна. — Мне надо поискать золотой глютовник и набрать апельсинов, а снаружи снова опасно. Прошлой ночью мы опять слышали, как люди в этих огромных машинах ездят вокруг Хогвартса.
Эх, ну вот и она туда же, за ним. И не уговоришь остаться в замке, не наплетешь чего-то убедительного — он никогда складно врать не умел. Вот же сдались ей эти глютовник с апельсинами.
— Ну хорошо, Луна, значит, вместе тогда пойдем. — Он улыбается девчонке через силу — а то еще заподозрит что-то неладное — и, благодарно кивая, протягивает Забини свою тарелку, чтобы он положил в нее огромный кусок золотистого омлета. Что теперь делать-то? По пути от Луны точно не отвязаться — разве он сможет ее одну снаружи оставить, даже если бы переселенцы снова не потянулись мимо? Ладно, авось потом что придумает. Вот перекусят они — все же чудесно Блейз готовит, не отнять — и отправятся…
Это ж с ума сойти можно, если задуматься: ведь еще десять месяцев назад… да, точно, всего десять, не больше… они все думали, что вокруг сплошь ужас и кошмар, хуже уже некуда, и знать не знали, что скоро такое случится, что им, страшно сказать, правление Того-Кого-Нельзя-Называть чуть не праздником покажется. Кто же над ними всеми так зло подшутил, неужели сам Мерлин? И зачем, главное? Чего добиться-то хотел или доказать? Поди разберись, не для его это мозгов, как ни крути.
А дни летят, не остановишь, порой даже кажется, что они всегда так жили, и Битва за Хогвартс — будто какой-то далекий сон, словно и не они в ней сражались и столько друзей потеряли, а время до Битвы и тем более, как в тумане. Он себя именно поэтому и заставляет через день вспоминать, как все началось: хоть и больно, и страшно, словно рану специально ковыряешь, и горько, и обидно, но очень уж не хочется забывать. Если еще и памяти о прежней жизни лишиться, с чем они все останутся?
***
Все как раз во время Битвы за Хогвартс и началось, он туда примчался вместе с Гроххом сломя голову, как только узнал, что Гарри в замке, и увидел… да ад кромешный увидел, что уж тут говорить. Заклятия туда-сюда летают, люди мечутся и то и дело падают, колонны рушатся, стены содрогаются, что-то полыхает, что-то осыпается, всюду пыль, гарь, кровь, вопли, стоны, брань… А воздух весь так и дребезжит, иначе не скажешь, от магии, он не мог этого словами объяснить, просто чувствовал, что вокруг все будто распирает от колдовства, оно так и пульсирует в атмосфере, сильнее и сильнее, словно вот-вот прорвется и тогда… Что тогда?
Ну, рассуждать долго у него, само собой, не получилось: тут, в разгар сражения, только успевай поворачиваться. Он в бой бросился бок о бок с братом, притом никто из них не колдовал: у Грошика, само собой, отродясь палочки не было, а Хагрид свою сломанную решил не брать. Раз тут такое серьезное дело началось, то с этими обломками и лезть не стоит, а то только хуже будет, он уж лучше врукопашную пойдет… И, надо сказать, не так чтобы это совсем безуспешно вышло — он сам с ног сбил и кулаком оглушил пятерых, а уж когда Грохх в толпу с дубиной ринулся, так вообще пошла потеха… только вот недолго им выпало повоевать.
Все как-то так быстро завертелось, прямо одно за другим без перерыва, и ничего, что самое ужасное, нельзя было поделать — просто времени бы не хватило. Сначала Беллатрикс, эта полоумная дрянь, метнула Аваду — уж неясно, прямо в него или так, в кого попадет, а он успел пригнуться, даже не поняв, что сделал, и зеленый луч угодил прямо в грудь Тонкс, которая, оказывается, сражалась сразу за ним, в каких-то двух ярдах, и бедная девочка рухнула на пол, как подкошенная, а ее проклятая тетка взвыла от такого хохота, что стая гиен бы перепугалась. Он, как понял, что случилось, заорал сам не знает что и на Беллу кинулся сломя голову, себя от ярости не помня — хотел ей шею свернуть голыми руками, и пусть она его убивает, главное — до нее добраться, а там уж… И в этот самый момент он увидел среди дерущихся Гарри и Того-Кого… хотя теперь-то его, разумеется, можно сколько угодно по имени называть, какой смысл еще и этого бояться… в общем, Волдеморта, бывшего Тома Риддла, и они стояли друг против друга, как по заказу, аккурат посреди Большого Зала, и вокруг них прямо на глазах расчищалось пространство, потому что и Пожиратели, и защитники Хогвартса, не сговариваясь, от них так и хлынули врассыпную. Понятно, догадались, куда дело идет, что сейчас, может, все и решится раз и навсегда.
Впрочем, это те, кто в центре был, бросились прочь и даже биться прекратили, замерли, а те, кто по краям, вот как он с Гроххом или братья Уизли — Фред, Джордж и Перси (вот уж чего, кстати, не ожидал, так что этот прямо в самую свалку к своей семье примчится, будто и не отрекался от них) — они при всем желании остановиться не могли — до них-то, как круги по воде, еще не дошло. И Грохх продолжал кого-то слева дубиной колотить, и он сам мчался прямо на Беллу и не тормозил, пока его в живот каким-то заклятием не ударило. Прокляла его, оказывается, не Беллатрикс — она увидела Гарри и к своему ненаглядному Лорду со всех ног бросилась — а какой-то тип с седыми волосами, заплетенными в косу — он только потом вспомнил, что это был Яксли. Надо сказать, опасным бойцом этот гад себя показал, что есть, то есть: как палочкой взмахнет, так тут же кто-то падает, так что ему, Хагриду, в очередной раз повезло, что он полувеликаном родился и заклятия легче переносил. Пошатнуло от удара, конечно, болью обожгло, словно кто-то кишки на пару секунд сильно сдавил, но и только. Он кинулся на Яксли, думал: вдруг да получится до него добраться до того, как тот, к примеру, Аваду пустит, от которой уж спасения точно нет, и тут все и началось… Практически одно за другим, завертелось, как в бешеном калейдоскопе.
Раз — из палочек Гарри и Волдеморта вырываются красный и зеленый лучи, встречаются на полпути и ударяют аккурат друг в друга, так, что даже как будто искры полетели. Хотя, скорей всего, это ему привиделось от богатого воображения.
Два — Яксли кричит «Вингардиум Левиоса!», в воздух взлетает огромный, с голову Грохха, обломок колонны, и, повинуясь резкому выпаду палочки, мчится прямо в него, Хагрида, словно бладжер на квиддичном матче, и не уклониться от него никак, потому что он уже успел почти добежать до своего противника, вот теперь и принимает чуть не в лицо здоровый камень. Хорошо еще, успевает чуть подпрыгнуть, чтобы он ему влетел в грудь. Приятного тоже мало, само собой, но Яксли явно целил в голову — если б попал, вот тогда бы ему, скорее всего, конец пришел. А так кротовая шуба чуть смягчает удар, и он просто летит на пару ярдов назад, врезается в стену и валится рядом с ней на пол, а сверху его еще этим проклятым камнем придавливает. Дух вышибает вон так, что не вздохнуть, не выдохнуть, грудную клетку чудовищно стискивает (ох, только бы ребра целы остались!), перед глазами темные пятна плавают — он еще и затылком ударился со всего маху, но все-таки остался жив и даже в сознании, значит, повезло. Он даже успевает заметить краем глаза в процессе, так сказать, полета, что вокруг Гарри и Волдеморта образовался какой-то переливающийся купол, на который исступленно бросается Беллатрикс и не может пробиться внутрь… что это? Защитное поле? А кто же его установил?
Три — Грохх при виде поверженного брата ревет разъяренным драконом, кидается на Яксли и тут же орет еще громче, отшатывается, схватившись за глаза — негодяй явно запустил в него чем-то очень болезненным.
Четыре — Хагрид напрягает все силы, чтобы спихнуть с себя камень, вскочить, оторвать Яксли голову (теперь-то он не сомневается — у него рука даже не дрогнет) и чем-нибудь помочь ослепленному Грохху, глыба медленно, но поддается, еще немного напрячься, и…
Пять — внезапно все замирает, в Большом зале повисает абсолютная тишина, воздух на глазах становится вязким, как патока, и сгущается, словно набухая, и это замечают все, даже он, Хагрид, которому вроде бы не до того должно быть, и они застывают на месте в предчувствии чего-то ужасного, это длится всего какую-то не секунду даже — долю секунды, но никто из видевших и выживших никогда не сможет забыть ощущение этого недомгновения на краю пропасти…
Затем нечто внутри купола, окружающего Гарри и Волдеморта, рывком поднимает дуэлянтов, как пушинки, и швыряет их друг в друга, швыряет с такой чудовищной силой, что они не сталкиваются, а буквально… сплавляются, сливаются вместе, от них брызжет кровь и, хуже того, кажется, о Мерлин, даже летят ошметки плоти, и взгляд Хагрида еще успевает выхватить из всех окружающих искаженное лицо заходящейся в диком вопле Беллатрикс, и распахнутые руки Гермионы, очевидно, бросившейся на помощь своему другу и словно застывшей в прыжке, в то время как Рон перехватывает ее за талию…
Хагрид не успевает ни осознать толком, что творится, ни хотя бы испугаться, потому что в этот самый миг купол лопается, как мыльный пузырь, и, почти как от мыльного пузыря, от него во все стороны разлетаются мелкие брызги...
— Все случилось, скорее всего, из-за перенасыщенности боевых, особенно темных, чар в ограниченном пространстве, — потом пытался найти объяснение Олливандер. — К тому же нельзя забывать об эпицентре события, а произошло это, прошу заметить, в Хогвартсе — уникальном месте, пропитанном волшебством со дня своего создания, в сами стены, потолок, фундамент которого были вплетены мощные древнейшие заклинания, и, когда они соприкоснулись со столь многочисленными агрессивными магическими полями, то их реакцию никто не мог предугадать. Прибавьте сюда еще совершенно непредсказуемый фактор в виде взаимной реакции палочек Гарри Поттера и Темного Лорда, и можно себе представить, что такой финал был вполне ожидаем. — Потом Олливандер бросил взгляд на пребывавшего в мрачном оцепенении Хагрида, заметил, что тот, похоже, не до конца воспринимает его слова, и подытожил все раздраженным: — Взорвался и выплеснулся сгусток магической силы! Очень большой сгусток. Надеюсь, так стало понятнее?
…Ну да, это и выглядит как выплеск… чего бы там ни было. Когда лопается купол, из него вокруг бьют видимые невооруженным глазом потоки словно бы сильно сгустившегося воздуха, а затем… затем ощущение такое, будто с силой выдохнул какой-то огромный сказочный великан, раза в три больше Грохха. По залу проходит сокрушительный порыв урагана, сносящий все на своем пути: в воздух, подхваченные вихрем, взмывают ученики и профессора Хогвартса, Пожиратели Смерти, кентавры, пауки, ожившие доспехи, камни, даже, кажется, пара хрустальных шаров профессора Трелони, и все это закручивается, будто на чудовищной, все сильнее и сильнее разгоняющейся, карусели.
Когда это нечто докатывается до Хагрида, ему кажется, что сейчас он тоже взлетит, и он инстинктивно зажмуривается, но оказывается, что ударная волна проходит чуть выше — ветер свистит прямо над ним, развевая волосы и бороду так, что они закрывают ему все лицо. Обломок колонны на его груди сильно пошатывается, но тут уж Рубеус, еще пару минут назад сам изо всех сил пытавшийся скинуть его с себя, инстинктивно в него вцепляется, как в единственный якорь, способный помочь ему не втянуться в этот шторм. Ему удается удержаться на месте каким-то чудом, и он даже с закрытыми глазами ощущает, как сгустившийся воздух… нет, явно не просто воздух, а что-то заместившее его… отталкивается от стены за его спиной, которая содрогается и почти стонет от такого удара, и мчится дальше крушить все, что ему подвернется.
Грошик! Там же его брат, ослепший от Конъюктивитуса или чего похуже, ему надо помочь, хотя бы крикнуть, чтобы ухватился за что-то или на пол упал, сам-то он не сообразит… Хагрид распахивает глаза, в которые немедленно летит то ли пыль, то ли песок, их дико режет, льются слезы, он ругается такими словами, которые старается не употреблять, даже вусмерть напившись в «Кабаньей голове», быстро-быстро моргает и трясет головой. Когда зрение чуть проясняется, он лихорадочно озирается, насколько может, и видит вокруг кромешный ужас. В центре зала с бешеной скоростью вращается столб смерча, который кружит истошно кричащих — это слышно даже сквозь все усиливающийся вой ветра — людей, поднимая их все выше, к самому потолку. Потолок же почернел и словно бы вспух от сплошных грозовых туч, клубящихся, извивающихся, как змеи, сквозь которые то и дело пробиваются вспышки молний.
— Грохх! Грошик! Грохх!!!
Брата нигде не видно: ни на полу, ни в вихре торнадо, и это ужасает Хагрида еще сильнее, хотя еще секунду назад он был уверен, что больше испугаться уже невозможно — куда мог исчезнуть целый великан?
— Гроооохх!!! — вопит он что есть мочи и отчаянно, рискуя сорвать спину, приподнимается, налегает на придавливающий его камень, совсем не соображая, что без груза его самого запросто подхватит и унесет в смерч. — Грохх, где ты?
Словно в ответ в тучах вспыхивает очень яркая молния злого багрового цвета, а вой ветра перерастает в истошный утробный ор, который заполняет собой весь Большой зал, и кажется даже, что от него по каменному полу пробегает рябь. Сравнить это можно разве что с ревом взбешенных драконих, у которых на Трехмудром турнире участники должны были похищать яйца. Рубеусу на мгновение кажется, что сейчас у него от напора лопнет голова, и тут крыша школы взрывается.
Даже не так — она вылетает наружу, как пробка из бутылки, вылетает, выбитая и снесенная смерчем, и его столб вместе со всеми несчастными, беспомощно вращающимися в нем, с какой-то свирепой яростью вырывается из Хогвартса, и поток воздуха и еще чего-то бьет вверх, как чудовищный фонтан, летит все выше и выше, к самому небу…
А затем он просто-напросто взрывается, и, перед тем как практически ослепнуть от полыхнувшего белым огнем неба, Хагрид еще успевает увидеть, как многострадальный замок уже даже не содрогается, а практически подпрыгивает от того, что по нему словно бы ударил кулаком сам Мерлин.
Сознание Рубеус теряет почти с радостью.
***
— Хагрид! Хагрид, вставай, чтоб тебя! Поднимайся, нам уходить надо!
Ему казалось, что он умер и слышит словно бы голос с того света, пока этот самый голос не выкрикнул какое-то заковыристое ругательство напополам с Акваменти и в его лицо не ударила струя ледяной воды. Вот тогда он сел, машинально отметив, что камень его уже не придавливает, потряс головой и уставился на Перси и Джорджа — да, точно Джорджа, он же без уха — Уизли, как баран на новые ворота. Первое, что ему бросилось в глаза — это их белые, как смерть, лица. Потом уже отметил, что они все с ног до головы в какой-то светлой пыли — то ли пепел, то ли каменная крошка. Зрение малость плавало и фокусироваться никак не хотело. К тому же, вокруг явно стемнело — значит, уже вечер. Долго, видать, он без чувств валялся.
— Ох, больно, — сморщился он, ощутив, как протестующе заныли ребра слева. Треснули, это как пить дать, если вообще не поломались. Впрочем, он хотя бы жив, а вот… Другие-то как? — Джордж, Перси, вы хоть целы?
Голос хрипел и дребезжал, конечно, он его сорвал, когда звал… Мерлин, где его брат?!
— Хагрид, поднимайся, все потом!
С помощью парней, цепляясь за стену, он тяжело поднялся и встал как вкопанный, дико озираясь по сторонам.
Комната, которая еще несколько часов назад была Большим залом Хогвартса, кажется, подверглась не только атаке смерча, но и бомбардировке с какого-нибудь маггловского самолета. В ней не осталось ничего, кроме мелкого мусора и нескольких обломков колонн, еще до того взрыва рухнувших в битве из-за попавших в них заклятий. Пол был испещрен глубокими выбоинами, на месте окон зияли дыры, двери словно кто-то буквально выдрал с кусками стены. Когда Рубеус задрал голову, он увидел, что от крыши не осталось и следа, и над ними угрожающе нависло низкое, поистине грозовое небо, словно набрякшее от сплошь затянувших его свинцово-серых облаков. Они уже не извивались и не вспыхивали молниями, как во время смерча, зато совершенно неподвижно стояли в воздухе, и от этого становилось не менее жутко, чем от бури — настолько неестественно это выглядело. Вот, значит, почему так темно!
— Хагрид, мать твою, да приди же в себя! Твоя помощь нужна! — Джордж почти грубо ухватил его за и без того разодранный ворот рубахи и тряханул — ну, настолько, насколько был в силах потрясти. — Мы должны убраться отсюда сейчас же, в подземелья, понял? Помоги Фреду, вон он! Шевелись!
Посмотрев в указанном направлении, Хагрид изумленно ахнул, потому что такой же запыленный, растрепанный и ошарашенный, как и его братья, Фред Уизли поддерживал, обхватив за талию, не кого иного, как Олливандера, которого, откровенно говоря, все уже успели мысленно похоронить. А затем он рассмотрел мастера волшебных палочек получше, и ему стало нехорошо.
Истощенный, даже не бледный, а посеревший, одетый в какие-то лохмотья Олливандер выглядел настолько плохо, что непонятно было, как он еще не испустил дух. Сам стоять он практически не мог, бессильно сползая по Фреду, так что требование Джорджа помочь брату стало понятно — держать человека, который на глазах сознание теряет, не очень-то легко.
— Ох ты, чтоб их всех… Дай-ка, возьму его, Фред… — почти всхлипнул Хагрид, подхватывая старика на руки. — Да что ж это такое, а? Вы тут как оказались, сэр?
— Охренел! Нашел время спрашивать! — Джордж бешено сверкнул глазами, толкнул Хагрида вперед, притянул к себе братьев. — Сначала мы идем, с палочками, ты за нами! Марш! Надо вниз, Олливандер сказал…
— Мама… Папа… — Перси заговорил впервые после катастрофы, и Рубеус даже вздрогнул от звука его дребезжащего, неуверенного, как будто совершенно незнакомого голоса. Широко распахнутые глаза бывшего секретаря Министра Магии дико озирали опустошенный зал, его губы судорожно дергались, будто он пытался подавить рыдание. — Рон…
Фред, уже не сдерживаясь, коротко и зло выматерился, а Джордж, не тратя слов, ухватил Перси за рукав и просто-напросто потащил за собой. Хагрид, уже не пытаясь что-либо спрашивать, заторопился за ними.
Все время, пока они почти бежали вниз по покосившимся лестницам, в которых недоставало порой по нескольку ступенек подряд, у него замирало сердце от ужаса, что Олливандер сейчас умрет прямо у него на руках. Старик был в глубоком обмороке, его голова со свалявшимися седыми волосами бессильно болталась (и надо было бы перехватить поудобнее и покрепче, но он просто-напросто боялся шевелить беднягу лишний раз, не то, что стискивать посильнее), дыхание вырывалось изо рта с такими мучительными хрипами, словно он сражался за каждый вздох. О том, каким пыткам бедняга мог подвергаться у Волдеморта, Хагрид пытался даже не задумываться. У него и без того внутри все холодело, не в последнюю очередь потому, что он решительно ничего не понимал, кроме того, что они все, кажется, идут в слизеринские подземелья.
Когда до цели осталось всего ничего, где-то далеко наверху раздался звук, больше всего похожий на далекий и приглушенный раскат грома. Фред вздрогнул всем телом, побледнел еще сильнее, хотя это казалось невероятным, выплюнул еще более замысловатую матерную тираду и, нетерпеливо махнув рукой своим спутникам, перешел на бег. Перси и Джордж припустили за ним, Хагрид прибавил ходу, изо всех сил стараясь не отставать от них и в то же время по возможности не трясти Олливандера.
— Вышибаем все вместе, втроем, — скомандовал Фред, когда они свернули в коридор, очевидно, ведущий к гостиной Слизерина. — Заходим и сразу же ставим щиты и укрепляющие чары на стены и потолок. А то непонятно, что там дальше будет и выдержат ли они… Что за…
Это относилось к тому, что дверь в гостиную, предположительно защищенная паролем, при их приближении внезапно сама приоткрылась, и парни отпрянули, вскидывая палочки, готовые отражать нападение…
— Ты?! Чтоб тебя! Живой! — и Джордж даже не стал ругаться — видимо, никакой мат сейчас не мог передать его эмоции в должной мере.
— Привет, ребята, — очень серьезно произнес перемазанный с головы до ног в копоти, каменной пыли и крови Невилл Лонгботтом, опуская палочку, которую он, оказывается, тоже держал наизготовку. — Я услышал шаги и выглянул посмотреть. Давайте, заходите все быстрей, и подопрем дверь. Только без магии, профессор Трелони говорит, что сейчас нельзя колдовать…
Хагрид никогда раньше не любил подземных помещений — стены и потолок словно давят, неприятно, но сейчас оказалось, что есть польза и от них. За исключением треснувшего зеркала и опрокинутого торшера, слизеринская гостиная практически не пострадала, будто бушевавший наверху смерч с последовавшим взрывом прошли в другой вселенной. Чинно, даже с каким-то пусть мрачноватым, но все же уютом, стояли темно-зеленые кресла вокруг круглого стола, такого же цвета диваны были сдвинуты к стенам, на стене даже невозмутимо тикали часы. К одному из диванов Рубеус немедленно устремился, чтобы заботливо сгрузить туда свою ношу, пока братья Уизли и Невилл в лихорадочной спешке придвигали к двери все более-менее тяжелое. Устроив Олливандера настолько удобно, насколько это было возможно в таких условиях (хотя, судя по пепельному лицу старика, удобно ему сейчас не могло быть просто по определению), он огляделся вокруг и изумленно, но и обрадованно ахнул.
Кроме Невилла, в гостиной, оказывается, находились еще три человека. На диване рядом, прижавшись друг к другу, сидели Сибилла Трелони и Луна Лавгуд, причем девушка сочувственно обнимала свою бывшую преподавательницу за трясущиеся от беззвучных рыданий плечи. А также, что самое удивительное, надменно, точно аршин проглотил, в кресле у погасшего камина замер Блейз Забини. Вот те на! А этот-то как тут оказался?
Видимо, близнецов этот вопрос тоже очень занимал, так как в следующую секунду прямо в лицо Забини нацелились сразу две палочки.
— Ты какого хрена здесь делаешь? — практически рявкнул Фред. — Вас же пинком под зад из замка отправили еще до битвы! Ты как сюда прошел?
— Я вернулся, — высокомерно, как всегда, ответил Блейз, но его голос звучал как-то незнакомо, напряженно, будто в нем что-то надломилось, и теперь он изо всех сил по инерции пытался удержаться в образе одного из самых надменных слизеринцев. — Мне было нужно. И, между прочим, я вас проклинать не собираюсь.
— Что тебе еще было нужно…
— Ребята, — поспешно вмешался Невилл, словно невзначай становясь между Забини и Уизли, — это он позвал сюда нас с Луной и профессором Трелони. Мы жутко перепугались и без него, наверное, и не догадались бы, что подземелья уцелели. Давайте не будем, а, нам сейчас вместе надо держаться…
— Сделайте что-нибудь, скорее, Олливандер совсем плох! — Хагриду было совершенно все равно, Забини тут или еще кто из слизеринцев, он просто не мог больше смотреть на старика, который, казалось, таял, словно свеча. — Фред, Джордж, может у вас зелье какое есть, а?
— Рядом с комнатами директора Снейпа есть его лаборатория с полным запасом лечебных снадобий, но для этого нужно выйти в коридор, а пока всем лучше оставаться здесь. На первое время у меня есть Универсальное Укрепляющее. — Блейз вынул из складок мантии большой темно-зеленый флакон. Двигался он, как и говорил, как-то странно, отстраненно-равнодушно, будто в полудреме. — Только сразу все не тратьте, оно очень сильное. Директор Снейп раздал его нам утром, сказал, что может скоро понадобиться.
Хагрид не отрываясь смотрел на Забини, пока тот произносил эти отрывистые фразы, и пытался понять, что же с ним не так. Это было не так легко сделать, поскольку, по правде говоря, он почти и не знал его: зачем слизеринцам было с ним общаться? Но внезапно простая вроде бы мысль ударила его с силой едва ли не большей, чем совсем недавно — обломок колонны, и он в полном изумлении уставился на Блейза, будто впервые его увидел.
«Мерлин, да он же убит горем! Это он-то! Да что же такое случилось?»
— Ладно, давай сюда…— Фред выхватил у Забини флакон, метнулся к Олливандеру и, пока Джордж почти грубо разжимал старику стиснутые зубы, боролся с плотно закрученной крышкой этого флакона. Его руки явно дрожали — видно, нервы начали сдавать и у него. — Вот же, блядь, денек выдался, охренеть не встать… Ну, пей давай… Джордж, голову ему подержи.
— Капли три, не больше, на первый раз, — все тем же деревянным голосом посоветовал Забини и снова впал в оцепенение, больше подходившее манекену, открывавшему вход в Мунго.
Наверху снова послышался раскат грома, теперь куда громче и отчетливей, и как-то… злее, что ли. Больше всего это напоминало рычание всех голов Пушка, услышавшего шаги чужака.
— Снова начинается, как вы и говорили, профессор, — сообщила Луна Сибилле Трелони, а та вздрогнула всем телом и, вцепившись в нее, зарыдала еще громче и безнадежнее, но по-прежнему беззвучно, и смотреть на это было невыносимо.
— Что начинается? — Хагрид, еще не успев договорить, понял, что вряд ли на самом деле хочет получить ответ: тут уж и он понимает, что ничего хорошего.
— Магия еще не успокоилась, — ответил Невилл, осторожно потрогал окровавленную правую щеку и скривился от боли. — Сейчас ни в коем случае нельзя находиться наверху, надо сидеть тут и надеяться, что до подземелий это не докатится, и ни в коем случае не пользоваться магией, иначе может случиться что угодно. Так сказала профессор Трелони. — Под конец он словно извиняющимся жестом указал на все еще заливающуюся слезами Сибиллу.
— И он нам, прикинь, сказал то же самое. — Фред отпустил Олливандера, закрыл флакон, окинул взглядом комнату, словно решая, куда сесть, и, наконец, просто опустился на пол, привалившись к дивану. — Вернее, прошептал из последних сил, а потом отрубился. Ну, раз уже двое так говорят, наверное, мы их послушаемся. Думаю, ни у кого возражений нет?
— У меня уж точно нет, — с готовностью подхватил Джордж, — так что расположимся пока тут. Давай, братец Перси, устраивайся поудобнее, а то сидеть придется долго.
Все время с того момента, когда они попали в слизеринскую гостиную, бледный, словно полинявший, Перси не переставал дико озираться по сторонам, будто пытался что-то осмыслить и понять, и его губы судорожно дергались. Сейчас, услышав свое имя, он медленно перевел взгляд на брата, мотнул головой, сглотнул и едва слышно прошептал то же, что и до этого, наверху.
— Мама… Папа… Рон… Джи…
— Ну хватит, все, заткнись давай, — Джордж практически силой усадил брата на пол, между собой и Фредом, притиснул к себе. — Мы сейчас все равно ничего не сделаем, слышишь? Переждем тут, пока это все затихнет, потом выйдем и попробуем их поискать. Ясно? Эй, хватит трястись, все хорошо будет…
Джордж явно изо всех сил старался говорить бодро и убедительно, и Хагрид мог только надеяться, что Перси этому поверит скорей, чем он сам. Лично он уже практически приготовился к смерти. Впрочем, ладно он, ему уж без малого семьдесят, молодых жалко, кому жить да жить…
Он бросил на Олливандера полный ужаса взгляд, почти ожидая, что тот уже умер, и с невероятным облегчением заметил, что старик уже не издает этот чудовищный хрип при каждом вздохе, а его щеки порозовели. Впрочем, толком порадоваться этому он не успел, подскочив от оглушительного удара, встряхнувшего комнату. С потолка что-то посыпалось, трещина на зеркале поползла дальше, перерезав всю его поверхность. Сибилла горестно застонала, вцепившись в волосы, и начала раскачиваться взад и вперед.
— Не надо так, профессор Трелони, — голос Луны был по-прежнему мелодичен и странно мечтателен. — С нами ничего не случится, вот увидите. Самое страшное и плохое уже произошло, значит, дальше будет лучше, обязательно будет, иначе просто быть не может.
— Что самое плохое случилось-то, Луна? — Хагрид в ту же секунду пожалел, что спросил это, но никуда не деться — слово и вправду не воробей.
— Гарри погиб, что для нас может быть еще хуже? — меланхолично отозвалась Луна. — Взрыв магии случился во время его дуэли с Волдемортом, и они оба погибли.
— Война теперь уж точно закончена, — мрачно подхватил Невилл. — Похоже, что воевать уже некому или почти некому.
— Слушай, ты этого не знаешь, так что заткнись… — бешено сверкая глазами и силой удерживая в очередной раз дернувшегося всем телом Перси, вскинулся Джордж.
— Боюсь, вы не совсем верно… оцениваете масштаб случившегося, молодые люди. — В первое мгновение никто даже не понял, что этот хриплый, слабый, дрожащий голос принадлежит Олливандеру, который практически еще минуту назад лежал на смертном одре. — Дело уже не в войне… Что вообще, в целом, будет дальше с нашим… нашим миром, не может знать никто… ведь ничего подобного в магическом мире еще не случалось. Хотя мы можем и просто не пережить эту ночь, тогда и не узнаем, конечно…
***
Даже если бы Хагрид и не слышал сквозь тяжелую, мучительную полудрему рев, рык и сигналы тяжелых, скорее всего, самодельных, маггловских машин, которые действительно всю прошлую ночь разъезжали вокруг Хогвартса (или остатков Хогвартса, называйте как хотите), все равно можно было бы понять, что Луна права. Вся земля вокруг развалин в свежих рытвинах, глубоких колеях, словно оставленных ножом: явно тут ночью кто-то кружил, видать, очередные кочевники к развалинам присматривались, нельзя ли чем поживиться. Что ж, уехали, и хорошо. Обычно от этих гостей ничего хорошего ждать не приходится. Видно, решили, что никто тут давно не живет (и правильно, в общем-то: они все не здесь, а под землей с самого начала обосновались), съестных или еще каких полезных припасов нет, вот и укатили. Может, еще на их не совсем мертвых соседей или на акромантулов наткнулись, так тогда еще быстрей убрались... хотя это вряд ли, он только рев двигателей и гудки слышал, а не выстрелы и вопли.
Впрочем, все равно Луне нечего тут одной гулять, лучше они с Клыком ее проводят. Хотя у пса его, надо сказать, смелости и не прибавилось, но хоть вид по-прежнему внушительный. Ну а он, Хагрид, за последнее время поневоле драться научился получше, чем до войны, так что отобьется в случае чего…
Небо и в самом деле нежно-сиреневое, как Забини и говорил, и облаков на нем почти нет, значит, в ближайшее время никаких бурь не ожидается. Солнце, как всегда блекло-желтое, словно затянутое толстой пленкой, висит на небе, как гвоздем прибитое, и почти не греет, но к этому они уже привыкли, как и ко многому другому. Надо смотреть, куда ступаешь: то там, то тут из земли корни деревьев выпирают или торчат разные железяки, которые они не нашли куда приспособить, к примеру, дверь или выдранная часть кузова от той же маггловской машины. Под ногами шуршит короткая колючая трава, противная что с виду — она теперь всегда мерзкого ржаво-оранжевого цвета, что на ощупь — шершавая и пыльная, как пергамент на какой-нибудь самой дальней полке Запретной секции… это, конечно, когда в Хогвартсе еще была библиотека с той самой Запретной секцией. Хагрид всегда, когда выходит наружу, очень старается лишний раз до травы не дотрагиваться.
Сейчас, впрочем, не только трава, и деревья с кустами почти все такие. Жесткие, насквозь пропыленные, ветки совсем не гнутся, почти без листвы, пахнут горелым, хотя и никакого пожара не было. На них и глядеть-то тошно, не то, чтобы их плоды есть, а приходится: не все же мясом и рыбой питаться.
Единственное не запыленное дерево в округе — это Гремучая Ива, впрочем, чему тут удивляться? Она по-прежнему так рьяно и свирепо размахивает ветвями и гнется всем стволом, что пыль, которая тут, кажется, просто из воздуха образуется, к ней не липнет. Характер Ивы не изменился нисколько, чего о внешнем виде не сказать. Во-первых, у нее кора чернее стала, а во-вторых, и это самое главное ее отличие, теперь на ней растут апельсины. Ну, то есть не совсем апельсины, просто Перси так решил эти плоды называть, потому что они, хоть и синеватого цвета, но по форме и по вкусу больше всего на апельсины похожи.
Поскольку в их положении есть надо все съедобное, что удается достать, то им такое занятное изменение Ивы очень даже на руку. Плоды не ядовитые (это уж они вдоль и поперек проверили), вкусные, бодрящие, жажду хорошо утоляют, растут рядом с убежищем. Собирать их, конечно, задачка не из легких, учитывая то, что растут они на дереве с норовом, но за все это время они привыкли, научились, как от ветвей увертываться и палками плоды сбивать. А самым шиком считается Иву так разозлить, что она сама начинает апельсинами кидаться, тут только успевай ловить и в корзину складывать.
Впрочем, сейчас еще издалека видно, что Иву и злить не надо: она так и крутится, чуть ствол из земли не выворачивая, так голыми ветвями (листья с нее как после Выброса облетели, так больше и не выросли), как плетьми, во все стороны по земле и молотит. Клык встревожено принюхивается, прижимает уши и останавливается на почтительном расстоянии от дерева, поскуливая, переминаясь с лапы на лапу и явно не желая подходить к ней ближе.
— Ишь ты, разошлась как, — качает головой Хагрид. — Видать, это ее те магглы разозлили, когда грохотать своими машинами начали. Осторожней, Луна, не будем к ней лезть. Пусть уж лучше сама в нас плодами швыряется.
— В ней очень много нарглов, — озабоченно качает головой Луна, — и их становится все больше. Наверное, они свили в ней гнездо. Я бы повесила на нее амулеты от нарглов, тогда она стала бы поспокойней, но никак не могу к ней подойти.
— И не надо тебе подходить, честное слово, не надо, — торопливо машет руками Хагрид. — Все равно она никого не подпускает, так что ну ее, авось сама как-нибудь и с нарглами проживет. Она и до выброса не особо добрая была, помнится. Давай лучше я буду ее еще больше сердить, чтоб она плодами стала кидаться, а ты апельсины поднимай. Так, значит…
Он стучит дубиной, которую всегда берет с собой во время своих вылазок, по земле, потом потрясает ею в воздухе.
— Эй! Эй, ты! Я тут! Кис-кис-кис…
Они, конечно, не изучали Иву подробно, но все чаще Хагриду приходит в голову, что после Выброса у нее еще и глаза с ушами где-нибудь выросли. По крайней мере, плод она в него запускает сразу же, как он ее окликает, и весьма метко: он его обеими руками ловит, как вратарь — квоффл. А если б не поймал, ходить бы ему с большой шишкой аккурат посреди лба.
Не успевает он бросить «апельсин» в корзину, которую взяла с собой Луна, как в воздухе свистит еще один и очень даже чувствительно ударяет его в плечо. Да уж, разошлась сегодня Ива…
— Уй, сильно стукнула, зараза… Давай, Луна, за мной встань, чтобы в тебя не попало, я буду их ловить, как уж сумею, а ты в корзину складывай…
***
Олливандер тогда, помнится, выдал эту совсем не обнадеживающую фразу и тут же, как нарочно, заснул. Правда, дышал он ровно и спокойно, без хрипов, цветом лица еще немного приблизился к живому, а не полутрупу, так что надежда, что, может, еще и выживет, все крепла.
Пожалуй, старик был единственным, кому в ту ночь (или не ночь — кто его знает, сколько было времени на самом деле, когда они укрылись в подземельях) удалось выспаться. Хагрид опустился прямо на пол рядом с Олливандером на случай, если тому что-то понадобится, и ни на секунду глаз не сомкнул. Пока вокруг вся эта суматоха была, он своих ушибов не ощущал, а стоило сесть и дух перевести, как ребра живо о себе напомнили — так и начали ныть, не столько даже больно, сколько противно. Как ни сядь, ни повернись, а все равно неловко, ноют и ноют, хоть криком от досады кричи. Об укрепляющем зелье, которое осталось у Фреда, он даже заикаться постеснялся: тут Олливандер чуть не помер, да еще неизвестно, что их ждет за дверьми и для чего лекарство может понадобиться, а они из-за таких глупостей будут его тратить? Впрочем, еще хуже ребер болела душа. Хагрид, как мог, гнал от себя мысли о Гроххе, Гарри, Гермионе, Роне и еще десятке, не меньше, дорогих ему людей, которые сейчас оказались неизвестно где и в каком состоянии, если вообще выжили, чтобы не зареветь в голос — зачем остальных нервировать и расстраивать, у них уж точно не меньше причин плакать, но они же молчат, держатся как-то. Даже Трелони потом рыдать перестала — видимо, у нее просто слезы закончились. Она только молча заламывала руки, и ее губы так болезненно, растерянно и жалко кривились, что у Рубеуса сердце сжималось от сочувствия и желания помочь, хотя помочь тут мог бы разве что Альбус Дамблдор, который за свою жизнь наверняка и не в таких передрягах побывал.
Луна сидела рядом с Сибиллой совершенно спокойная, будто ничего ужасного и не происходило, и лишь иногда, при особо сильных ударах грома, с каким-то даже любопытством посматривала наверх. Невилл крепко сжимал в руках палочку, которую все равно, по словам Олливандера и Трелони, сейчас нельзя было использовать. Забини словно окаменел в своем кресле, неподвижно глядя в одну точку и не обращая на товарищей по несчастью никакого внимания. Фред и Джордж были заняты в основном тем, что шепотом пытались успокоить и приободрить Перси, который, усевшись на пол между ними, снова впал в полный ступор и вообще выглядел так, что впору в одну палату с Фрэнком и Алисой Лонгботтомами класть. На усилия братьев хоть немного привести его в чувство он практически не обращал внимания.
Наверху творилось, судя по звукам, что-то совершенно невообразимое. Дико выл ветер, поминутно гремел гром, причем от некоторых раскатов ощутимо вздрагивал и осыпал их какой-то трухой потолок гостиной, что-то рушилось, падало, обваливалось с жутким треском. Иногда Хагриду казалось, что над ними ворочается и никак не может спокойно улечься некое колоссальное по размерам и очень неуклюжее животное. О том, что эта буря вполне может добраться и до подземелий, что снова, возможно, образуется смерч, который теперь подхватит и их, что если потолок не выдержит и рухнет, то они все погибнут, и необязательно быстрой смертью, он категорически запретил себе думать. Запретил, но думал все равно, и в эти минуты больше всего завидовал Олливандеру, как ни ужасно это звучало. Сейчас он очень бы хотел тоже лежать без сознания и ничего вокруг не видеть и не слышать, хоть это и трусость с его стороны.
Бушевала эта гроза часа три, а то и больше, а потом вдруг замолчала, и не так, как в природе, постепенно затихая, а наоборот, разом и совершенно, будто ее в бутылку поймали и пробкой заткнули. Это их перепугало еще сильнее, они начали перешептываться, гадать, почему такое случилось, и что это значит, и что им теперь делать. Ничего толкового, конечно, не придумали, и, когда Невилл предложил подождать с час или около того, не начнется ли снова, а тогда уж осторожно выходить, все посмотрели на него с облегчением — одновременно и отсрочка, и хоть какой-то план действий.
Они решили пойти все вместе, не исключая и Олливандера, который, как по заказу, именно в этот момент пришел в себя. И выглядел, и говорил он не в пример живее вчерашнего, однако ходить еще не мог — ноги и руки почти безостановочно тряслись, явно после многочисленных круциатусов. Разумеется, Хагрид, как самый сильный, сразу же вызвался нести его, и старик, периодически напоминая своим спутникам, что колдовать по-прежнему ни в коем случае нельзя, с какими-то нездоровыми любопытством и даже воодушевлением рассматривал все окружающее с высоты роста полугиганта, так, что вроде даже о боли позабыл.
Посмотреть, надо признать, было на что. Если, когда они шли к подземельям, замок выглядел как после бомбежки, то сейчас, видимо, гроза (или что бы это ни было) вдобавок хорошенько его пожевала и выплюнула. Этаж, где были расположены слизеринские подземелья, впрочем, остался практически нетронутым, зато остальные помещения представляли собой или пустое пространство, из которого сдуло даже пыль, или, наоборот, хаотичные нагромождения изломанных, перемолотых столов, скамей, доспехов, кроватей, люстр, камней, вырванных из стен. При этом понять принцип расположения пустых и захламленных комнат было совершенно невозможно — такое впечатление, что буря просто наугад раскидывала по Хогвартсу подвернувшиеся ей вещи, предварительно хорошенько постучав ими обо все твердые поверхности. Столь же непредсказуемо им попадались проломы в полу, потолке и стенах, будто кто— то огромный и совсем безумный бегал по замку и колотил кувалдой со всех сил по чему попадет.
Хагрид оглядывался вокруг, чувствуя, что глаза от всего увиденного у него скоро совсем вылезут на лоб, остальные тоже были потрясены до глубины души. Он слышал, как слева от него снова начала всхлипывать Сибилла, как судорожно вздохнул Невилл. Самого же его едва не до дрожи в коленях, даже больше разгромленной школы, пугала абсолютная, мертвая тишина и отсутствие кого-то еще, кроме их маленькой группы. Кое-где попадались пятна крови, но нигде не было видно ни живых, ни мертвых, ни людей, ни прочих участников битвы, ни Пожирателей Смерти, ни сторонников Гарри. Куда они все делись, Хагрид не имел ни малейшего понятия, но это безлюдье внушало ему такой ужас, что, чем дальше они шли, тем сильнее он хотел встретить хоть кого-то. Проклятие, хоть это и звучит ужасно, но он тогда, наверное, даже Яксли, который едва не раздавил его камнем, обрадовался бы, как отцу родному.
— Мистер Олливандер, — почему-то шепотом позвал он мастера по изготовлению волшебных палочек, который очень даже бодро для едва не испустившего накануне дух вертел головой, разглядывая все вокруг. На лице его при этом, не в пример остальным из их компании, читался скорее научный интерес, чем страх. Хагрид из-за этого и решил обратиться именно к старику, и еще потому, что, раз вчера тот давал им советы укрыться под землей и не пользоваться магией, значит, он что-то понимает в том, что тут произошло. — Что же это такое? Куда все подевались, а? Вы ж знаете что-то?
— Я? — Олливандер невесело усмехнулся. — Боюсь вас разочаровать, Хагрид, но я знаю ничуть не больше других, во всяком случае, о том, куда все подевались. Да и о том, что вообще случилось, я имею лишь самое смутное представление, так что не буду пока ничего говорить. Сначала давайте осторожно выглянем наружу и посмотрим, что там, а потом будем действовать по ситуации…
Поминутно оглядываясь по сторонам в ожидании нападения или, что даже более вероятно, обвала, они добрались до главного выхода, содрогнулись при виде огромного пролома на месте ворот, шагнули за порог, посмотрели вперед…
Повисшую на полминуты после этого гробовую тишину Хагрид до сих пор считает одним из самых ужасных воспоминаний в своей жизни. Тишину — и пустыню, открывшуюся его взгляду. Пустыню в том смысле, что ярко-зеленую траву, цветы, кусты, деревья — все будто сожгло чудовищным пожаром, так, что не осталось ни веточки, лишь одна голая, угольно-черная, словно опаленная земля. В воздухе стоял тяжелый запах, больше всего похожий на гарь огромного пепелища, а впереди, если чуть спуститься с холма, видна была Гремучая Ива, сильно потемневшая, растерявшая всю свою листву и совершенно дико смотревшаяся одна-одинешенька, словно в пустоте. Свист ее ветвей, которыми она непрестанно, как заведенная, размахивала во все стороны, и их хлесткие удары по земле были единственными звуками посреди абсолютного, зловещего безмолвия.
— Мерлин… — выдохнул Олливандер, стиснув от полноты чувств воротник многострадальной шубы Хагрида. — Мерлин трижды величайший! Так это было настолько сильно…
Сначала Рубеусу подумалось, что в него прилетел еще один обломок колонны, на сей раз попав прямо по голове — а почему еще у него вдруг так тоненько и противно зазвенело в ушах, что он едва расслышал слова Олливандера, хотя тот говорил практически у него над ухом. Совсем, казалось, вдалеке, как в густом тумане, кто-то, может быть, один из близнецов, заковыристо, но почти истерически, матерился, поминая в том числе не только Мерлина, но и некоторые предметы его гардероба. Сердце вдруг словно налилось свинцом, и каждое его биение начало ощущаться во всем теле, перед глазами закружился рой мелких противных мошек, по рукам пополз лишающий сил холод…
— Эй, не сметь! Положи Олливандера сначала, потом падай, дубина… — кажется, это был Забини. — Что вы смотрите? У него обморок, где зелье…
Олливандера он все-таки опустил на землю, повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, да и до конца сознание не терял, ограничившись тем, что тяжело плюхнулся рядом со своей ношей и тупо смотрел перед собой, пока Джордж и Невилл далеко не нежно хлопали его по щекам. Когда звон в ушах немного поутих, он осторожно, стараясь не делать резких движений, поднял голову, чтобы посмотреть на небо, и уперся взглядом в те же свинцово-серые облака, что мрачно и неподвижно нависали над ними, когда он пришел в себя. Смотреть на них было неприятно, поэтому Хагрид обвел глазами своих товарищей по несчастью. Они все были бледны, измучены и совершенно ошарашены увиденным, даже вечно невозмутимая и словно нездешняя в своей отрешенности Луна, Трелони заламывала руки и чуть не до крови кусала губы, явно борясь с рыданиями, а Перси вообще вцепился себе в волосы, будто хотел вырвать несколько клочьев, да так и застыл статуей. Сказать бы им сейчас что-то ободряющее, но это сейчас вряд ли бы вышло даже у стойкой и храброй профессора Макгонагалл. Разве что Дамблдор бы смог, ведь он всегда мог найти нужные слова, да нет его больше…
Затем Хагрид напряг зрение (ослабело оно, ничего не поделаешь — возраст), пытаясь разглядеть, что там за частокол горелых палок дальше по склону, на том месте, где был Запретный лес… и похолодел, осознав, что это лес и есть, а эти «палки» — срезанные ровно пополам словно гигантским ножом стволы деревьев. Да, именно так, срезанные. Кроны, подлесок, кусты, траву — все будто корова языком слизала, и на месте непролазной чащи остались лишь тянущиеся вдаль, к горизонту, бесконечные ряды обрубков разной толщины.
Кентавры! Там ведь жило целое стадо кентавров, а еще пауки, и тестралы, и единороги, и минимум одна химера, и еще не перечесть всех зверей и птиц. Где они все? Неужели…
— Мистер Олливандер? — Невилл явно старался изо всех сил, чтобы его голос не дрожал, но до конца не преуспел. — Мы… мы что, все, кто остались… мы единственные выжившие?
Олливандер страдальчески поморщился, уставившись на собственные руки, и весь его вид выражал огромное нежелание отвечать. Через несколько мгновений он поднял глаза на окружающих, убедившись, что общее внимание приковано исключительно к нему, и испустил тяжелый вздох.
— Мерлин, смилуйся надо мной! Молодой человек, я не знаю. Просто не знаю, понимаете? Хотелось бы ошибаться, конечно, но… Ну оглядитесь вокруг и посмотрите, что творится… что еще будет твориться, сами и сможете предположить. Не знаю, что выяснится дальше, но первое впечатление… мда.
Хагрид понимал, что если он сейчас попытается встать, то просто рухнет и вряд ли уже поднимется, поэтому он просто сидел на земле, смотрел прямо перед собой (как раз на то, что раньше называлось Запретным лесом (а почему бы и нет, там вид ничуть не хуже, чем слева, справа и сзади) и пытался восстановить дыхание и дождаться, когда сердце хоть немного перестанет частить. Очень хотелось завыть диким зверем, рвануть на себе волосы и бороду, что-то заорать, но ни силы, ни слезы не приходили. Он отчаянно, изо всех оставшихся душевных сил старался не думать о Гроххе, о своем братишке, нескладном, бестолковом и так отчаянно нуждавшемся в любви и заботе. Можно даже не спрашивать, что случилось с ним — уж если та волна магии или чего другого людей, которые раза в два с лишним меньше его, снесла, подхватила, перемолола, то что говорить о великане, которому от нее и укрыться-то было негде? А ведь это он, старый дурак, который, между прочим, Грошику обещал заботиться о нем, беречь и защищать, притащил несмышленыша-брата в самую что ни на есть бойню. Взрыв взрывом, но в первую очередь он виноват, он. Он убил Грохха…
Поскольку Хагрид мучительно старался не заплакать и что-то сделать с невидимыми, но, кажется, железными пальцами, сдавившими его горло, он ничем не мог помочь Перси, который после слов Олливандера постоял пару минут, тупо хлопая глазами и словно пытаясь осознать сказанное, а потом у него началась самая настоящая истерика. Она, видимо, накапливалась и зрела в нем давно, еще с того момента, когда Рубеус увидел его в Большом зале после взрыва, и теперь несчастный парень уже не мог ее сдерживать. И близнецам, а также бросившимся им на помощь Невиллу, пришлось изрядно повозиться, прежде чем они смогли скрутить его и повалить на землю, и Фред даже сел ему на ноги, потому что он брыкался, бился, как пойманное дикое животное, и никак не мог успокоиться. И никто из них ни до, ни после больше не слышал, чтобы Перси так кричал, словно у него из груди вырывают сердце. Он снова и снова, как безумец, звал отца, мать, Билла, Чарли, Рона, Джинни, выкрикивая их имена одно за другим, снова и снова, будто ходил по кругу, и даже Хагрид понимал, что на самом деле означают его вопли: «Нет! Нет! Такого просто не может быть, так нельзя! Нет, я же пришел! Мы бы помирились! Мерлин! Ты не можешь так с нами! Так нельзя!»
Рубеус даже не попытался помочь удерживать и успокаивать Перси — куда ему лезть в исключительно семейное дело. Учитывая, что бедняга за каких-то полчаса вернулся в семью после полного с ней разрыва и тут же потерял ее почти целиком, сейчас ничто не может хоть чуть-чуть облегчить его боль. Ничто и никто, разве что выжившие братья, да и то не сразу, ведь они никогда не ладили, это уж все знают.
Из тактичности он отвернулся от сражающихся с Перси близнецов и Невилла и продолжил смотреть прямо перед собой, теперь туда, где, как он помнил, до Битвы стояла его хижина, а теперь не было ровным счетом ничего. Что же, надо потерпеть, Перси ведь не может вопить вечно, рано или поздно угомонится, тогда уж они в тишине, наверное, придумают, что делать дальше. Сейчас, наверное, и к лучшему, что он так надрывается — такое горе и с ума может запросто свести, пусть уж накричится вдоволь, свою боль хоть чуть-чуть выплеснет. Зато потом ему легче будет, чем, к примеру, Забини — ведь понятно, что у парня погиб кто-то, неспроста он такой пришибленный, а он молчит, ни звука, ни слезинки, словно оледенел. И легче, чем… Нет, не думать о Гроххе… И о Гарри тоже… И о Роне… И…
Чья-то рука мягко и бесконечно ласково погладила его спутанные, пропыленные насквозь волосы, и, повернув голову, он почему-то без удивления увидел рядом с собой Луну.
— Ты-то как, деточка? Не ранена, ничего не болит? — Едва задав такой глупый вопрос, он уже был готов сам себе прикусить язык. Кого он «деточкой» называет, идиот косматый? Она, между прочим, в Армии Дамблдора не из последних была, и в Битве на равных со взрослыми дралась, он сам видел…
— Мне очень жаль, Хагрид, — Луна, как это часто с ней бывало, отвечала совсем не на тот вопрос, который был задан.— Правда, жаль. Но Грохх бы не стал просто сидеть в лесу и ждать тебя, даже если бы ты ему приказал. Даже если бы ты его там привязал — он бы оборвал веревку и пришел спасать тебя. И все равно, видишь, что стало с лесом?
— С лесом… — повторил он машинально, не понимая, как она догадалась, о чем он думает. Впрочем, у него вечно все на лице написано.
— Грохх бы все равно не смог спрятаться там. Так он хотя бы был рядом с тобой, когда это случилось, понимаешь? Он всегда хотел помогать тебе, ты ведь его брат. Он тебя очень любил, я это знаю.
Комок в горле неожиданно стал огромным и мучительно давящим — не проглотить, не выплюнуть, и тяжело было даже вздохнуть полной грудью, не то, чтобы что-то сказать. Хагрид все еще боялся, что разревется, как дитя, будто мало им все еще вопящего Перси, поэтому он торопливо закивал и в ответ погладил Луну по голове, чуть не запутавшись в ее длинных светлых прядях. Он бы обнял ее, чтобы хоть как-то выразить переполнявшие его благодарность и нежность за ее слова, но боялся, что в таком состоянии с него станется так ее сдавить, что только косточки захрустят, поэтому просто закивал еще сильнее. Луна, что бы о ней в Хогвартсе ни говорили, умная, куда умнее тех, кто ее дразнил, так что она и так поймет, что ей сказать хотят.
За его спиной послышался звук удара, и крики Перси оборвались — видимо, кто-то из его братьев не выдержал и решил применить радикальные, но самые действенные меры для успокоения. Хагрид всей душой сочувствовал бедняге, который и без того в жизни запутался, но не мог не одобрить такое решение — ему уже так мерзко на душе стало, что еще минута — и он сам бы его стукнул, чтобы нервы зря не трепал. И именно потому, что Уизли наконец-то замолчал, он вдруг, не веря своим ушам и даже сначала подумав, что совсем рехнулся, услышал слабые, идущие из-под земли визг, скуление и лай. Впрочем, сомневался он в услышанном лишь пару секунд, а потом, вскочив на ноги, что есть духу припустил к месту, где совсем недавно, но уже в другой жизни, он делил пусть неказистую, но уютную хижину с одним из своих самых верных друзей — волкодавом Клыком. Пока он срывал дверь погреба (только он от его дома и остался, просто издалека не было видно) и вытаскивал оттуда вымазанного до ушей в какой-то грязи, насмерть перепуганного пса, у него руки буквально ходили ходуном. Когда же Хагрид стиснул Клыка в объятиях и завалился под его тяжестью на землю, то уже не выдержал: из глаз помимо воли полились слезы, такие горячие, что едва не обжигали в самом прямом смысле, а шершавый собачий язык, который, казалось, задался целью содрать кожу со всего его лица, не успевал их слизывать, и в груди что-то билось, рвалось и замирало. Хагрид так и не понял, как можно одновременно быть и самым счастливым, и самым несчастным на свете, а между тем именно таким он себя тогда и чувствовал.
***
— Ну и что ты буянишь, а? Гляди, скоро сама себе ветки переломаешь, так ими махать. Вот позволила бы нам к тебе подойти, хоть чуть-чуть твоих апельсинов собрать, куда быстрее и спокойней бы все закончилось. Ты и так чуть не гнешься, вон, сколько плодов вырастила, а нам, между прочим, есть что-то надо! Вот если б ты… Ой!
— Кажется, она с тобой не согласна, хотя ты очень разумно и вежливо с ней разговариваешь. Наверное, это все ее нарглы. Вот, я уже набрала полную корзину, давай уйдем отсюда, а то тебе больно.
Хагрид старательно заслоняет Луну от беспрестанно летящих в них плодов Ивы и ловит их, как уж придется: какие-то удается схватить руками в воздухе, но большая часть просто летит в него и лупит по голове (что уж совсем некстати, учитывая, что голова у него как раз и начала сдавать), груди, ногам, животу… Хорошо еще, что у этих вроде бы апельсинов такая толстая кожура, что они не лопаются, и даже вмятин на них не остается, а то они бы быстро испортились. Да не так уж ему и больно — если за что и можно поблагодарить его дурную мамашу Фридвульфу, так за толстую шкуру — скорее неприятно.
— Да уходим мы, злыдня, уходим уже! Вот полоумная! Давай корзину, Луна, я ее понесу, а ты скорее вперед беги, к Клыку, пока и по тебе не попало.
Продолжение в комментариях.
@темы: фики
-
-
09.06.2014 в 14:08-
-
09.06.2014 в 14:11-
-
09.06.2014 в 14:14-
-
09.06.2014 в 14:15-
-
09.06.2014 в 14:18-
-
09.06.2014 в 14:22-
-
09.06.2014 в 14:26-
-
09.06.2014 в 14:29-
-
09.06.2014 в 14:32-
-
09.06.2014 в 14:35-
-
09.06.2014 в 14:41-
-
09.06.2014 в 14:56-
-
09.06.2014 в 15:00-
-
09.06.2014 в 15:04-
-
09.06.2014 в 15:08-
-
09.06.2014 в 15:12-
-
09.06.2014 в 15:15-
-
09.06.2014 в 15:18-
-
09.06.2014 в 15:22-
-
09.06.2014 в 15:25-
-
09.06.2014 в 15:29-
-
09.06.2014 в 15:32-
-
09.06.2014 в 15:37-
-
09.06.2014 в 15:38-
-
09.06.2014 в 15:41-
-
09.06.2014 в 15:46-
-
09.06.2014 в 15:53-
-
09.06.2014 в 18:39-
-
10.06.2014 в 00:15